Телевидение - Андреев Олег Андреевич. Страница 36

"Традиции острова Лесбос”. Юмористическая — “Моя мама — папа”… Ну как? Гуровин задумчиво спросил:

— А кто платит?

Харламов снова по-птичьи склонил голову и хитро прищурился:

— А вы возьметесь за производство? Яков Иванович пожал плечами:

— Я в первую очередь деньги считаю…

— А если я вам скажу, что есть договоренность с Международной организацией по защите прав сексуальных меньшинств?

— Уважаемый Аркадий.., э-э-э.., простите?

— Аркадьевич, — подсказал мэтр, явно шокированный тем, что руководитель телеканала не знает его по отчеству.

— Уважаемый Аркадий Аркадьевич, — повторил Яков Иванович, остановившись перед креслом, где сидел режиссер. — К сожалению, я.., мы не верим во всякие там договоренности, потому что не однажды попадали в ситуации, когда устные обещания нас здорово подводили. С некоторых пор мы взяли себе за правило не рассматривать проекты, пока у нас не будет твердой гарантии того, что он будет оплачен. То, что вы предлагаете, очень любопытно, но нам нужны гарантии…

— Значит, в принципе вы заинтересовались? — уточнил Харламов.

— В принципе — да, — соврал Гуровин.

— В таком случае, — обрадовался Аркадий Аркадьевич, — у меня для вас сюрприз! Конечно, Международная организация по защите прав сексуальных меньшинств выделит кое-какие деньги. Но знаете ли вы, кто станет нашим генеральным спонсором? Ни за что не догадаетесь! Давайте так: вы задаете мне вопросы, я отвечаю на них только “да” или “нет”.

Яков Иванович был слишком опытным дипломатом, он неискренне улыбнулся и включился в игру:

— Большой бизнес?

Аркадий Аркадьич задумался.

— Бизнес, — шепотом подсказал ему Володя.

— Ну.., и большой бизнес тоже, — уклончиво произнес мэтр.

— Нет, ну это сложно, Аркадий Аркадьевич, — сказал Гуровин. — Из сферы высокой политики?

— И из этой сферы, — кивнул Харламов.

— Мужчина? — деловито спросил Крахмальников.

— Да.

— Член правительства? Харламов покосился на дверь:

— Только это между нами.

— Добрый день, — вошел в кабинет Крахмальников, но, увидев Харламова, замер на пороге. — Извините, не помешаю?

— Что вы, что вы! Мы уже все обговорили и уже уходим — на репетицию опаздываем. Подумайте, Яков Иванович, и сообщите мне о своем решении. Или я вам перезвоню, скажем, через недельку…

Раскланиваясь и расшаркиваясь, Гуровин проводил гостей до лифта и вернулся в кабинет.

— Маникюр при гангрене, — сказал он брезгливо, кивнув на дверь, за которой только что скрылся Харламов. И чуть не споткнулся.

Крахмальников сидел в его кресле.

Москва

— Хочешь пива? — спросила Алла, залезая в сумку и доставая пивную банку.

Долгова отказалась:

— Нет, у меня сегодня встреча, не могу. Алла поставила банку на стол:

— Тогда давай кофе.

Она поставила чайник, вынула растворимый “Нескафе”, сахар, чашки-ложки.

— Да, дела фиговые, — сказала Ирина. — Уйти, что ли, к чертовой матери?

— И не раздумывай. “Дайвер” все равно закроют, вот увидишь. А не закроют, в чем я сильно сомневаюсь, так всех порядочных повыгоняют, говно какое-нибудь наберут.

— А ты остаешься?

— Я? — изумилась Алла. — Ты что? Я б и сегодня не вышла, если б меня эта стерва Загребельная не углядела.

— Так почему вы с ней сцепились-то?

— А потому и сцепились. Я шмотки свои подружке везла. У нее на рынке палатка… Мне деньги нужны, чтоб уехать.

— Да что ты голову морочишь? Куда уехать? Из-за мужа?

Алла глубоко вздохнула:

— Нет, Ир, не из-за мужа…

Долгова поставила на стол пустую чашку:

— А из-за кого?

