Только ты - Лоуэлл Элизабет. Страница 19

Калеб пробормотал что-то о дураках, потерянных приисках и о лабиринте каньонов, у которых нет названий.

Забытый всеми Этан потянулся вперед и схватил яркий шарф, которым Ева повязала голову. Когда ему становилось скучно, он протестовал. Громко.

– Пора спать, – крикнула Виллоу из кухни.

Ева сдернула шарф с головы. Каскад густых золотистых волос рассыпался по ее плечам. Она наскоро собрала волосы в большой пук. Затем ловко сделала из шарфа куклу, где один узел изображал голову, два других – руки, а низ представлял собой развевающуюся юбку.

– Вот тебе, мой сладкий, – шепнула она Этану. – Я знаю, как одиноко бывает ночами.

Малыш с удивительной силой сжал куклу. Он помахал ею и счастливо гукнул, что-то говоря ей.

Хотя тихие слова Евы предназначались только Этану, Рено услыхал их.. Он прищурился, пытаясь в ее лице обнаружить признаки того, что она хочет вызвать у него сочувствие. Но он увидел только нежность к Этану.

Рено нахмурился, отвернулся и напомнил себе, что у всех женщин, даже притворщиц из салуна, достает нежности и доброты, когда дело касается детей.

Из кухни вышла Виллоу, забрала Этана и направилась в спальню. Тотчас же гуканье сменилось горестными криками.

– Я не возражаю походить с ним по комнате, – предложил Рено.

– В награду, если он перестанет плакать через несколько минут, – строго сказала Виллоу.

– А если я спою ему на сон грядущий?

Виллоу засмеялась и сдалась.

– Хорошо, что ты отправляешься за золотом. Ты бессовестным образом портишь племянника.

Улыбаясь, Рено последовал за сестрой в спальню. Через несколько минут оттуда послышался приятный баритон. Чистое сопрано Виллоу слилось с голосом брата, образовав безупречный в музыкальном отношении дуэт.

Ева затаила дыхание от удивления и восхищения.

– Я испытал такое же чувство, когда услышал их впервые, – сказал Калеб. – Их брат Рейф тоже поет, как падший ангел. Я никогда не видел трех других братьев, но думаю, что и они не уступят.

– Если сесть рядом с ними в церкви… Калеб засмеялся.

– Я думаю, что Мораны предпочитают воевать, а не сидеть в церкви.

Ева рассеянно улыбнулась, ее вниманием завладели поющие голоса. Музыка была одним из немногих удовольствий, доступных в сиротском приюте, и она занималась под руководством требовательного, но терпеливого хормейстера из ближайшей церкви.

Закрыв глаза, Ева стала негромко подпевать. Она не знала слов, но мелодия была знакомой. Ева запела третьим голосом, и ее контральто красиво вплелось в мелодию.

Через некоторое время музыка настолько захватила Еву, что она забыла, где находится. Ее голос окреп, оттеняя чистое сопрано Виллоу и грудные тона баритона Рено, дополняя и объединяя их, словно радуга два берега реки.

Ева не сразу поняла, что произошло. Песня оборвалась, и ее красивый голос звучал соло. Она открыла глаза и увидела, что на нее смотрят Калеб, Виллоу и Рено. Румянец залил щеки Евы.

– Ой, простите… Я не хотела…

– Не надо скромничать, – перебила ее Виллоу. – Кто научил вас так чувствовать гармонию?

– Церковный хормейстер.

– Вы не могли бы научить Калеба исполнять эту мелодию на гармонике?

– Нет времени, – отрезал Рено. – Нам за вечер надо как следует изучить журналы, а на заре мы выезжаем.

Виллоу прищурила глаза, уловив грубость в голосе брата. От нее не укрылось, что Рено страшно не желает сближения Евы с их семьей. Вот только причины этого она не знала.

По глазам Рено она поняла, что вопросы задавать не стоит.

– Я нашел, где журналы расходятся между собой, – сказал Калеб, нарушая затянувшуюся тишину.

– Хорошо, – ответил Рено.

– Сомневаюсь, – возразил Калеб.

– Почему?

– Потому что вам придется исследовать половину Запада в поисках золота.

Рено взял стул и сел по другую сторону от Евы.

