К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 56

— Эти дети мне не нужны. Занавесьте окна, я хочу, чтобы было темно.

— Это в вас усталость говорит. Через несколько дней станете совсем другой и забудете то, что сейчас сказали.

— Не забуду. Уходите. Заберите их из комнаты. Пришлите сюда Адама.

Самюэла поразил ее тон. В голосе у нее не было ни слабости, ни усталости, ни мягкости. И то, что сказал Самюэл, вырвалось у него невольно.

— Вы мне неприятны, — сказал он и тотчас пожалел, что не может проглотить эти слова, загнать их обратно, в свое сознание.

Но Кэти будто и не слышала.

— Пришлите сюда Адама, — повторила она, В маленькой гостиной Адам мельком взглянул на сыновей, потом быстро прошел в спальню и захлопнул дверь. Через мгновение раздался стук молотка. Адам снова прибивал над окнами одеяла. Ли принес Самюэлу кофе.

— Рука-то у вас сильно повреждена, нехорошо это.

— Да, знаю. Боюсь, еще намучаюсь.

— Почему она вас укусила?

— Не знаю. Она — странная.

— Давайте-ка, мистер Гамильтон, я вас полечу. А то без руки останетесь.

Самюэл сидел подавленный.

— Делай что хочешь. Ли. До чего же мне тяжко на душе, тяжко и тревожно! Жаль, я не ребенок, а то бы заплакал. И нельзя мне от страха терять голову, я для этого слишком стар. Но такой тоски не знал я с тех пор, как в руках у меня умерла птаха: помню, сидел я тогда у ручья и горевал — ох, как же давно это было!

Ли вышел из комнаты и вскоре вернулся с маленькой шкатулкой из эбенового дерева, на которой были вырезаны изогнувшиеся драконы. Сев рядом с Самюэлом, Ли достал из шкатулки треугольную китайскую бритву.

— Будет больно, — мягко предупредил он.

— Постараюсь вытерпеть.

Кусая губы, сам чувствуя, какую он причиняет боль, китаец вдавил бритву в руку Самюэлу, вспорол следы укусов, срезал лохмотья кожи и долго скоблил ладонь с обеих сторон, пока из ранок не потекла здоровая, алая кровь. Встряхнув бутылочку с этикеткой «Бальзам Холла», он полил изрезанную ладонь желтой мазью. Потом пропитал бальзамом носовой платок, наложил его на руку и туго завязал. Лицо у Самюэла перекосилось, он ухватился левой рукой за подлокотник кресла,

— Это в общем-то просто карболовая кислота, — сказал Ли. — Чувствуете по запаху?

— Спасибо, Ли. Извини, что я так скрючился — веду себя, как дитя малое.

— Вы даже не вскрикнули ни разу. Я бы наверняка так не смог. Сейчас принесу вам еще кофе.

Из кухни он вернулся с двумя чашками и сел рядом с Самюэлом.

— Пожалуй, уйду я отсюда, — сказал он. — Нет у меня желания смотреть, как губят жизнь.

— Ты о чем, Ли? — вздрогнув, спросил Самюэл.

— Не знаю. Случайно вырвалось.

Самюэл поежился.

— Люди — глупцы, Ли. И хотя раньше я сомневался, теперь вижу, что китайцы ничуть не умнее других.

— А почему вы в этом сомневались?

— Нам кажется, будто чужеземцы всегда сильнее и умнее нас.

— Что вы хотите этим сказать?

— Возможно, глупость даже необходима человеку: все эти поединки с демонами, бахвальство, малодушная храбрость, с которой мы неустанно стремимся развенчать Бога, детская трусливость, что дает о себе знать в сумерках на пустынной дороге, когда в любом высохшем дереве нам мерещится привидение… Может быть, это прекрасно и необходимо, но…

— Что вы хотите этим сказать? — терпеливо повторил Ли.

— Я ведь думал, только в моей глупой голове такая сумятица. А сейчас, по твоему голосу, я понял, что тот же ветер разворошил и твои мысли. Я чувствую, как Зло распростерло крылья над этим домом. Я чувствую, как надвигается что-то ужасное.

— Я тоже это чувствую.

— Знаю. Потому-то и не дарит мне привычного покоя сознание собственной глупости. Эти роды были слишком быстрые, слишком легкие — она разродилась, как кошка. И мне страшно за котят. Чудовищные подозрения бередят мой разум.

— Что вы хотите этим сказать? — в третий раз повторил Ли.

— Я хочу, чтобы рядом со мной была моя жена! — выкрикнул Самюэл. Чтобы исчезли видения, призраки, нелепые мысли. Я хочу, чтобы она была здесь. Говорят горняки, чтобы проверить воздух в шахте, берут туда с собой канареек. Поверь, Ли, если уж Лиза увидит оборотня, значит, это и вправду оборотень, а не плод воображения. И если Лиза почует приближение беды, мы наглухо запрем все двери.