Алла внимательно посмотрела на подругу. Рассказать ей про Крахмальникова? Про то, как однажды вечером они заперлись в его кабинете и сошли с ума? Как потом она поняла, что проваливается в страшную пропасть постоянной лжи. Ложь всюду и везде. Она разрывает ее изнутри, словно лиса, которую спрятал за пазуху мальчик-спартанец и которая выела ему кишки, а он не мог подать виду, потому что все на него смотрели. И вот сегодня, когда муж пропал, когда Крахмальников решил уйти от жены, когда все складывается к ее, Аллы, пользе, она поняла, что ничего не выйдет. Слишком все завязалось в тугой узел. И не где-то вовне, а в ней самой.

— Это я, — помотала головой Алла. — Я сама во всем виновата.

* * *

До недавнего времени Володька, муж Аллы Макаровой, работал заместителем директора в представительстве крупной немецкой фирмы и очень хорошо зарабатывал. Но после известных событий с обвалом рубля немцы, не желая нести убытки, свернули бизнес и укатили в Германию. Вовка потерял работу. Некоторое время он скрывал это обстоятельство от домашних. Каждое утро одетый с иголочки, благоухающий французским парфюмом, он выходил из дому, садился в машину и уезжал. Катался по городу. Периодически звонил жене по мобильному, докладывал, что все в порядке, и сообщал, что на работе его в ближайшие три-четыре часа не будет: деловая встреча. Алла ничего не подозревала. Так прошел почти весь сентябрь. Деньги у Володьки кончались. Работы он не находил. Семью кормить нужно. И однажды он придумал поправить свое финансовое состояние в казино.

Володька и сам не подозревал, что он такой азартный. Он выигрывал крупные суммы и тут же спускал еще больше. Как-то, продувшись в пух и прах, занял у приятеля на несколько дней восемь с половиной тысяч долларов (занял бы и больше, да у того не было) и решил отыграться, отдать ссуду и завязать: Но не отыгрался…

Через две недели приятель потребовал вернуть долг, оказывается, деньги эти были не его, а какого-то крутого дружка. Володька попросил отсрочки на три дня. Через три дня приятель позвонил снова. Вовка договорился с ним встретиться через неделю. Короче, он скрывался от кредитора чуть ли не до Нового года, потом нос к носу столкнулся у подъезда с ним и тем самым бандитского вида типом, которому принадлежали проигранные восемь с половиной штук. Дружок “включил счетчик”.

В тот день муж вернулся домой запуганный, несчастный, как побитая собака. Алла его прижала к стенке, и он все ей рассказал.

Конечно, она и скандалила, и плакала, мало того что Вовка остался без работы, так еще и проиграл столько! Ее зарплаты хватало только на прокорм, а у них, между прочим, двое детей! Но плачь не плачь, а что-то нужно делать. И Алла придумала.

Ей не раз говорили, что умные люди на телевидении как сыр в масле катаются. Пользуются камерой вне графика, снимают рекламные ролики, получают бабки и делят их между своими, а Гуровину говорят, что клиенты принесли готовый ролик и оплатили только экранное время. А что мешает Алле? Свои клиенты у нее есть. Сценарии она пишет сама. С режиссером договориться можно: у него маленький ребенок, деньги нужны позарез, оператору тоже. Актеры… Какое их дело, что это за заказ — левый или правый. Короче, Алла решилась и с энтузиазмом взялась за дело.

Скоро половина Володькиного долга вместе с процентами была выплачена. В ближайшем времени Алла рассчитывала вообще избавиться от долгов и даже строила планы купить новую машину. И купила бы вожделенную “девятку”, но как-то раз ее вызвал на ковер Гуровин и подробно перечислил, какие суммы, когда и на ком Алла заработала.

— Знаешь, что за это бывает? — спросил Яков Иванович, сверля Макарову своими маленькими черными глазками.

Алла молчала.

— Мы, конечно, не бандиты, но наказать можем очень жестоко. Впрочем, — тут он поднялся, обошел стол и приблизился к Алле, — я думаю, что тебя на это что-то толкнуло. Так?

— Да, — тихо ответила она и опустила голову. Яков Иванович взял стул, сел рядом, тронул Аллу за руку:

— Расскажи мне, что случилось. Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь?

И Алла рассказала ему все. Про “счетчик”, про ночные звонки, про то, как боится выпускать на улицу детей.

Гуровин слушал, не перебивая. В глазах его светилось сочувствие. Когда Макарова закончила свое грустное повествование, он немного помолчал, а потом сказал: