На крестины в Палестины - Лютый Алексей. Страница 22

Поповская лошадь, впряженная в телегу, терпела Горыныча в качестве кучера довольно долго. Я ее даже чуть– чуть зауважал за это! Кляча клячей, а прет себе не только телегу, а еще и тушу нашего криминалиста. Причем молча. Однако стоило мне ее похвалить, как терпение у несчастного животного иссякло. Кобыла плюнула на вопли Ахтармерза и его понукания вожжами и просто встала, отказываясь куда-либо идти. Попов, который от жары потел еще больше и своим непередаваемым ароматом сумел привлечь к телеге единственную на десяток километров в радиусе пару мух, поднялся с соломы и завопил, обращаясь к моему хозяину:

– Ты, еврейский фашист! Долго над славянами и животными издеваться будешь? Тормози, гад. Привал требую!

Судя по тому, что мой Сеня на «еврейского фашиста» никак не отреагировал, поджарило его солнышком конкретно. Рабинович не то что сопротивляться требованию криминалиста не стал, он и с лошади-то слезть по-нормальному не смог. Так, свалился кулем в пожухлую траву и остался сидеть недвижимый. Я его даже обнюхать подбежал, поскольку таким хозяина никогда не видел и проверить решил, не подменили ли его… А чего вы улыбаетесь? С этими эльфами всего ожидать можно!

К счастью, Сеня оказался Сеней, что он мгновенно и доказал. Пару секунд отлежавшись на твердой земле, мой хозяин принялся распоряжаться с присущим только ему энтузиазмом. Абдуллу Рабинович погнал на поиски воды, Попова заставил строить из себя повара-кулинара и официанта в одном флаконе, а Жомову было поручено разводить костер, на котором Андрюша и должен был подогреть единственный натуральный мясной продукт – полукопченую баранью ногу. Бравый старший сержант ОМОНа заворчал было, что он не дух, чтобы бегать по голым полям и редкие кусты выдирать, а затем посмотрел по сторонам и смирился. Все были заняты делом, и припахать было некого, а Рабиновича и вовсе нельзя, поскольку он первым командовать начал.

Ване все-таки было лень дергать сухостой, и он попытался заставить Горыныча поработать керогазом, подогревая баранью ногу без помощи костра. Ахтармерз согласился, но, ввиду отсутствия у нашей самоходной газовой плиты топлива, огнедышащему кучеру требовалась заправка. Солому он жрать отказался, а иной еды, кроме единственной копчености, в наших запасах не было. Согласитесь, трудно сначала съесть ногу, а потом ее подогреть! Поэтому Горыныч остался греть свои кости на солнцепеке, а Жомов поплелся рвать с корнем кусты.

Примерно через полчаса обед был подогрет, и Абдулла вернулся, умудрившись разыскать где-то в этой природной духовке питьевую воду. Баранью ногу эти четыре лба сожрали в два счета, а мне только кости оставили. Впрочем, я не жаловался. Моим соратникам и так мяса настолько мало досталось, что Попов и кости у меня из пасти выдрать был готов. По крайней мере, смотрел именно с таким намерением в глазах. Думаю, были бы у нашего криминалиста зубы покрепче, он бы эти намерения осуществил. Вот чтобы судьбу не искушать, я и убрался с глаз его долой. Залез под телегу и там принялся обедать.

– Сеня, а ведь, насколько я помню, Петра Пустынника в самом начале Первого крестового похода разбили, – проговорил Андрюша, старательно ковыряясь в зубах. Что он, добавку к обеду оттуда выковырять пытается?

– Америку открыл, – усмехнулся в ответ мой хозяин. – Тебе же Лориэль еще сказал, что мы Грааль вернуть должны до того, как крестоносцы до Палестины доберутся.

– А ты в курсе, что они туда первый раз никак не меньше трех лет шли? – ехидно поинтересовался криминалист. – Нам тоже три года тут по пустыням мотаться?

– Кто тебя заставляет, в натуре? – вместо Рабиновича удивился Жомов. – Оттащим Мою Питейную Емкость в Палестину, а там посмотрим…

– И смотреть нечего! – осадил его мой хозяин. – Грааль положим – и домой.

– А зачем, скажите вы, два идиота, мне на милость, эльфы нас так далеко от нужного места высадили? – взревел Попов так, что Абдулла, сидевший напротив, едва чалму на голове удержал. Зато уши, как лопухи на ветру, затрепыхались. – Почему бы нас сразу в Палестину не отправить?

