Завещание таежного охотника - Лускач Рудольф Рудольфович. Страница 26

Наши волнения оказались напрасными. Утром, во время завтрака, подъехал без вести пропавший. Соскочил с лошади, подошёл к нам и доложил, что ночью боялся проезжать по «Курортной долине» и поэтому предпочёл переночевать под деревом. Нашего костра не видел, ночью немного продрог, но утром согрелся ездой и рад, что застал нас за завтраком. После обильного завтрака Шульгин заснул. Из деликатности мы его не будили, и Старобор остался вместе с ним.

Тамара выехала несколько раньше, но, когда мы покидали «Сверкающую долину», где гигантские зеркала отражали во все стороны утреннее сияние солнца, как ни странно, она очутилась сзади нас. Олег присоединился к ней, долго о чём-то с ней говорил, а затем подскакал ко мне.

— Знаете, Рудольф Рудольфович, что утверждает Тамара? Что якобы Шульгин подъехал к нашему лагерю совсем не с той стороны, с какой подъехали мы.

— Ну и что из этого? — удивился я.

— Мне кажется, что Тамара имеет против него зуб, но ведь само по себе это же любопытно, вы не думаете?

— Ей-богу, ничего любопытного в этом не нахожу. Тем более, что лесничий в этих местах бывал, хорошо знает тайгу, и вдобавок Еменка описал ему план нашего перехода.

— Вы правы, Тамара создаёт излишние беспокойства, и, честное слово, не знаю, почему она питает такую нелюбовь к лесничему…

День миновал без особых происшествий. На ночь мы остановились на небольшой поляне, окружённой ольхами и осинами.

Не знаю, почему-то мне пришло в голову спросить Еменку, не растёт ли здесь женьшень.

— Откуда вы это узнали? — спросил он удивлённо.

— Панцуй, как называется этот корень в Корее и Маньчжурии, говорят, растёт в таких местах, где происходят необычные вещи. Животные будто бы обходят место, где он растёт.

— Вы знаете что-нибудь об этом? — спросил Олег, с явным интересом следивший за нашим разговором.

— Почти ничего, но ещё в Ленинграде я прочитал небольшую книжонку о «чудесах в земле». Её написал некий мореплаватель, который на небольшом каботажном пароходике бороздил воды Охотского и Японского морей, а позднее стал искателем корня жизни.

— Ничего себе, смена призваний, — заметил Олег. — Но не объясните ли мне, я слышал, будто искатели корня на деревья наносят какие-то знаки?

— Из прочитанного знаю, что на старых кедрах вырубаются треугольники. На языке тайги они означают, что тут поблизости растёт женьшень и имеет или имел своего владельца, который его нашёл.

— Правильно, — перебил меня Еменка. — Но, наверное, вы забыли ещё одну вещь. С деревьев сдирали длинные полосы коры и из неё делали специальные коробочки, в которые укладывали найденный корень.

— Да, об этом я совсем забыл. Но скажите нам, Еменка, правду: здесь в окрестностях растёт корень-человек?

Охотник задумался и видно колебался с ответом. Вряд ли кто охотно говорил о местонахождении этого редкого корня, в большинстве случаев держал это в тайне. Однако я ошибался. Еменка внимательно осмотрел зарубку на дереве, которую я ему показал и которая, судя по всем признакам, была сделана много лет назад, а затем сказал:

— Это переговорный знак хао-шу-хуа на языке прежних искателей женьшеня. Каждый из них имел свой определённый знак, которым обозначал места, где нашёл драгоценный корень. Вы не ошиблись. Здесь он где-то рос, может быть, растёт и сейчас. Помнится, что об этих местах рассказывал мой дед, а отец, ещё когда я был ребёнком, искал здесь корень и в конце концов нашёл. Однако с тех пор это место его больше не интересовало. Наверное, он выкопал последний.

— Прошло много лет, за это время здесь мог вырасти новый, — сказал Чижов, — а потому стоило бы здесь задержаться и хорошенько приглядеться.

Но Тамара придерживалась иного мнения:

— Это только задержит нас, и кто знает, не напрасно ли.

— Если он здесь растёт, то время для поисков самое подходящее. В конце августа уже созревают его красные небольшие ягодки, — пояснил Еменка.

Поскольку мнения расходились, Чижов решил применить здесь свой излюбленный метод: голосование.

