Высшая ценность - Лоскутов Александр Александрович. Страница 18

Может быть, я смог бы понять, если бы знал, по какому принципу Всевышний отбирал тех, кому предстояло остаться на земле. Но я не понимал и этого, хотя смотрел подробнейшие списки. Казалось бы, логично вычистить из человеческого общества всех негодяев. Или же забрать в райские кущи праведников. Но нет. Остались в нашем мире подлецы, остались и святоши. И просто обычные люди остались тоже. Маленький срез человечества. Уменьшенная ровно в десять раз и брошенная на произвол судьбы в условиях нового мира копия прежнего общества.

По какому принципу Господь производил отбор, мне непонятно. Может быть, он руководствовался при этом какими-то своими высшими соображениями, а может быть, просто рассчитал человечество по алфавиту. Я не знаю. И, думаю, этого никто не знает.

Но как бы то ни было, после безмолвного исчезновения прямо посреди бела дня девяноста процентов населения оставшаяся часть человечества застыла в ужасе и недоумении… А потом ударилась во все тяжкие, не понимая, что времена изменились, что каждый убитый, каждый замученный и несправедливо обиженный неизбежно вернется вновь и будет мстить. Мстить всему человечеству без разбора.

«И вскрылись гробницы. И мертвые поднялись из могил. И оставшихся в живых стало еще вдвое меньше, прежде чем они поняли, в чем их спасение…» Так говорит о тех ужасных днях Новейший Завет. А дальше он говорит, что ключ к спасению кроется не где-нибудь, а исключительно в вере.

Вот только я так не думаю.

Веру можно было заронить и более простым способом. Без глобальных перетрясок.

Зачем?..

Может быть, если бы я понял первопричины, то знал бы, для чего Господу понадобилось готовить второй День Гнева. И не стал бы противиться грядущему. Но я не понимаю. И потому обещаю сделать все, что только в моих силах, чтобы этого не допустить.

Смешно… Бывший чистильщик, отстраненный отдел и фактически попавший под следствие, против всемогущего Господа Бога. Действительно смешно.

Что я могу сделать? Что?..

Мрачно улыбнувшись своим мыслям, я медленно оторвал взгляд от испещренной мелкими царапинами столешницы и…

Практически у самой двери за три столика от меня сидела она. Спасенная. Та самая замарашка, которую я всего два дня назад тащил за собой по улицам старого города. Сидела и, позабыв о поднесенной к губам сдобной булочке, исподлобья смотрела на меня.

Теперь она совсем даже не выглядела замарашкой. И испуганной тоже не выглядела. Сменивший грязные лохмотья аккуратный джинсовый костюмчик выгодно гармонировал с причудливой, чуточку нарочито небрежной прической. Двумя искорками изумрудов блестели глаза.

Чудесное превращение Золушки в принцессу. Я бы ее даже не узнал, если бы… Если бы в тот миг, когда я взглянул на ее лицо, меня что-то не кольнуло изнутри.

Господи… Она-то как здесь оказалась? Ей ведь предстояло как минимум полтора месяца карантина. С вирусом ликантропии шутить нельзя. Только оборотней у нас по городу еще не бегало.

Почему же ее выпустили?

Заметив, что я тоже обратил на нее внимание, девушка громко фыркнула и демонстративно отвернулась, предоставив мне возможность любоваться обтянутой синей джинсовой курточкой спиной. Что я, и весьма невежливо, и делал…

— Разрешите присесть? — Чья-то тень мягко нарисовалась рядом со мной. Я вздрогнул, безмолвно ругнувшись про себя за то, что проморгал ее появление… Потом поднял глаза на стоящего возле столика мужчину и вздрогнул еще раз.

На первый взгляд ничего угрожающего в незнакомце не было. Обычный, ничем не примечательный мужчина средних лет. Свободный темный костюм. Черные, коротко подстриженные волосы. Невыразительное лицо.

И колючий лед в спокойных темно-серых глазах…

От незнакомца буквально веяло злом. Злом того масштаба, который земными средствами достичь невозможно, даже если ежедневно воскрешать по пять мертвяков и убивать ровно столько же младенцев. Нет, это было нечто посильнее.

Например, душа, проданная нижнему миру в ответ на некую толику взятой взаймы силы.

Заметив мою реакцию, мужчина обезоруживающе улыбнулся, пододвинул стул. Сел.

