К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 58

Это последнее слово, расколов туман, прорвалось в сознание Адама. Не проронив ни звука, он схватил ее за плечи и с силой толкнул. Шатаясь, она отлетела в глубь комнаты, а он тем временем вынул из замка вставленный изнутри ключ, захлопнул дверь и запер ее снаружи.

Тяжело дыша, он стоял, повернувшись ухом к двери, и по телу его разливалась ядом муторная слабость, наступающая после истерики. Ему было слышно, как Кэти тихо ходит по комнате. Потом скрипнул выдвигаемый ящик она остается, мгновенно родилось у него в голове. Затем последовал какой-то непонятный слабый щелчок. Почти касаясь ухом двери, Адам замер.

Голос ее раздался так близко, что он отдернул голову. Теперь этот голос звучал по-другому: он был сочным, живым.

— Дорогой, — мягко сказала она. — Я не думала, что ты примешь так близко к сердцу. Прости меня, Адам.

Из груди у него вырвался хриплый вздох. Дрожащей рукой он стал поворачивать ключ, и, когда ему это удалось, ключ вывалился из замка на пол. Адам распахнул дверь. Кэти стояла в трех футах от него. В руке она держала его «кольт» сорок четвертого калибра, черный зев револьвера был нацелен ему в грудь. Адам шагнул вперед и увидел, что курок взведен.

Кэти выстрелила. Пуля ударила его в плечо, сплющилась и, пройдя насквозь, вырвала кусок лопатки. Вспышка и грохот выстрела ошеломили его; пошатнувшись, он упал на спину. Медленно и осторожно, словно перед ней лежал раненый зверь, Кэти подошла к нему вплотную. Он поднял на нее глаза и увидел в ее взгляде лишь холодное любопытство. Она бросила револьвер рядом с ним и вышла из комнаты.

Он слышал, как она спустилась с крыльца, слышал, как зашуршали жесткие и сухие дубовые листья, когда она шла по тропинке, а потом шаги ее растаяли. И в тишине еще яснее проступило монотонное поскуливание — это, требуя ужина, плакали близнецы. Он забыл их покормить.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

На должность помощника шерифа Гораций Куин был назначен недавно, чтобы приглядывать за порядком в окрестностях Кинг-Сити. Он жаловался, что новая работа не оставляет ему времени заниматься собственным хозяйством. Жена его жаловалась еще больше, но если говорить правду, за время пребывания Горация на этом посту никаких значительных преступлений пока не произошло. Гораций рассчитывал стать в округе известным человеком и затем баллотироваться в шерифы. Шериф — начальство важное. Суетится он меньше, чем окружной прокурор, а положение у него почти такое же прочное и солидное, как у старшего судьи. Горацию отнюдь не хотелось просидеть всю жизнь на ферме, а жена его мечтала переехать в Салинас, где у нее были родственники.

Когда через Индейца и плотников дошел слух, что Адам Траск ранен, Гораций немедленно оседлал коня и велел жене самостоятельно разделать тушу свиньи, которую он заколол утром.

Чуть севернее большого платана, как раз в том месте, где дорога на Хестер сворачивает влево, Гораций встретил Джулиуса Юскади. Джулиус никак не мог решить, то ли ему ехать охотиться на куропаток, то ли двинуть в Кинг-Сити и успеть на поезд, чтобы слегка встряхнуться в Салинасе. Юскади, состоятельные люди приятной наружности, по происхождению были баски.

— Вот если бы ты тоже со мной поехал, я бы махнул в Салинас, — сказал Джулиус. — Мне говорили, в двух шагах от Луговинки, прямо под боком у Дженни, открылось новое заведение. Хозяйку зовут Фей, Я слышал, у нее там очень приятно, все на манер Сан-Франциско. Даже тапер есть.

Гораций упер локоть в выступ седла и плеткой согнал слепня, впившегося лошади в лопатку.

— В другой раз, — сказал он. — У меня тут одно дело есть, разобраться надо.

— Ты никак на ранчо Траска собрался. Я угадал?

— Угадал. Слышал что-нибудь про эту историю?

— Слышал, только ни черта не понял. Говорят, мистер Траск прострелил себе плечо, а потом уволил всех рабочих. Как это можно стрельнуть самому себе в плечо да еще сорок четвертым калибром, а, Гораций?

