Правда о любви - Лоуренс Стефани. Страница 18

Миссис Майлз, по-видимому, куда лучше последней умела скрывать свои эмоции, и все же Роджер был ее единственным сыном. Когда он вместе с Жаклин и Седриком смеялся какой-то шутке, она подалась вперед и глянула в их сторону: не осуждающе, но обеспокоенно. Увидела в чем дело, снова отвернулась, промокнула губы салфеткой, слегка нахмурилась ... но тут к ней обратился лорд Фритем, и она что-то ответила.

Джерард немедленно заговорил с Сесили. Как раз вовремя, чтобы увидеть ее самодовольный, злорадный взгляд, брошенный сначала в сторону Элинор, потом – на Жаклин. Наконец Сесили уставилась на него, положительно источая то, что сама считала чувственным обольщением. Похоже, он упустил нечто такое, что следовало бы задавить в самом зародыше.

– Право, не понимаю, – мурлыкала Сесили, наклонившись ближе, – почему так уж необходимо рисовать Жаклин: что ни говори, а всем известно, что у нее совершенно немодные волосы. Но теперь, когда вы приехали сюда, осмелюсь предположить, наверняка станете искать других дам, достойных вашей кисти, чтобы не тратить время зря. – Коснувшись, кончиками пальцев идеально причесанных белокурых локонов, она улыбнулась и кокетливо захлопала ресницами. – Буду очень счастлива позировать вам.

Джерард едва удержался от неуместной откровенности и не высказал, что она принадлежит именно к тому племени девиц, которых он опасался как огня и поэтому ежедневно молил Господа не посылать ему подобных заказов. Вряд ли стоит объяснять, что, если он напишет ее, все дурные черты характера, к которым, несомненно, относились злоба и подлость, проявятся в выражении ее хорошенького личика. Нет-нет, лучше промолчать. Иначе она завизжит, упадет в обморок или обвинит его в чем-то гадком.

И все же благодаря ее довольно громкому шепоту, который – в чем он был совершенно уверен – предназначался для ушей окружающих, все ждали его ответа. Элинор рассерженно сверкнула глазами, Митчел Каннингем, сидевший по другую сторону от Сесили, мучительно покраснел, но жадно прислушивался к каждому слову. Жаклин спокойно обернулась к Роджеру и что-то сказала, вовлекая в разговор и Седрика, и Мэри – спокойную, совершенно непохожую на сестру девушку. Но хотя беседа между ними и завязалась, они, сами того не желая, тоже прислушивались.

Джерард мгновенно понял, что происходит и чего пытается добиться девица. И поэтому мягко улыбнулся Сесили:

– Боюсь, мисс Хэнкок, что художники вроде меня не любят следовать моде.

Тон его был ощутимо холодным, интонации – нескрываемо·снисходительными. Чуть поколебавшись, он довольно громко добавил:

– Мы сами законодатели мод.

С этим он повернулся к Элинор и задал ей какой-то вопрос насчет Сент-Джаста, оставив Сесили бессильно кипеть от злобы.

Несколько минут она молчала. Потом Джерард услышал вежливый вопрос Митчела, обращенный к ней. Сесили что-то тихо ответила.

Джерард неожиданно встретил устремленный на него взгляд Жаклин, благодарный и одновременно озадаченный. Только вот почему? Он понятия не имел. Вскоре леди Фритем поднялась и увела дам из комнаты. Джентльмены пересели поближе к тому месту, где восседал лорд Фритем, перед которым поставили бренди и портвейн. К удивлению Джерарда, Джордан Фритем обогнул стол, чтобы сесть рядом. Оба налили себе портвейна из ходившего по кругу графина.

– Что я слышал о Бентинке, мистер Адер? – обратился лорд Фритем к Барнаби. – Похоже, глупец нажил себе немало хлопот.

Барнаби немедленно пустился в сильно приукрашенный рассказ о недавней и, возможно, последней попытке Сэмюела Бентинка, лорда Мейнуорринга, вступить в законный брак. Джерард, уже дважды слышавший версию Барнаби, погрузился в свои мысли. Впрочем, его друг был таким занимательным рассказчиком, что не мешает послушать историю еще раз.

Однако Джордана Фритема явно что-то беспокоило. Он не находил себе места и наконец, наклонившись к Джерарду, понизил голос:

– Смотрю, старикашка Трегоннинг сделал весьма удачный ход, убедив вас приехать в наш Богом забытый угол, чтобы написать портрет Жаклин.

