Ледяное сердце - Лэнгтон Джоанна. Страница 13

— Барс любит детей, а мальчик бесстрашен. Ты должна гордиться им.

Когда огромный дог любезно опустился на ковер, так что мог тереться головой о грудь Джима, Николь успокоилась.

— Я и горжусь, — сказала она несколько вызывающе.

Мартин обозревал мальчика и собаку несколько напряженных мгновений, а затем буркнул с явным удовлетворением:

— Он очаровательный малыш с сильно выраженными фамильными чертами. Как ты думаешь, Пол?

Николь затаила дыхание.

— Он привлекательный ребенок, — сказал Пол без каких-либо эмоций в голосе.

— Я узнаю нос Уэбберов сразу, — закончил знакомство с малышом его прадед, дергая за шнур колокольчика. — От моих глаз мало что может ускользнуть.

Николь замерла. Но Мартин Уэббер повернулся к ней с ласковой улыбкой.

— Ты хорошо поступила, Николь, сумев так долго воспитывать его в одиночку. Это, должно быть, не легко.

Николь подумала, что было бы безумием представлять себе, что эта улыбка может быть не искренней. Ее встречают с гораздо большей приветливостью, чем она ожидала.

— Не легко.

— Ну, сейчас это в прошлом. Твоя жизнь скоро изменится, — сообщил Мартин.

— Я не уверена, что хочу…

— Я действительно хочу, чтобы малыш оставался в доме в течение всего Рождества, — спокойно продолжал Мартин, будто не слышал ее. — Такие дни совсем не воспринимаются как праздник, когда в семье все выросли.

Николь была захвачена неожиданным всплеском чувств. Рождество в замке «Старое озеро». Каким тусклым показался бы этот праздник в любом другом месте!

— Ты, наверное, хочешь освежиться перед обедом, — сказал Мартин, отрывая ее от воспоминаний, отчего Николь снова напряглась. — Надеюсь, вам будет удобно здесь. Ты, должно быть… В общем, мы наняли тебе в помощь няню.

— Няню? — воскликнула с недоверием Николь.

— Мелани Форд работала у одного из соседей и имеет отличные рекомендации. — Мартин одобрительно кивнул самому себе. — Она просто горит желанием приложить руки к этому пареньку.

Когда Николь уже открыла рот, чтобы высказать свои соображения, дверь открылась, и округлое, полное сосредоточенной озабоченности лицо няни Мелани оказалось в поле зрения. Она подарила Николь широкую улыбку, но ее внимание почти незамедлительно переключилось на ребенка, сидевшего на корточках возле собаки.

— О, какой милашка, — пропела она с умилением. — Какой портрет можно было бы сделать, сэр!

— Няня будет приглядывать за нами обоими, пока я и Джим хорошенько познакомимся, — объявил Мартин, подчеркивая равные прерогативы величия и тем заключая разговор.

Пол просунул худую ладонь под локоть Николь и вывел ее из комнаты.

— Джиму не причинят никакого вреда, — сказал он, заметив ее замешательство, — и ты не будешь трудиться день и ночь, обслуживая малыша, пока вы здесь. Я покажу твою комнату.

— Сейчас, когда ты разлучил меня с ребенком, твоя миссия завершена, так? — сказала Николь, следуя за ним по лестнице.

— Если бы моя миссия была завершена, — Пол остановился в галерее, ожидая ее. Обрамленные густыми ресницами черные глаза изучающе скользили по ее красивому лицу. Он смотрел на нее улыбаясь, — я не шел бы с тобой, сгорая от желания.

Сердце Николь готово было выскочить из груди, когда ее взгляд встретился с его пылающим взором. Струя предательского тепла размягчила ее тело, и она затрепетала.

— Пол…

— В последний раз удовлетворение не привело к пресыщению, — нашептывал Пол сокровенные воспоминания. — Я не получил всего, чего хотел. И ты тоже не могла полностью получить удовлетворение. В тебе живет огромная женская потенция. Ни один мужчина не смог бы забыть того, что между нами было.

Николь сделалась пунцовой от смущения при этом напоминании, ее соски набухли, а тело покрылось испариной.