— Не знаю. Эти с Восточного побережья все большие умники. Я потому и решил: дай, думаю, съезжу, проверю. У него ведь жена только что родила, да?

— И, как я слышал, близнецов. Может, это они в него стреляли?

— Ну да, один держал револьвер, а другой спускал курок. А еще что-нибудь слышал?

— Всякую болтовню. Хочешь, поеду с тобой?

— На должность я тебя все равно не возьму, Джулиус. Шериф говорит, окружное начальство и так уже кричит, что слишком много нас развелось и все на жалованье. Б Алисале, например, Хорнби привел к присяге и зачислил в отряд свою двоюродную бабку, и она получала деньги три недели, до самой Пасхи.

— Ладно врать-то!

— Ничего я не вру. И на звезду

ты не целься.

— Очень надо! Я и сам не хочу. Просто думал съездить с тобой за компанию. Вся эта история мне любопытна.

— Мне тоже. Ладно, Джулиус, поехали, вдвоем веселее. Но если увижу, что дело пахнет керосином, ты у меня от присяги не отвертишься. Так как, говоришь, зовут эту новую мадам?

— Фен. Она из Сакраменто.

— Да, в Сакраменто девочки кое-что умеют. — И пока они ехали, Гораций обстоятельно рассказал, что именно умеют девочки в Сакраменто.

В такой день ехать верхом было приятно. Повернув к лощине Санчеса, они оживленно обсуждали, как измельчала нынче охота: вот раньше были времена, а сейчас что — тьфу! Урожаи, рыбалка и охота — три вечных повода для недовольства (в сравнении с прошлым, естественно).

— Зло берет, ей-богу, — говорил Джулиус. — Медведей гризли так вообще уже всех перебили. В восьмидесятом году мой дед пристрелил одного под Плейто, в нем тысяча восемьсот фунтов было.

Въехав в тень дубов, они замолчали, и тишина надвинулась на них со всех сторон. Нигде ни звука, ни шороха.

— Интересно, он уже привел в порядок старый дом? — нарушил молчание Гораций.

— Да нет, куда там. Кролик Холман тоже ведь у него работал, так он мне сказал, что Траск созвал их всех и уволил. И больше, говорит, не приходите.

— Я слышал, у этого Траска денег куры не клюют.

— Да, с деньгами у него вроде бы благополучно, согласился Джулиус. — Сэм Гамильтон колодцы ему бурит, целых четыре. Если, конечно, он его тоже не уволил.

— А кстати, как там мистер Гамильтон? Давненько я к нему не заглядывал.

— Он молодцом. Все такой же неуемный.

— Обязательно на днях к нему заеду.

Ли вышел на крыльцо и спустился им навстречу.

— Здравствуй, китаеза, — кивнул ему Гораций. — Хозяин дома?

— Хозяина больная.

— Я хочу с ним поговорить.

— Нет говоли. Он больная.

— Ты давай знай свое место, — сказал Гораций. — Иди и доложи, что приехал мистер Купи, помощник шерифа, и желает с ним побеседовать.

Ли исчез за дверью и почти тотчас вышел снова.

— Твоя плоходи, — сказал он. — Лосади моя сама уводи.

Адам лежал на кровати под пологом, на той самой кровати, где родились близнецы. Под голову ему были положены высокие подушки, левую часть груди и плечо закрывала толстая полотняная повязка. В комнате едко пахло «Бальзамом Холла».

«Ну чисто мертвец, — рассказывал потом Гораций жене. — Разве что дышит, а так покойник покойником».

Щеки у Адама запали, кожа туго обтягивала скулы, нос заострился. Казалось, от него остались одни глаза; они выпирали из глазниц и воспаленно блестели, напряженные, близоруко вглядывающиеся в вошедших. Исхудавшие пальцы здоровой руки комкали край одеяла.

— Здрасьте, мистер Траск, — сказал Гораций. — Слышал, вы ранены. — Он помолчал, ожидая ответа. Затем продолжил:

— Вот я и подумал: надо заехать, проведать. Как же это с вами приключилось?

На лице у Адама проступило нетерпение. Он заворочался.

— Если вам больно говорить громко, можете шепотом, — доброжелательно посоветовал Гораций.

— Больно, только когда глубоко дышу, — тихо сказал Адам. — Я чистил револьвер, и он выстрелил.

Гораций искоса поглядел па Джулиуса. Адам перехватил этот взгляд, и щеки его порозовели от смущения.