Телевидение - Андреев Олег Андреевич. Страница 34

— Я все понял, и очень давно. А ты почему не в Швеции? У нас Скандинавия голая, а там скоро саммиты пойдут.

— Потому что в бухгалтерии нет денег. Нас прикрывают, Леонид Александрович! Канал пускают с молотка. И нам завтра об этом объявят в разделе “разное”. Это вся студия знает. Для кого вы делаете удивленное лицо?!

— Прости, я с таким лицом живу всю жизнь, — слабо улыбнулся Крахмальников.

С Житковой он спал полгода назад. Правда, у них все быстро закончилось, но теперь она считает, что может себе позволить вот так с ним говорить. Правильно сказано: на работе не спи.

Житкова махнула рукой.

Крахмальников еще помялся на пороге — все, тянуть больше нечего, надо идти.

— Где Балашов? — спросил он.

— Я здесь, Леонид Александрович.

— Мюзикл сняли?

— Так точно.

— Вольно, Антон. Не в армии, слава богу. Ты сейчас свободен?

— Да.

— Поедешь сегодня в музей Метростроя. Я договорился. В два часа тебя там ждут.

Настроение у Антона Балашова резко ухудшилось. Только что ему звонили. Незнакомец на другом конце провода представился сотрудником ФСБ и предложил встретиться. Сообщил, что у него имеются уникальные видеоматериалы, касающиеся разоблачения махинаций губернатора одной из российских провинций. Губернатор был ставленником коммунистов.

— Звучит заманчиво, — сказал Балашов после некоторого раздумья. — Но почему вы обратились именно ко мне?

Конечно, Балашов давно мечтал о таком материале, который позволил бы ему утереть нос другим журналистам: в информационной службе он был мальчиком на побегушках, затычкой в любую прореху, пожарным по вызову. С другой стороны, Антон не спешил сразу соглашаться на встречу, так как небезосновательно опасался подвоха. Он вообще боялся неожиданных удач. Удач у него в жизни не было никогда.

— Так почему? — повторил он свой вопрос. Невидимый собеседник усмехнулся:

— Вы же не поверите, если я вам скажу, что считаю вас одним из самых способных тележурналистов и смотрю ваши репортажи с большим удовольствием, — ответил он. — Но это и в самом деле так. К тому же ваш канал ориентирован на демократическую публику, и этот материал для вас находка. Впрочем, не хотите — не надо. Извините, что побеспокоил.

— Постойте! — воскликнул Антон. — Я, конечно, не против, но, прежде чем согласиться на встречу, должен получить гарантии своей безопасности.

Мужчина расхохотался.

— Жаль, что я в вас ошибся, — сказал он. — Вы что, президент компании? Обладатель секретов? Бизнесмен? Или в своем журналистском творчестве задели чьи-то интересы? Никаких гарантий я вам давать не собираюсь. Обратился к вам, повторяю, только потому, что у вас неплохие репортажи, да и ваше лицо на экране мне импонирует…

Антон мельком взглянул в висевшее на стене зеркало. Ему многие говорили, что на экране он смотрится даже лучше, чем в жизни, обаятельней.

— Хорошо. Где и когда?

— Это другой разговор, — обрадовался мужчина. — Если вас устроит, в час дня. На “Новослободской”. У входа.

— А как я вас узнаю? — спросил Антон.

— Я вас узнаю. Жду. И повесил трубку.

"Новослободская”. Как раз к двум он успеет в музей.

А если не успеет? Отказаться? Нет, должен успеть. Это ж недолго: только взять материал — и свободен.

Питер

Денису показалось, что его разбудил удар тока. Когда-то в детстве он лез на даче в соседский сад и повис на проводе, к которому хозяин подвел сто двадцать семь вольт. Вот и сейчас он проснулся от похожего ощущения нестерпимой, крутящей мышцы тряски. Но на этот раз его трясло от холода.

Денис начал растирать окоченевшие руки и ноги, стукаясь при этом о гулкие стенки и дверцы шкафа.

"Вот так, наверно, чувствуют себя заживо похороненные, — подумал он. — Бедный Гоголь! Говорят, его тоже живым закопали”.

— Ты что, замерз? — спросила разбуженная его возней Наташа.

— С-с-мерр-тельно! — выбил зубами чечетку Денис.

— А мне тепло. Я придумала — давай поменяемся.

