Ленинград действует. Книга 2 - Лукницкий Павел Николаевич. Страница 14

Проскочив три линии траншей, вырвавшись на ровное место и продолжая свой путь все в том же направлении (Барышев следил по бешено прыгающей, но все-таки приблизительно указующей румб стрелке компаса), танк оказался позади немцев. Все поняли это потому, что пули стучали теперь по броне с задней стороны танка, а разрывы гранат, хорошо слышимые сквозь броню, но также не приносившие вреда, прекратились. Танк проскочил еще метров триста, Барышев чуть приоткрыл люк, глянул в образовавшуюся щель и увидел перед собой широкую дорогу, которую вотвот должен был пересечь танк, по обочине – березки и ели и не очень глубокий кювет… Немцев вокруг видно не было. Барышев, сдвинув рукой шлемофон Беляева, склонясь к уху водителя, спокойно сказал:

– Сейчас дорога… Давай круто вправо, в березнячок – и стой!

Танк с полного хода развернулся, ворвался в чащу молодняка и, как взмыленная лошадь, остановился. Барышев прислушался и, держа в руке гранату, резко распахнул люк. В лесу не обнаружилось ни души, снегопад выбелил все вокруг, снег был девственно чист.

А сзади доносился шум ожесточенного боя…

Ну а затем все пошло очень размеренно и спокойно. Танк вновь, ломая и подминая чащу, приблизился к немцам с тыла, Барышев увидел сквозь прочищенные триплексы (а в командирской башне этого немецкого ганка оыло пять смотровых щелей, – весьма удобно!), как с правого немецкого фланга по немцам бил наш станковый пулемет, а с левого фланга – немецкое противотанковое орудие, захваченное нашими пехотинцами и развернутое на сто двадцать градусов. Здесь, с левого фланга, леса не было, тянулась полянка, и немцы спасались ползком, стремясь под разрывами достичь опушки. А по всем трем линиям траншей еще продолжался ожесточенный рукопашный бой. Стрелять туда – значило бы поразить не только немцев, но и своих.

Так начался вчерашний день.

Потом, уже здесь, на этой поляне, когда вместе на броне танка ели из котелка кашу, политрук пулеметной роты 3-го батальона горнострелковой бригады, круглоголовый, без шапки, бог весть где и когда загорелый, Анатолий Гаврилович Закрой, блестя зеленоватыми, все точно видящими и оценивающими глазами, рассказывал Барышеву:

– Я приказал станковый пулемет выдвинуть на левый фланг. Немцы, вижу, отходят, – ах ты язви их в душу, давай по ним огонь! Мы тут приостановились – надо же выяснить обстановку. Гляжу: два фрица, сами чуть не катышком, волочут пулемет. Я у бойца – винтовку, прицелился, выстрелил. Немец свалился. Второй побежал. Политрук Антонов тут приказал перерезать провода – шесть телефонных линий шли вдоль этой дороги. Вон столб этот еще свалил ты, обрывки видишь? Наш замполит Семенов схватил кинжал и быстро перерезал несколько линий, нагнул винтовкой верхние, их перерезал тоже. А я перебежкой – метров на тридцать вперед, и – «давай, ребята, за мной!», рукой махнул им и побежал на ту огневую точку, что перед тем по вашему танку била. Ворвался, – деревянный сараишко, снежные окопы и земляные окопы. Вижу пушку ПТО и около нее штук двести снарядов. Повернул пушку и по убегающим немцам пытаюсь стрелять. Замок открыт, стрелять не умею. Пробую затвор. Заложил снаряд, закрыл, перетрогал несколько ручек. Затем дернул за случайно попавшийся рычаг, получился выстрел. Тогда стал бить, сделал пятнадцать, ну, может, двадцать выстрелов. А твой танк в это время стоял, молчал. Наш пулемет вел огонь по немцам. Ко мне подбежали из третьей роты бойцы, санитар Пожаркин и другие. Справа от пушки лежит раненый красивый немец, думали – девушка. Говорю Пожаркину: «Перевяжи!» Он посмотрел, а у немца кишки наружу. Пристрелил его политрук Антонов… На этой огневой точке трофеи: орудие ПТО, сотни две снарядов в ящиках, два станковых пулемета, автоматическое ружье, несколько автоматов… Немцы открыли минометный огонь по этой своей огневой точке, я распорядился вывести из-под огня бойцов, двинулись по направлению к Шапкам по дороге, захватив орудие ПТО, – на руках и снаряды волокли и пушку. А вперед выслал разведку, вот до этой высотки, куда мы в блиндажи несколько гранат забросили и под которой потом ты со своим танком встал!