Джерард удивленно вскинул брови, не понимая, что хочет сказать Джордан. Последнему было уже около тридцати лет, но Джерард отказывался считать его своим ровесником: бесконечное высокомерие, снисходительное отношение к окружающим, неизменно капризное выражение лица явно указывали на незрелость ума и духа.

История Барнаби все продолжалась, и Джерарду стало любопытно, куда клонит Джордан.

– Я вообще редко пишу портреты.

Джордан кивнул, глядя при этом не на Джерарда, а куда-то вдоль стола.

– Понимаю. В действительности вас интересуют сады. Весьма счастливое обстоятельство, что Трегоннинг в качестве приманки смог предложить вам доступ туда.

Джерард слегка нахмурился. На что, черт возьми, намекает Джордан?

– Приманки?

Джордан искоса глянул на него, но тут же принялся изучать бокал с портвейном.

– Что же, ни для кого не секрет, по крайней мере, для тех, кто хорошо знаком с семьей, с какой целью Трегоннинг хочет получить этот портрет.

– А вы и ваши родные хорошо знают Трегоннингов? – спросил Джерард.

– Разумеется, – буркнул Джордан.

– Ваш отец упоминал, что сами вы родом из Суррея.

– Да, как и Мирибель, покойная жена Трегоннинга. Она и моя мать были соседками и лучшими подругами. Потом обе вышли замуж, и Мирибель перебралась сюда. Но через несколько лет она и мама устали от переписки, и, поскольку Трегоннинг не желал покидать Хеллбор-Холл, мама убедила отца купить Тресдейл-Мэнор, и ... вот мы здесь.

Он широким жестом обвел столовую и осушил бокал.

Джерард заметил иронически искривленные губы и неприязненный тон. Интересно, знает ли Джордан, насколько явно его нежелание быть похороненным в деревне, вдали от блестящего общества? Возможно, и знает, только ему все равно.

– Вы пробыли в Хеллборе целый день. Вполне достаточно, чтобы понять, в какой мавзолей он превратился. Мирибель была жизнью этого дома. Они с мамой постоянно устраивали вечеринки и балы, большей частью здесь, но веселья хватало на оба дома: даже Трегоннинг иногда улыбался.

Джордан поставил бокал и потянулся к графину. Он еще не был пьян. Всего лишь навеселе.

Джерард, не отвечая, молча ждал. Как он и надеялся, Джордан продолжил свой рассказ:

– Потом Мирибель умерла. Неожиданно, без всяких причин упала с террасы. С тех пор в округе почти не устраивают вечеринок. – Он снова скривил губы, мрачно оглядел комнату и уже спокойнее добавил: – Конечно, все представили как несчастный случай.

Вот оно!

Джерард застыл, ошеломленный своим открытием. Теперь он понял, зачем Трегоннингу понадобился портрет. Понял, почему Трегоннинг был так убежден, что Джерард – единственный, кто способен этот портрет написать, что не задумался прибегнуть к шантажу. Понял, почему Жаклин считает, будто портрет его кисти – именно то, что требуется ей и отцу. Недаром она столь большое значение придавала необходимости показать, какова она на самом деле ...

Подняв стакан, Джерард глотнул превосходного портвейна лорда Фритема ... и едва ощутил вкус. И все же неожиданный взрыв чувств, столь же внезапное озарение ничуть не отразились на его лице, за что он был крайне благодарен Кинстерам. Не хватало еще выдать себя перед швалью вроде Джордана Фритема!

– Интересно ...

Всякий, кто хоть немного знал его, поостерегся бы, услышав этот ледяной голос. Джордан поднял глаза, явно не понимая, что к чему. Джерард снова выпил и вопросительно поднял бровь.

– Насколько я понял, все присутствующие знают о причине, по которой мне поручено написать портрет мисс Жаклин?

Как он ни старался сдержать рвущийся наружу гнев, ему это не слишком хорошо удалось. Даже Джордан почуял что-то неладное, и встрепенулся было. Но тут же слегка пожал плечами.

– Я же сказал: все, кто хорошо знаком с семьей Трегоннингов.

– Значит, большинство тех, кто сегодня здесь собрался.

– Только не молодежь вроде девушек, Роджера и Седрика.