— Нельзя, т-ты же пр-р-ростужена.

— Тогда иди ко мне. Этот костюм такой огромный, что мы вдвоем поместимся, как в спальнике. Только я вылезу ненадолго, а ты облачайся.

— Зачем вылезешь? — не понял Денис.

— Все-то тебе объяснять надо, — смутилась девушка. — Я пока еще живая…

Денис зарылся в сохранившую ее тепло робу и сразу почувствовал, как стихает дрожь. Он блаженно растянулся, лежа на спине, и даже задремал ненадолго. Очнулся от прикосновения ее ног, просовываемых в расстегнутые брюки.

— Это еще что такое? — закричала Наташа. — Сними сейчас же свои ледяные трусы — я и так замерзла!

Он поколебался лишь мгновение, и через минуту они лежали на боку, крепко прижавшись друг к Другу. Двум парам ног было даже просторно в огромных штанинах, куртку Денис застегнул за спиной девушки, после чего ее руки оказались внутри, в тепле, а его — в почти негнущихся рукавах. Так он мог поправить подушку-валенок под головами и упереться в пол, чтоб изменить позу.

Постепенно тепло превратилось в жар, который стекал все ниже и ниже по его телу, ощущающему упругость девичьей груди, и собрался, наконец, в огненный столп там, в самом низу…

Все происходило в тишине. Лишь два раза она вскрикнула — в самом начале и в самом конце, когда последняя сладкая судорога чуть не оторвала пуговицы от сковавшей их грубой одежды.

— Я сделал тебе больно? — спросил он.

— Ничего. Сам говорил — до свадьбы заживет… Все было прекрасно. И совсем не так, как рассказывали девчонки.

С ума сойти! Так она была…

— Ты что, еще ни разу?

— Нет. А ты не понял?

— Да как-то знаешь…

— Вот видишь, выходит, зря хранила… Ты даже не почувствовал.

— Это не потому… — начал неловко оправдываться Денис. — Просто понимаешь… Я никогда не занимался этим в шкафу на двадцатиметровой глубине.

Они поболтали немного, Хованский развел в углу костерок, и они съели размоченный в “пепси-коле” хлеб. Потом снова залезли в свой “скафандр”, снова разговаривали и наконец заснули.

Денису приснилось, будто его голые пятки попали в костер, как когда-то в турпоходе. Он рефлекторно попытался было поджать ноги, но их придавила горячая тяжесть тела Наташи. Денис вернулся в реальность и понял, что ступни лизал не огонь, а ледяная вода.

Значит, она уже поднялась до их убежища.

— Наташа! Проснись! Нас залило! — встряхнул он девушку и начал лихорадочно расстегивать пуговицы у нее за спиной: нужно было спасать одежду.

Наташины вещи уже высохли, а его куртка до сих пор сочилась влагой. Денис решил остаться в робе.

Он высветил время на часах.

— Ого! Уже почти два часа.

— Ночи? — удивилась девушка.

— Дня. Так, если вода поднялась до середины штольни за двенадцать часов, то у нас почти столько же впереди. Хотя — нет! Раньше она заполняла весь тоннель, а теперь только эту узкую трубу. Надо бежать наверх, и скорее!

Хованский оказался прав; буквально на глазах черная масса подползала к догорающему на наклонном полу костерку, а шкаф, их недавнее брачное ложе, тихонько выплыл в тоннель.

Они быстро похватали все необходимое, закинули за спину сумки и, перепрыгнув через жадный язык подступающей смерти, устремились наверх, к возможному спасению. Денис уже не жалел фонарика — в их положении было важно двигаться как можно быстрее и не упасть.

Наконец они добежали до финиша. Он был неутешительным: выход из штольни перекрывали точно такие же, как внизу, ворота, запертые на массивный замок, только спасительного пистолета у беглецов от смерти уже не было.

Денис попытался расширить квадратные ячейки решетки, пробовал ударом ноги разорвать хоть какой-нибудь сварной шовчик, но ему не удалось — ворота были сварены надежно. Он оглянулся и посветил вниз вдоль штольни совсем уже умирающим лучом фонарика — черная кромка воды с плавающим на поверхности шкафом и щепочками от угасшего костра неумолимо приближалась. Тогда они обнялись и, обессиленные подступающим ужасом, молча опустились на холодный бетонный пол тоннеля.