Это был немецкий штаб, с узлом связи – шло туда с разных сторон пятнадцать линий. Закрой, заняв блиндаж, охватил своей обороной дорогу и справа и слева. Другие командиры роты были перед тем перебиты в бою, а потому за всех командовал тут Закрой…

Слева за дорогой, на полянке, оказался склад немецких боеприпасов. Когда, выскочив на поляну, Барышев увидел этот склад, то огня по нему не повел. Связной, сидевший на танке, сообщил: справа, градусов тридцать, в двухстах метрах, стоит противотанковая батарея противника, это она бьет по танку. Связной оказался хорошим корректировщиком, и Барышев, начав маневрировать, повел по батарее огонь одновременно из пушки и пулеметов. Уничтожил ее, перебил расчеты и еще нескольких распоряжавшихся тут офицеров. Одна из пушек была в исправном виде, ее тут же взяла пехота, и бегущие немцы сразу же полегли под ее снарядами. Барышев вылез из танка, пошел на склад посмотреть: можно ли заправиться боеприпасами, которые были на исходе? На складе нашлось десять пулеметов; экипаж Барышева взял два танковых, заменил ими свои и дополна заправился боеприпасами. Когда Барышев возвращался к танку, немцы накрыли поляну артиллерийским огнем. Барышев не успел вскочить в танк, залег около него, осколком разорвавшегося в четырех метрах снаряда был ранен в руку. Вскочил в танк, ему сделали перевязку, и танк вместе с пехотой двинулся по дороге в, направлении к Шапкам. Проехали с километр, наткнулись на три пулеметных дзота, подожгли их снарядами, прошли еще километра два и остановились, уже почти не имея с собой пехоты. Заняли круговую оборону, стали ждать подкреплений. Здесь заночевали.

В ночь на 10 апреля через каждые полтора часа немцы накрывали место ночевки Барышева и оставшихся пехотинцев сильным артиллерийским огнем. Барышеву пришлось маневрировать, снаряды рвались у самого танка. Мелкое повреждение одного из катков удалось самим в тот же час исправить. Последним артиллерийским налетом немцы едва не разбили танк Барышева – осколки стучали по броне со всех сторон. Небольшой осколок залетел в чуть приоткрытый люк, зацепил правую руку Барышева, как скальпелем срезав выше локтя клок кожи и мяса. Барышев сам снял ватную куртку, сунул ее Расторгуеву, тот неумело («Эх, товарищ командир, зря Валю с собою не взяли!») перевязал руку. Но это ранение было пустячное, а вот левая рука, раненная накануне и накрепко перевязанная Садковским, сильно болела.

Но все это Барышев считал пустяками, – экипаж танка был цел, невредим, настроение у всех было отличным, и все мрачнели, только когда из леса вокруг, после очередного разрыва снаряда, доносились крики смертельно раненных в своих снежных норах пехотинцев, стоны, перемежаемые яростными ругательствами, без которых иной русский солдат, даже прощаясь с жизнью, обойтись не может: все легче!

Удачно маневрируя между разрывающимися снарядами, Барышев постепенно углубился в лес, – повезло: избежали прямого попадания в танк. Налет кончился, контратак немцы не предпринимали.

Ночная мгла поредела, розовая заря вынесла в ясное чистое небо первые солнечные лучи, снежная поляна вокруг танка и лес заиграли всеми оттенками света. С юга, со стороны речки Мги, послышалась ружейная перестрелка, потом крики «ура», сразу сменившиеся полной тишиной. Что происходило там в боевом охранении пехоты, Барышев не мог разобрать, но вдруг прямо перед своим танком увидел приближающихся к нему лыжников в маскхалатах – наших лыжников, во главе с командиром, машущим красным флажком.

На подмогу танку Барышева и остаткам сопровождаемого им батальона пришел прямиком от речки Мги 59-й лыжный батальон. Подкрепление прибыло! Распаренные от быстрого хода, веселые, краснощекие лыжники окружили танк, рассказали новости: «Веняголово нашими не взято, немцы бросают в прорыв сильные резервы, мы посланы сюда потому, что от вас пет никаких известий, связных ваших, наверно, фрицы побили или перехватили… А так все пока ничего. Как силенки у вас? Как боеприпасы? Можно двигаться дальше?.. Только передать приказано: не зарывайтесь!»