Незабудка - Лоуэлл Элизабет. Страница 35

Но ее злило, что Раф что-то знал о шести страшных днях и не говорил ей об этом.

— Почему? — наконец спросила Алана. Ее голос прозвучал резко. — Почему ты не поможешь мне?

— Ты не знала, что Джек мертв. Люди сказали тебе, что он погиб. Это принесло тебе пользу?

Алана внимательно смотрела в топазовые глаза Рафа.

— Но… — начала она.

— Но ничего, — бесцветным голосом перебил он ее. — Разве известие о том, что Джек погиб, помогло тебе что-либо вспомнить?

Алана сжала кулаки.

— Нет, — ответила она.

— А пробуждение в госпитале раненной, истекающей кровью подсказало, откуда у тебя все эти увечья?

Тишина. Затем послышалось ее сдавленное:

— Нет.

— А чтение заметок о смерти Джека в каждой газете помогло тебе?

— Как ты узнал об этом? — прошептала она.

— Ты в чем-то очень похожа на меня, — просто ответил Раф.

— Но, если бы ты рассказал мне все, что знаешь сам, это помогло бы мне отделить реальность от кошмаров.

— Доктора придерживаются другого мнения. Они опасаются, что я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты не хочешь знать.

— Что?

— Я могу рассказать тебе, что твои ночные видения — это частички правды.

Скала, лед, ветер, что-то приподнимает ее, бросает ее в темноту, падает, она падает, а горы ждут ее внизу, ждут, чтобы изувечить ее: ненависть сжигает ее…

Алана негромко вскрикнула и сильно побледнела. Она обхватила себя руками, почувствовав, как зашевелился внутри холод кошмаров, как ужас и правда сковывают ее. Она закрыла глаза, словно желая отгородиться от видений.

Затем задумалась: а что, если эти воспоминания, от которых она отгораживается, реальность, которая преследует ее сквозь видения, правда, которая говорит ей: «Вспомни меня».

Раф потянулся к Алане, ему хотелось крепко обнять ее, успокоить.

Но лишь только его руки коснулись ее, как у Аланы тут же перехватило дыхание, и она отпрянула в сторону.

Раф мгновенно отдернул руку, но самообладание досталось ему нелегко: на скулах заходили желваки. Он взглянул на бледное лицо женщины, темные ресницы, на губы, имеющие идеальные очертания для улыбки, но вытянутые сейчас страхом в узкую полоску, на учащенно бьющуюся на шее жилку.

С беззвучными проклятиями Раф закрыл глаза. Доктора правы. Рассказы ей не помогут.

Даже могут причинить вред.

Сначала Раф боялся, что Алана вспомнит все слишком быстро, до того, как ему представится возможность заново завоевать ее любовь. Сейчас он боялся, что она не сможет вспомнить все достаточно скоро и лишь потеряет веру в себя, будет разрываться на части.

И все же Раф не мог вернуть ей память, как бы ему этого ни хотелось. Горечь понимания этого лишь углубляла морщины, обрамляющие губы, делала их более суровыми.

— Если бы мой рассказ обо всем, что я знаю про эти шесть дней, помог бы тебе не застывать при моих прикосновениях, я бы прокричал правду с вершины Разбитой Горы, — сказал Раф. Голос его звучал грубовато от сдерживаемых эмоций.

Алана не произнесла ни слова.

— О Боже, разве ты не знаешь, что я сделал бы все возможное, лишь бы опять обнять тебя? — прошептал Раф. — Я так хочу тебя. Я хочу обнимать тебя, успокаивать, любить тебя… но я не могу. Все, что я могу, это причинять тебе все новую и новую боль.

Раф сжал руки в кулаки. Быстрым движением перевернулся на живот, спиной к Алане.

— Все напоминает мне на сей раз Центральную Америку, — резко произнес он, — только все гораздо хуже. Я веду в ад тебя, с каждым часом осознавая, что иного пути нет, и одновременно ненавидя себя.

Он коротко жестоко рассмеялся.

— О Господи, — резко произнес Раф, — я не виню тебя за то, что ты вздрагиваешь при каждом моем прикосновении.

Именно неприкрытая боль в его голосе вытащила Алану из глубины кошмаров. Она понимала, что значит быть сбитой с толку и беспомощной, ненавидеть себя, чувствовать, как любые твои действия лишь ухудшают положение.