– Прост, как свинья, а лукав, как змея, – вздохнул мой Сеня. – Поп наш мило говорит, не поймешь, что ядовит. – А затем заорал: – Хватит, Андрюша, переливать из пустого в порожнее! Не знаю я, зачем нас Оберон гребаный именно около Никеи выбросил, а не сразу в Иерусалим отправил. Значит, были у него на это причины, я думаю, мы о них до самого конца ни хрена знать не будем. Поэтому прекращай ныть, забирайся в свою колымагу и поехали дальше. Абдулла говорит, что через пару часов Цивитот должен показаться. Там отожрешься, если получится, и, может быть, поспокойнее станешь!..

На Андрюшу приглашение к обеду или хотя бы намек на него всегда действовали возбуждающе. Прямо как на омоновца – вид крупнокалиберного пулемета или на Рабиновича – абрис сучьего… то есть я хотел сказать, женского тазобедренного сустава. После Сениного заявления с Попова усталость, лень и недовольство горькой долей как сенбернаровым хвостом снег с залежалого альпиниста сдуло. Андрюша засуетился и даже друзей подгонять начал, когда те, по его мнению, слишком долго на своих непарнокопытных забирались.

Цивитот действительно показался на горизонте не более чем через два часа после короткого перекура. Или правильней сказать перекуса? Наученный горьким опытом египетских пустынь, я даже глазам своим сначала не поверил – решил, что это мираж. Однако Абдулла убедил всех, что ничего нам не грезится. Впереди на самом деле был Цивитот.

Издалека городишко смотрелся очень даже симпатично. Даже я рассмотрел, что в нем есть и здания, похожие на те, что мы видели в Греции, и мусульманские разноцветные мечети, и даже что-то похожее на православный храм. Последний, правда, в полуразрушенном состоянии. А вот когда мы приблизились, зрелище Цивитота уже не впечатляло. Вокруг грязь и мусор, улочки узенькие, дома корявые, да и живых существ, кроме мух, в городке не наблюдалось. Присутствие последних Горыныча, конечно, здорово обрадовало, а вот нам удовольствия никакого не доставило. Я, сами знаете, не расист, но насекомых не люблю. Особенно когда они в морду лезут и за нос укусить пытаются.

Впрочем, страдали мы недолго. Ахтармерз, нажравшись хитиновой живности, быстренько сделал нам санитарную обработку, дыхнув на всех по очереди своим желудочным сероводородом. Нюх у меня на пару часов это отбило, зато по крайней мере сутки насекомые доставать не будут. И блохи в первую очередь.

Сами знаете, что я к блохам особенно трепетно отношусь. То есть треплю их зубами каждый раз, когда убежать от них возможности не имею. До сегодняшнего дня мне эти прыгучие пираты нигде не попадались, но зато в обезлюдевшем Цивитоте их было столько, что я невольно удивился: кого же тут блохи грызут, что смогли расплодиться в таком количестве? Не сами же собой питаются? Ответ я получил чуть позже, когда нам на дороге попался первый абориген – дряхлый сивобородый старикашка в выцветшей чалме. Дед устало брел по пустынным улицам и истошно вопил:

– Аладдин! Аладдин, сын дохлой кобылы, куда ты дел мой ночной горшок?

– Эй, отец, где тут кабак какой-нибудь находится? – вежливо поинтересовался Жомов. – Или рюмочная, на худой конец?

– Караван-сарай позади мечети, – махнул рукой старик. – Вы внучатого племянника моего придурочного не видели? Аладдинкой зовут, да пошлет ему Аллах тридцать три неприятности на половые органы. Еще вчера вечером этот сын мартышки и какаду пошел ночной горшок выливать и до сих пор не вернулся. А я уже сутки по нужде сходить хочу…

– И в чем проблема? – удивился омоновец. – Зайди за угол да и испражняйся.

– Я культурный человек, а не франк какой-нибудь, чтобы на углы писать! – Старикашка гордо тряхнул бороденкой, затем вскрикнул, поковырялся в бороде и вытащил оттуда огромную блоху (вот, значит, на ком эти твари откармливаются!). – Ай, сим-салабим, швабру тебе под жабру. Укусила, гадина, да испортит Аллах ее аппетит.

– Дед, а тебя самого как зовут? – подозрительно покосился на старика мой хозяин.