Осень - Лутс Оскар. Страница 69

— Это же… Здрасьте! — Тыниссон же спрашивает: — Что вы тут делаете, парни?

— Проводим отпуск, проводим отпуск, — отвечает Леста.

— Сейчас же поднимайтесь! Айда в Рая!

— Но прежде чем мы двинемся дальше, — произносит Киппель, выбираясь из коляски, — проверьте как следует, жив ли я еще. Ну и жуткая была езда! — он передергивает плечами, борода его отвисла, глаза — какие-то очумелые. — Не езда, а смертоубийство! Все время я сидел, затаив дыхание, и думал, вот-вот развалюсь на куски.

— Эге-ге, господа! — Паавель тоже спрыгивает с коляски. — Это была, так сказать, настоящая гонка: пять верст за четверть часа! — И обращаясь к Тыниссону, он добавляет: — Пусти теперь шагом, пусть мерин поостынет. Все равно на этой дороге уже не разгонишься.

— Не сдвинусь я с места до тех пор, пока господин Киппель меня и всех нас не освятит содержимым своего рюкзака. Ну, Леста и Тали, подойдите, подойдите поближе! Не стесняйтесь, ведь сродник — не барин.

Да, странная все же происходит история с этим заплечным мешком Киппеля: чем больше из него брали и берут, тем сильнее он раздувается, — и впрямь можно подумать, будто мы тут имеем дело с какими-то колдовскими проделками. Кажется, содержимое рюкзака опять пополнилось новыми бутылками и, поди знай, чем еще, и очень похоже, что Тыниссон — совладелец всего этого богатства, иначе с чего бы он так уверенно отдавал Киппелю приказания.

Таким образом вся компания в конце концов вваливается во двор хутора Рая. Киппель и Паавель не устают восхищаться добротным жилым домом, который ничуть не уступает домам Тоотса и Тыниссона.

— До чего же тут, в Паунвере, зажиточный народ! — восклицает отставной капитан, всплескивая руками. — Мы там, в Ныве, выглядим в сравнении с вами, как настоящие бобыли. Что же касается меня лично, так я и на бобыля не потяну. Говорю это вовсе не из зависти, но когда видишь всюду такое изобилие, невольно задаешься вопросом: что же из меня-то получится?

— Не беда, дорогой Антс, — Тыниссон кладет свою тяжелую руку на плечо Паавелю, — я из тебя сделаю мужика, точно так же, как ты из меня солдата во время войны сделал. Дай время плуг наладить. Не оставлю я в беде и господина Киппеля.

— Ой, большое спасибо, господин Тыниссон! — Предприниматель щелкает каблуками и прикладывает ладонь к козырьку шапки.

— Ну, не стоит того! — Хуторянин из деревни Кантькюла машет рукой. Ежели я обещал, стало быть, будет сделано. Мужика — по слову… [52] Тем паче — старого солдата!..

На пороге жилого дома показывается женщина, на вид еще совсем молодая, бросает робкий взгляд во двор и быстро исчезает. Появившись снова, она ведет себя уже смелее, сходит по ступеням крыльца вниз и с улыбкой приближается к мужчинам.

— Ой, Лийде! — Тыниссон забывает все остальное на свете, кидается ей навстречу, хватает обе ее руки в свои. — Ой, Лийде, милая Лийде! — Он долго жмет руки женщины и склоняет свою большую голову к ее красивой головке. — Как живешь? Ждала ли ты меня? Гляди-ка, теперь я приехал да еще и гостей тебе привез — тут и твои старые знакомые, тут и мои старые друзья. — И обратившись к мужчинам, он продолжает: — Поглядите, господа, вот моя невеста. Ее зовут Лийде. Будьте знакомы!

Несколько нерешительно вступают мужчины в уютную раяскую гостиную. Лишь Тыниссон, на этом хуторе, по всему видно — человек свой, проходит «дальше», разговаривает там с кем-то, возвращается обратно, он светится радостью и озорством, как это и подобает жениху.

Затем гостей приглашают в столовую. Стол богато накрыт, словно бы жениха и его друзей, действительно, ожидали. Иначе с чего же Тыниссон спросил у Лийде «Ждала ли ты меня?» Когда же Киппель «выковыривает» из своего бездонного мешка несколько пузатых бутылок, стол становится еще богаче. Настроение у всех поднимается.

Тыниссон произносит нечто вроде речи, она до того путаная, что не понять, где конец, где начало, но столько-то из нее все же можно уразуметь, что скоро он, Тыниссон, увезет отсюда свою милую Лийде, сюда же прибудет совершенно новая хозяйка, а именно, госпожа Паавель, потому что этот хутор будет сдан капитану Паавелю в аренду и… и так далее. Ведь в каждом доме должны быть хозяин и хозяйка, без них — дом сирота.

«Будет видно, сдержит ли он свое обещание, когда протрезвеет, — рассуждает про себя Леста. — Пожалуй, что и впрямь сдержит, — приходит он к выводу. — Тыниссон —человек слова. Кстати, он и не в состоянии протрезветь, потому что — жених, а по уши влюбленный человек — тот же пьяный. Да здравствует!»

— Ну что же, видит Бог, разговор этот правильный. — Паавель поднимается со стула, держа в руке рюмку с вином. — Дело решенное! Выпьем за это еще по одной, дорогие господа, ибо не странно ли будет покинуть этот свет, эту юдоль печали, недобрав, и предстать пред лицом Господним трезвым. Господь Бог может спросить: «Что за комедию ты разыгрываешь, Антс Паавель? На земле ты всегда норовил набраться, как губка, теперь же являешься сюда и хочешь втереть мне очки, будто прожил жизнь трезвенником». Ваше здоровье! Долгие лета молодой паре! И пусть детей у нее будет — как луковиц!

— Браво! — гудит Тыниссон. — Хорошо сказано!

Лийде же густо краснеет и наклоняется над своей тарелкой, можно подумать, будто она увидела там вместо рыбы — рака.

Арно Тали пытливо наблюдает за Лийде. Она уже вовсе не так молода, но весьма привлекательна, и из нее выйдет хорошая жена, а хозяйка — и того лучше. И как она похожа на Тээле! А давно ли эта Лийде была еще совсем малышкой… Как быстро летит время! Скоро, скоро все минет, отойдет в вечность. И есть ли смысл принимать слишком серьезно эту бренную жизнь?! Но еще глупее было бы самому себя уничтожить из-за кого-то, кто того не стоит, к примеру, как… ну… хотя бы эта самая Вирве Киви.