Ли встал, подошел к корзине и посмотрел на новорожденных. Ему пришлось нагнуться, чтобы разглядеть их получше — за окном быстро сгущались сумерки.

— Спят, — сказал он.

— Это ненадолго. Скоро распищатся. Ли, запряги бричку и поезжай за Лизой, ладно? Скажи, что я прошу ее приехать. Если Том еще на ранчо, скажи, пусть останется там за хозяина. А если его нет, я отправлю его туда завтра утром. Если Лиза не захочет ехать, скажи, что здесь нужны женские руки и трезвый женский ум. Она поймет.

— Все передам, — кивнул Ли, — А может, мы с вами попросту стращаем друг друга, как дети в темноте?

— Я уже об этом думал. И вот еще что. Ли, скажешь, что руку я поранил у колодца. Бога ради, не проговорись.

— Я только зажгу лампы и сразу же двинусь, — сказал Ли. — Чувствую, мы вздохнем с облегчением, когда приедет ваша жена.

— Это уж точно, Ли. Это точно. Лиза рассеет весь этот мрак.

Когда бричка Ли скрылась в темноте, Самюэл неловко, левой рукой, взял со стола лампу и встал. Подойдя к спальне, он вынужден был поставить лампу на пол, иначе не смог бы повернуть ручку двери. В комнате была кромешная тьма, и направленный вверх желтый свет лампы не доходил до кровати.

— Закройте дверь. Свет здесь ни к чему, — раздался громкий и резкий голос Кэти. — Адам, уйди отсюда. Я полежу в темноте… одна.

— Но мне хочется посидеть с тобой, — хрипло пробормотал Адам.

— Ты мне не нужен.

— Я не уйду.

— Что ж, оставайся. Только молчи. А вы, пожалуйста, закройте дверь и уберите лампу.

Самюэл вернулся в гостиную. Поставил лампу на стол рядом с корзиной и взглянул на личики спящих малышей. Глаза у них были крепко зажмурены, но свет обеспокоил близнецов, и они недовольно засопели. Самюэл опустил в корзину палец и погладил маленькие горячие лобики. Один из близнецов открыл рот, широко зевнул и снова погрузился в сон. Самюэл отодвинул лампу, прошел к входной двери, открыл ее и шагнул на крыльцо. Венера сияла так ярко, что казалась искрящимся, дрожащим огоньком, который медленно плыл по небу, опускаясь к западным хребтам. Воздух был неподвижен, в нем висел запах пропитанной солнцем полыни. Ночь была очень темная. И когда из черноты раздался голос, Самюэл вздрогнул.

— Как она там?

— Кто это? — спросил Самюэл.

— Я. Кролик. — От темноты отделилась тень, и падавший с крыльца свет очертил силуэт говорившего.

— Ты про роженицу. Кролик? У нее все прекрасно.

— Ли сказал, близнецы.

— Да, верно… два мальчика. О таком счастье иные только мечтают. Думаю, мистер Траск теперь выкорчует из реки весь сахарный тростник. Пустит его на сладости для своих сыновей.

Неожиданно для себя Самюэл сменил тему:

— Кролик, а знаешь, во что у нас сегодня уткнулся бур? В метеорит.

— А что это такое, мистер Гамильтон?

— Звезда, которая упала на землю миллион лет тому назад.

— Правда? Ну и чудеса! А как вас угораздило руку поранить?

— Чуть было не сказал: «Ободрал о звезду», — засмеялся Самюэл. — Увы, все было совсем не так романтично, прищемил тросом.

— Сильно?

— Нет, не очень.

— Два мальчика, — задумчиво повторил Кролик. Моя жена позавидует.

— Может, зайдешь в дом. Кролик? Посидим, поговорим.

— Нет-нет, спасибо, мистер Гамильтон. Я уже спать собрался. Похоже, чем дольше живу, тем все раньше светает.

— Верно, Кролик, так оно и есть. Ладно, спокойной тебе ночи.

Лиза приехала в пятом часу утра. Самюэл спал, сидя в кресле: ему снилось, что он держит и никак не может отпустить раскаленный брусок железа. Лиза разбудила мужа, прежде всего осмотрела его руку и лишь потом подошла к новорожденным. Делая сто дел одновременно, куда до нее Самюэлу с его мужской неповоротливостью! — она собирала его в дорогу и давала наставления. Во-первых, ему надо, не теряя ни минуты, седлать Акафиста и ехать прямо в Кинг-Сити. И неважно, который час, — пусть разбудит этого бездельника доктора, и пусть тот немедленно займется его рукой. Если окажется, что ничего страшного, он может ехать домой и дожидаться ее там. И как же это он, изверг такой, мог бросить своего младшего сына одного: тот ведь и сам еще дитя, сидит сейчас возле какой-то ямы, и даже посмотреть за ним некому! Ох, как бы не пришлось за такой проступок отвечать перед Господом Богом!