Прежде чем я вспомнил, что безоружен, моя рука инстинктивно метнулась к поясу, где раньше привычной тяжестью висела кобура. Теперь же там было пусто, и потому схватил я всего лишь воздух. И не только рукой, но и ртом.

Мужчина молча следил за мной. Можно было поклясться, что от его холодного взгляда не ускользнули ни мои застывшие глаза, ни потянувшаяся за отсутствующим оружием рука. Но все же он ничего не сказал.

Заставив себя разжать намертво стиснутый кулак, я медленно оторвал руку от пояса. Положил налившуюся свинцовой тяжестью ладонь на стол, за что удостоился спокойной поощрительно-дружелюбной улыбки.

Он еще улыбается мне! Он… Да как он вообще сюда попал?! Куда, спрашивается, смотрит инквизиция? И почему я заранее не почувствовал его приближения, хотя обязан был? Неужели так глубоко задумался? Или эта девчонка за соседним столиком так на меня подействовала? С этим надо будет разобраться…

Мужчина молчал, спокойно и чуточку иронично глядя на меня. Я тоже не горел желанием начинать разговор. В воздухе медленно расползался неощутимый запашок тьмы. И от него мир вокруг будто бы выцвел, превратился в старую черно-белую фотографию. И, что примечательно, не только я это чувствовал. Даже далекие от нынешних реалий люди тоже что-то ощущают. Вон, какая-то весьма упитанная тетенька прошла к прилавку, огибая наш столик по широкой дуге. Уверен, если спросить ее, почему она это сделала, внятного ответа не будет.

Просто глубоко запрятанные инстинкты подсказали ей, что так будет лучше.

А еще лучше будет, если и вовсе из кафе убраться. Вон, как та троица. Или как Ирина-спасенная, которая, оставив недоеденную булочку, медленно отступает в сторону двери.

Неужели чувствует? Нет, если бы чувствовала, знала бы, откуда исходит эта неуловимо-мрачная аура. А она смотрит прямо на меня… Будто это именно я во всем виноват.

Чуть слышно скрипнула закрывающаяся дверь. Синяя джинсовая курточка мелькнула за окном, торопливо удаляясь вниз по улице. И тотчас же, будто этого и дожидаясь, незваный гость заговорил:

— Ну что ж, позвольте представиться. Леонид Иванович Еременко. А вы, я так полагаю, Алексей Суханов из Управления внешней разведки и зачистки. Правильно?

Надеюсь, на лице мои чувства не отразились… Вроде бы нет. Во всяком случае, я старался…

— Что тебе надо?

Тон мой был настолько далек от дружелюбного, что даже последний идиот понял бы, что он здесь персона нежелательная и лучшее, что может предпринять, — сей же момент удалиться. Господин Еременко же всего лишь улыбнулся, шутливо вскидывая руки. Хотя глаз его улыбка так и не коснулась — во взгляде продавшего душу все так же царил колючий черный лед.

— Поговорить. Всего лишь поговорить, и ничего более. — По-видимому, при этих словах на моем лице все же что-то промелькнуло, потому что он тут же торопливо добавил: — Поверьте, Алексей, я вам зла не желаю. Более того, я целиком в вашей власти. Если вы сейчас схватите меня за шиворот и приметесь звать инквизицию… — Продавший душу зябко повел плечами, скосив глаза на видневшиеся за окном купола ближайшей церквушки, будто бы уже представлял себе, как святые отцы волокут его в свои подвалы.

Я промолчал. Но вовсе не потому, что был с ним целиком и полностью согласен. Скорее уж наоборот…

То, что физически я был сильнее его, сомнений вроде бы не вызывало. Но ведь, кроме силы физической, есть еще и сила другая.

Представляю, хватаю я этого типа за шкирку, зову инквизиторов. А потом — бабах. И косточек не соберешь… Хотя, нет. Косточки, скорее всего, никуда не денутся. Но вот душу из тела вышибить — это вполне возможно, несмотря на всю мою трижды хваленую сопротивляемость…

В итоге продавший душу смывается, а я остаюсь здесь в виде бездыханного тела. Позднее, конечно, опросив свидетелей и изучив мои скорбные останки, святые отцы уяснят картину событий, поднимут страшный вой, начнут планомерно прочесывать город и, вполне возможно, поймают-таки убийцу. Но мне-то ведь от этого легче не станет.