— И если я хочу повторить все это снова, кто меня осудит? — мягко спрашивал Пол. — Ты будешь вруньей, если притворишься, что хочешь этого меньше меня. И зачем тебе врать? Нет ничего постыдного в том, что испытываешь сексуальный голод… и удовлетворяешь его.

Пол пытается представить все это таким легким, таким простым. Секс, по его понятиям, обычный голод, который надо удовлетворять. В то же время легкость, с которой она однажды отдала ему свое тело, отрицательно повлияла на мнение Пола о ней. Он был противоречив: мог казаться таким свободомыслящим, но не мог полюбить или жениться на женщине свободных взглядов. Эндрю часто отпускал ехидные шутки по поводу целомудрия отношений между Полом и Сильвией до брака.

— Это так много говорит о настоящем Поле, — говорил Эндрю. — У него было множество романов, но, когда дело дошло до устройства жизни, он отправился в Италию и выбрал миленькую девушку с висячим замком на поясе невинности.

При этом воспоминании Николь почувствовала себя неуютно.

— Где я буду ночевать? На чердаке?

Вместо ответа Пол сделал шаг вперед и широко открыл дверь в роскошную китайскую спальню. Николь застыла на пороге, окидывая взглядом тонкий рисунок обоев ручной работы и изысканный старинный гарнитур из какого-то экзотического дерева, дополнявший огромную кровать с изящно расшитым покрывалом.

— Поспи немного перед обедом, — почти нежно предложил Пол.

Оставшись одна, Николь с чувством непонятной вины ступила на роскошный восточный ковер. За внутренней дверью находилась просторная ванная комната и туалет.

Это было южное крыло здания, где располагались комнаты для гостей. Построенное как дань торжеству классицизма, южное крыло являло резкий контраст с мрачноватыми, обитыми дубом комнатами основного здания.

Ее отец и мачеха жили в полуподвале северного крыла.

Разрыв между ее родителями был горьким и окончательным. Мать сама подала на развод и никогда не стремилась вернуться обратно. Квалифицированный провизор, она открыла собственную аптеку и смогла направить семилетнюю Николь на учебу в специальный пансион. Только тогда она рассказала дочери, что ее отец, которого та никогда не видела, — дворецкий, но что это большой секрет, потому что школьные друзья будут смеяться над ней, если случайно узнают об этом.

Одним словом, Николь под влиянием матери стала стыдиться отца и его способа добычи средств существования. Но, когда девочке исполнилось тринадцать, мать внезапно умерла от сердечного приступа, и таким образом Николас Бартон появился в жизни своей подрастающей дочери.

Николь переехала жить к отцу в «Старое озеро» и пошла учиться в местную школу.

Как слишком ярко раскрашенный и шумливый попугай, она внезапно вторглась в тихую жизнь отца и мачехи со своими привычками, ожиданиями, со своими взглядами и представлениями о себе, совершенно чуждыми им. Промозглая маленькая квартирка, в которой очутилась девочка, пугала ее мать, она не испытывала никакого почтения к непреклонной преданности отца хозяину имения.

Открытие, что отец вторично женился, само по себе было ударом, но неприметная, бесцветная и тщедушная Глория ничем не напоминала злую мачеху. Достаточно великовозрастная дочь ушедшего на пенсию рабочего имения Уэбберов и настолько же преданная традиции услужения господам, как и ее муж-дворецкий, Глория казалась подходящей женой, точно подогнанной под образ жизни старомодного человека — Николаса Бартона.

Нервно покусывая нижнюю губу, Николь повела плечами при мысли о мачехе — женщине, которую почти не знала. Она посмотрела в окно на виднеющиеся вдали заросли леса, который когда-то очень любила. Старинный замок был подобен сосуду, заполненному замечательными личными предметами тех людей, которые когда-либо жили в нем.

Но примерно четыре года назад некоторые из этих неповторимых предметов стали исчезать, вспоминала с горечью Николь. Началось с небольших латунных каретных часов, а вскоре пропал и маленький серебряный маникюрный набор. Обе вещи были взяты из редко используемых спален. Потом наступила новая полоса краж, когда предметы выбирались явно за их высокую стоимость: дрезденская пастушка, пара изящных солонок, грузинская сахарница в форме груши и другие.