Алане было больно до слез при мысли о том, какие чувства испытывает из-за нее Раф, но плакать она не могла. Лишь только вчера Раф так много дал ей: смех и покровительство, терпение и общение, нежную страсть, и, самое главное, он понял и принял то, что происходит с ней.

Она может ругать себя за проявленную слабость, может сердиться и испытывать отвращение лишь к себе… но не к Рафу.

Когда она готова была возненавидеть себя, он рассказал ей о силе и слабости, о выживании, пытках и о втором дыхании, которое есть у каждого человека. Он рассказал о своем пребывании в аду — этим он помог ей выбраться из дебрей самоотвращения.

Раф вселил в нее надежду, когда у нее не осталось ничего, кроме кошмаров.

И в благодарность за это она отскакивает в сторону, стоит ему лишь коснуться ее.

— Рафаэль, —проговорила Алана, дотронувшись до его руки.

Он не ответил.

Она встала на колени. Склонилась над Рафом, рука нежно перебиралась по густому шелку волос вниз к застывшей в напряжении шее. Она повторяла его имя снова и снова: тихая молитва, похожая на песню. Рука Аланы спустилась ниже, пытаясь расслабить напряженные мышцы на плечах и спине. Темный хлопок его тенниски на ощупь напоминал ей теплый бархат. Пальцы ощущали под ним упругое тело. Ей было очень хорошо с Рафом, его тепло, спокойствие и сила передавались Алане.

Вздохнув, она наклонилась ниже, пока не коснулась губами его темно-каштановых волос. Шея Рафа была теплой и упругой, загоревшая кожа туго натянута, соблазняя Алану дотронуться до нее языком и ощутить каждую неуловимую шероховатость ее поверхности.

Она целовала его нежно, медленно, прежде чем поддалась искушению и коснулась кожи кончиком языка. Она чувствовала привкус соли, тепла, вкус мужчины, ощутила колючесть кожи там, где растет борода, и удивительную мягкость сзади на шее.

Алана осторожно прикусила зубами шею Рафа, ощутив эластичность спрятанных под кожей мышц. Он медленно водил головой и плечами, подставляя ей свое тело, заставляя ее руку скользить вдоль спины.

Ей нравился вкус Рафа, с ним ей было очень хорошо. Алана хотела еще и еще дотрагиваться до него, смаковать каждое свое прикосновение. Пальцы вцепились в собранные в пучок мышцы, в то время как зубы подвергали испытанию мужскую силу его плеч.

Раф выгнулся дугой под ее прикосновениями, подобно жаждущему ласки коту.

Естественность его реакции пробудила чувство сильнейшего желания и в Алане, желания, которое мог вызвать в ней только Раф. Ей хотелось лечь рядом с ним, повторить своим телом очертания его тела, почувствовать, как передается ей его страсть, подобно тому, как ее страсть охватывает и его.

И все же, несмотря на то, что она была охвачена пламенем испепеляющего желания, Алана знала: как только руки Рафа сомкнутся над ней, она застынет. И этим сильно ранит его. А затем снова будет ненавидеть себя.

— О, Раф… — Ее голос споткнулся на его имени. — Что нам делать?

— То, чем мы сейчас занимаемся, воспринимается прекрасно.

— Но я боюсь опять застыть. — Ее голос дрожал от страха, кроме того, она начинала злиться на себя.

— Разве тебя пугают прикосновения ко мне? — спросил Раф.

Алана издала странный звук, который вполне можно было принять за смех.

— Прикосновения к тебе похожи на пение, Рафаэль. Даже лучше. — Она услышала, как участилось его дыхание, ощутила легкую дрожь, охватившую его тело.

— Тогда трогай меня, сколько душе угодно, — просто сказал он.

— Но это нечестно по отношению к тебе.

Спина Рафа шевельнулась под ее рукой, как бы приглашая Алану и дальше исследовать его тело: это движение красноречивее любых слов подсказывало ей, что мужчине приятны ее прикосновения.

— Помнишь, когда тебе было девятнадцать? — спросил он.

Ее рука на секунду замерла, затем скользнула вверх по спине Рафа, подобралась к волосам. Пальцы жадно нащупывали под кожей тепло его тела.

— Да, — прошептала она. — Я помню.

— Тогда ты не возражала.

— Я не понимала, что творила с тобой. Действительно не понимала. Девственницы могут быть очень жестокими.