Нечестивец, или Праздник Козла - Льоса Марио Варгас. Страница 63

Трухильо скользнул по вырезкам скучающим взглядом.

– Кишка тонка у этих монахов бомбы делать. Самое больше, на что они способны, – бомбить проповедями.

– Я знаю аббата, Ваше Превосходительство. Брат Алонсо де-Пальмира – святой человек, выполняет свою апостольскую миссию, уважает правительство. Он совершенно неспособен ни на какую подрывную деятельность.

Он сделал маленькую паузу и тем же сердечным тоном, Каким, должно быть, вел застольные беседы, изложил аргумент, который Генералиссимус много раз слышал от Агустина Кабраля. Для наведения мостов с иерархами Церкви, Ватиканом и священниками – которые в подавляющем большинстве оставались преданными режиму, поскольку боятся безбожного коммунизма, – необходимо, чтобы прекратился или по крайней мере, немного утих поток лившихся изо дня в день обвинений и хулы, что давало повод врагам называть режим антикатолическим. Доктор Балагер в своей неизменно любезной манере показал Генералиссимусу протест Госдепартамента США по поводу травли монахинь колледжа святого Доминго. Он им ответил, объяснил, что полиция приставлена к ним, чтобы охранить монахинь от враждебных акций. Но, откровенно говоря, насчет травли – верно. Например, люди полковника Аббеса Гарсии каждую ночь по громкоговорителям, направленным на их здание, пускали модные трухилистские меренги, так что несчастные монашки всю ночь не могли сомкнуть глаз. Раньше они проделывали то же самое в Сан-Хуан де-ла-Магуана, у дома монсеньора Рейлли, и продолжают делать это в Ла-Веге, у дома монсеньора Паналя. Примирение с Церковью пока еще возможно. Но эта кампания приведет к окончательному и бесповоротному разрыву.

– Поговорите с нашим росакрусистом, убедите его, – пожал плечами Трухильо. – Он – идейный потрошитель священников; считает, что умасливать Церковь поздно. Что священники мечтают видеть меня изгнанником, за решеткой или мертвым.

– Уверяю вас, это не так, Ваше Превосходительство.

Благодетель не слушал его. Он всматривался в игрушечного президента, ни слова не говоря, сверлил взглядом, который приводил людей в замешательство, наводил страх. Маленький доктор обычно дольше других выдерживал эти глаза-сверла, но сейчас, посидев минуты две под раздевающим, не знающим стыда взглядом, он начал проявлять беспокойство – маленькие глазки за толстыми стеклами очков часто замигали.

– Вы верите в Бога? – спросил Трухильо с какой-то тревогой, а холодные глаза не переставали сверлить, требуя правдивого ответа. – Верите, что есть другая жизнь, после смерти? Небо – для хороших, ад – для плохих? Верите в это?

Ему показалось, что тельце Хоакина Балагера еще больше съежилось под тяжестью вопросов. А что его собственная фотография за спиной президента – в парадной форме и треуголке с перьями, с президентской лентой через всю грудь и орденом, которым он более всего гордился, большим испанским Крестом Карла III, – гигантски разрасталась в золоченой раме. Карманный президент мял ручки, сообщая, словно большой секрет:

– Иногда я сомневаюсь, Ваше Превосходительство. Но вот уже несколько лет, как пришел к выводу: выбора нет. Надо верить. Атеистом быть нельзя. В таком мире, как наш. Нельзя, если твое призвание – служить обществу и заниматься политикой.

– У вас репутация набожного человека, – настаивал Трухильо, чуть шевельнувшись на стуле. – Я слышал даже, что вы не были женаты, что у вас нет ни любовницы, ни детей и вы не занимаетесь бизнесом, потому что приняли тайный постриг. Что вы – светский священник.