Зажатая двумя мужчинами, Ева почувствовала себя откровенно маленькой. Это было ей непривычно. Она была среднего роста, даже чуть выше. Большинство из тех, кого она знала, были не выше ее.

Стараясь не коснуться широких плеч, между которыми она оказалась, Ева потянулась за старым испанским журналом.

То же сделал Рено. Их пальцы соприкоснулись. Оба отдернули руки с неясным бормотаньем: Ева – с извинениями, Рено – с проклятьем.

Калеб отвернулся, чтобы никто из сидящих не заметил его широкой улыбки. Он-то хорошо понимал, что делало Рено столь раздражительным. Страсть и страх потери могут подействовать и на более легкомысленного мужчину, чем Рено Моран.

– Вы сейчас говорили, – проговорил, откашлявшись, Калеб, – что экспедиция Кристобаля Леона отправилась из Санта-Фе в Таос.

– Да, – быстро ответила Ева.

Она вновь потянулась за журналом, надеясь, что легкое дрожание ее пальцев не будет замечено. В том месте, где Рено коснулся ее, кожа у нее горела.

– Некоторые из более ранних экспедиций двигались мимо Сангре-де-Кристос в направлении Сан-Хуана, прежде чем повернуть к западу, – сказала Ева тщательно контролируемым голосом.

При этом она перевернула страницу, пытаясь найти на карте маршруты, которые были пройдены давно умершими людьми.

– Они пересекли горы примерно… – она обратилась к журналу Калеба, – примерно здесь. Они прошли очень близко от этого ранчо.

– Это меня не удивляет, – заметил Калеб. – Здесь равнина, а ведь только дурак идет в горы.

– Или человек, который ищет золото, – добавил Рено.

– Что одно и то же, – парировал Калеб.

Рено рассмеялся. Он всегда расходился с Калебом во взглядах на золотоискательство.

– Но дальше идти этим путем становится трудно, – продолжила Ева.

Ее тонкий палец указал на карту в испанском журнале, где основной маршрут разветвлялся на множество ручейков.

– Этот знак означает воду в течение всего года, – объяснила Ева, показав на один из символов.

Калеб взял отцовский журнал и начал быстро его листать. Вода круглый год была редкостью в каменных каньонах. Всякий источник, который нашел его отец, должен быть нанесен на карту.

– А этот? – спросил Рено.

– Тупик.

– А тот, что перед ним?

– Не знаю.

Рено бросил на Еву косой взгляд, в котором было некоторое неодобрение.

– Расскажите мне о других знаках, – попросил Калеб, глядя на оба журнала. – Об этом, например.

– Этот означает индейское селение, а знак правее его – отсутствие пищи, – ответила Ева.

– Может, индейцы были враждебны, – высказал догадку Калеб.

– Для этого есть особый знак.

– Тогда это могут быть каменные руины, – предположил Рено.

– Что?

– Города, построенные из камня очень-очень давно.

– А кто их строил?

– Никто не знает, – пожал плечами Рено.

– А когда их покинули? – допытывалась Ева.

– Этого тоже никто не знает.

– А мы увидим эти руины? И почему там не живут сейчас индейцы?

Рено пожал плечами.

– Может, им не нравится карабкаться вверх и вниз по скалам в поисках воды или охотиться там, чтобы добывать себе пищу.

– По скалам? – удивилась Ева.

– Большинство руин находятся среди скал на высоте нескольких сотен футов.

Ева прищурилась.

– Зачем же строили города в таких местах, куда трудно добраться?

– По тем же причинам, по которым наши предки строили замки на каменных мысах, – произнес Калеб, не отрывая глаз от отцовского журнала. – В целях самозащиты.

Прежде чем Ева успела что-либо сказать, Калеб положил отцовский журнал рядом с испанским.

– Вот здесь пути в журналах расходятся, – показал Калеб.

Рено бросил беглый взгляд на две нарисованные от руки карты.

– Ты уверен? – спросил он.

– Если Ева права в отношении знака, показывающего тупик, и знака оставленного селения.

– А как насчет белой нависшей скалы? – поинтересовался Рено, показывая на журнал Калеба. – Твой отец упоминает о ней?

– Только севернее Шамы… Там в основном красные песчаники.

– В виде утесов или пологих возвышенностей?