Он вырвал из блокнота семь страничек, каждый из нас написал своё «да» или «нет», свернул листок и бросил в подставленную шапку Еменки.

При подсчёте результатов оказалось пять голосов за и два против. Наверное, из солидарности с Тамарой так проголосовал Олег, тем не менее вскоре он находился среди первых, отправившихся на поиски.

— Тайга не любит слабых, — кричал Шульгин, карабкаясь на высокий откос.

Еменка махнул рукой и возразил:

— Но зато женьшень любит обходительность и чистосердечие, иначе спрячется и его не найдёшь.

Для меня, новичка в тайге, поиски чудесного корня были необычным событием, и, когда я потихонечку шагал среди вековых деревьев, заглядывая во все уголки, моё сердце усиленно билось.

Из большого небесного стада ветер выгнал в нашу сторону одну из овец, и это облако заслонило солнце. Под кедры опустились гнетущие сумерки. Стало холодно и неприятно. В руке я держал длинную палку и ею разгребал траву. Вдруг прямо перед собой я увидел растение, которое вызвало у меня прилив крови к голове: среди травы росли четыре блестящих зелёных листика, похожие на человеческую руку. У меня захватило дыхание. Ведь со мной случилось то, что я считал невозможным: так легко найти чудодейственный корень, который искатели порой высматривают целыми месяцами!

Я знал, что извлечение корня — задача весьма нелёгкая и что выкапывать корень каким бы то ни было металлическим предметом нельзя, иначе повредишь его мельчайшие волосоподобные корешочки. Костяной лопатки у меня не было, да и деревянная вряд ли бы мне пригодилась, так как я не имел понятия, насколько далеко от панцуя следует начать откалывание. Тогда, сложив руки рупором, я закричал:

— Панцу-у-у-й!

Ещё не донеслось эхо на мой призыв, как из глубины леса послышался ответ:

— Бежим, подождите!

Я с нетерпением ждал, что скажут Еменка и Чижов. Согласно прочитанному мной, четыре лепестка, торчавшие над землёй, у женьшеня являлись признаком старого и весьма ценного корня, так называемого «тантаза», в то время как трёхлистный называется «шима».

Став на колени, я осторожно разгребал траву и удалял лежавшие поблизости сухие веточки, чтобы мой женьшень сразу бросился в глаза пришедшим.

Вскоре подошёл Чижов, остановился и снял шапку:

— Поздравляю вас. В наших краях уже семь лет никто не находил корня жизни. Покажите-ка мне этого красавца.

Еменка осторожно приблизился к корню, стал рядом со мной на колени и присматривался к листьям. Я ожидал, что он удивится. Охотник резко махнул рукой, затем сдвинул шапку на затылок и разочарованно вздохнул.

— Что вам не нравится? — спросил я взволнованно.

— Эх, Рудольфович, да ведь это не женьшень!

У меня по спине пробежали мурашки:

— То есть как? Значит, это сипе?

— Сипе? Может быть, ещё скажете упие [3]? Если судите по четырём листикам, то глубоко ошибаетесь. То, что вы принимаете за женьшень, всего-навсего горная петрушка. Хотя это растение в какой-то степени похоже на женьшень, но не имеет ничего общего с ним.

Моё разочарование было настолько велико, что я ударил шляпой о землю и встал.

— Не расстраивайтесь, — успокаивал меня Чижов. — С другими это тоже случается. Листья собачьей лапки очень похожи на женьшень, только совсем другие плоды: розовые и продолговатые, а у настоящего корня жизни они красные и круглые. Не огорчайтесь и пойдёмте дальше.

Я брёл вслед за всеми, затем отклонился в сторону и время от времени перекликался, чтобы не потеряться. Так я шёл продолжительное время и покрикивал своё «го-го», как вдруг передо мной неожиданно взлетела стая рябчиков и села на ближайших деревьях. Я снял с плеча ружьё и меткими выстрелами убил двух птиц. Затем быстро перезарядил ружьё, и следующие два выстрела оборвали жизнь ещё двух рябчиков. Я собрал свою добычу и вдруг под густой тёмной елью увидел гриб, величина которого меня поразила. В первый момент я принял его за пенёчек, но, присмотревшись, убедился, что это огромного размера подосиновик. Я бережно его срезал, уложил убитых рябчиков в охотничью сетку, взял гриб в руки, снова крикнул «го-го» и, идя на голоса, присоединился к остальным.