Маленький президент замотал головой: нет, нет, это неправда. Он не принимал и никогда не примет пострига; в отличие от некоторых своих школьных товарищей, которые мучались вопросом, не избраны ли они Всевышним служить пастырями католической пастве, он всегда знал, что его призвание – не духовное поприще, но интеллектуальный труд и политика. Религия давала ему духовный настрой и этическое начало, чтобы выстоять в жизни. Порою его одолевали сомнения по поводу трансцендентности и Бога, но он никогда не сомневался в незаменимой роли католицизма как социального инструмента сдерживания безудержных страстей и аппетитов человеческой мерзости. А в Доминиканской Республике католицизм наравне с испанским языком еще является и определяющей силой национального самосознания. Без католической веры страна распалась бы и скатилась в варварство. А что касается того, верит ли он, то он следует методу святого Игнасио де-Лойолы, описанному в его «Духовных упражнениях»: вести себя так, как будто веришь, соблюдая обряды и заповеди – церковные службы, молитвы, исповедь, причащение. Систематическое повторение религиозной формы постепенно создает содержание, и наступает момент, когда заполняет пустоту присутствием Бога.

Балагер замолчал и опустил глаза, словно устыдившись того, что открыл Генералиссимусу тайные закоулки своей души, свои глубоко личные дела со Всевышним.

– Если бы я сомневался, мне бы никогда не поднять этого мертвеца, – сказал Трухильо. – Если бы я ожидал от небес знака, чтобы начать действовать. Мне приходилось верить только в себя и ни в кого больше, когда я принимал решения, касающиеся жизни и смерти. Разумеется, иногда я мог и ошибаться.

По лицу Балагера Благодетель заметил, что тот спрашивает себя, о чем он говорит. Но не сказал ему, что перед глазами у него стоит лицо докторишки Энрике Литгоу Сеары. Это был первый уролог, который его консультировал – рекомендованный Мозговитым Кабралем как знаменитость, – когда понял, что ему трудно мочиться. В начале пятидесятых доктор Марьон, удалив ему опухоль в мочеточнике, заверил, что никогда больше никаких неприятностей по этому поводу у него не будет. Но довольно скоро снова начались трудности с мочеиспусканием. После множества анализов и неприятнейшего ректального обследования доктор Литгоу Сеара скроил масляную мину наподобие проститутки или слащавого священника и принялся выблевывать непонятные словечки, чтобы деморализовать его («уретрально-перинеальный склероз», «уретрография», «ацинозный простатит»), а потом сформулировал диагноз, который мог обойтись ему очень дорого:

– Положитесь на Бога, Ваше Превосходительство. опухоль в вашей простате – злокачественная.

Шестое чувство подсказывало ему, что доктор преувеличивал или врал. Он убедился в этом, когда уролог решительно высказался за немедленную операцию. Если не удалить простату, пойдут метастазы, а скальпель и химиотерапия продлят ему жизнь на несколько лет. Преувеличивал и врал, потому что был не врач, а живодер, а то и откровенный враг. Который хотел приблизить смерть Отца Новой Родины. Он абсолютно точно понял это, когда привез из Барселоны знаменитость. Доктор Антонио Пуигверт сказал, что никакого рака у него нет; рост проклятой железы, свойственный возрасту, можно замедлить таблетками, угрозы для жизни Генералиссимуса нет. И нет необходимости удалять простату. В то же утро Трухильо отдал приказ, и военный адъютант лейтенант Хосе Олива взял на себя задачу, чтобы этот наглец Литгоу Сеара исчез с мола Санто-Доминго вместе со своей вредоносной лженаукой. Кстати! Игрушечный президент все еще не подписал присвоения Пенье Ривере капитанского звания. Он вышел из своей роли небожителя и спустился до вульгарного акта оплаты услуг одного из самых шустрых мерзавцев, завербованных Аббесом Гарсией.

– Совсем забыл, – сказал он, недовольно поморщившись. – Вы не подписали постановление о присвоении капитанского звания за исключительные заслуги лейтенанту Пенье Ривере. Неделю назад я направил его вам с моей положительной визой.

Кругленькое личико президента Балагера скисло, ротик перекосился, кулачки сжались. Однако он взял себя в руки и снова принял свою обычную спокойную позу.

– Я не подписал, потому что посчитал, что надо обсудить это повышение с вами, Ваше Превосходительство.

– Обсуждать нечего, – оборвал его Генералиссимус сухо. – Вы получили указание. Этого недостаточно?

– Разумеется, достаточно, Ваше Превосходительство. Умоляю, выслушайте меня. Если мои доводы вас не убедят, я тотчас же подпишу повышение лейтенанта Пеньи Риверы. Вот оно, лежит наготове. Поскольку вопрос деликатный, мне показалось уместным обсудить его с вами лично.