Рабин, он и в Африке Гут - Лютый Алексей. Страница 20

– Да, заткнись ты, болтало коровье, – отмахнулся от него Рабинович и посмотрел на кабатчика. – Звали, голубчик, звали. Нам нужно три комнаты для ночлега, по кувшину пива в каждый номер и свежее белье. Без блох и клопов. А то я их всех в банку переловлю и тебе в задницу черенком от лопаты затрамбую. Ясно? – кабатчик утвердительно кивнул головой. – А сейчас давай рассчитаемся за ужин. Только свою пургу дурацкую по поводу сиклей гнать перестань. Иначе сейчас без своего сикля окажешься, пойдешь в участок и будешь объяснять, почему наличную вавилонскую инвалюту к оплате принимаешь.

Толстяк кивнул, готовый согласиться со всем, что скажут российские менты, и, достав откуда-то из-под своей набедренной повязки папирусный свиток, начал читать:

– Дорогой пупсик, целую тебя в пупочек, – кабатчик зарделся. – Ах, извините. Это не то, – он снова начал рыться лапищей где-то в районе того самого, письменно оцелованного пупка. – Ага, вот. Мемфисский заменитель пива – двенадцать кружек…

Владелец трактира довольно долго зачитывал весь список, включающий в себя и побитую посуду, и поломанные столы с прилавком, и ставшие калеками скамейки. Не забыл он упомянуть и о собственной утрате – двух выбитых зубах! Сеня слушал его не перебивая. А когда хозяин кабака назвал итоговую цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:

– Я смотрю, у тебя с математикой все в порядке. Вот только с составлением прейскуранта существуют серьезные проблемы. Чувствуется отсутствие руки мастера. Но это дело поправимое. Сейчас я тебя научу, как правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и пастух домой пару окороков принес…

Сеня встал со скамьи, и кабатчик зажмурился, ожидая новой зуботычины. Однако ее не последовало. Вместо того чтобы применить для обучения дубинку, Рабинович неожиданно для друзей обнял толстяка за плечи (если точнее – сграбастал под мышку) и повел того в сторонку, что-то оживленно бормоча вполголоса. Все присутствующие в кабаке, в том числе и Нахор, застыли, ожидая развязки. А когда минут через пять после начала интимного разговора кабатчик отвязал от пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть серебряных кусочков, при этом радостно приплясывая, бородатый караван-баши не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за ним захлопали в ладоши и остальные члены каравана, устроив Рабиновичу, застенчиво раскланивающемуся, настоящую овацию. Нахор подошел к нему и, глядя снизу вверх, с надеждой произнес:

– Я тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили ты на-идешь для мине завтира минутку и поможешь пиродать товар, килянусь своими верблюдами, чистно отидам половину пирибыли! – караван-баши на мгновение задумался. – А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?

– Андрюша, ты к какому сроку завтра эликсир изготовить сможешь? – у Рабиновича плотоядно загорелись глаза.

– К вечеру, не раньше, – вздохнул криминалист. – Только смотри, Сеня, доиграешься. А то ты вечно куда-нибудь вступаешь. То в ДОСААФ, то в дерьмо.

– Не учи отца пеленки ныкать, – отмахнулся от него Рабинович и повернулся к ожидавшему ответа Нахору. – По рукам!

Оба мемфисских бизнесмена пожали друг другу руки. Данная процедура сопровождалась вокалом караванщиков, исполнивших народную персидскую песню «Ой, то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор…». После чего кабатчик притащил еще несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что привело в восхищение Рабиновича). Лишь один Попов горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что наложил страшное проклятие на тот день, когда ему в руки попалась мерлиновская книга заклинаний. Впрочем, поповскую кручину тут же разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка: сбылась мечта идиота!

Пиршество пошло на второй круг. А когда персы уже в четвертый раз подряд пили за «сделку века», заключенную между их боссом и российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий раз за вечер. Ожидая какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине в кабак зашли два седобородых старика, выглядевших практически идентично. Захмелевший Жомов принял их за близнецов и, покачав головой, поинтересовался:

– Блин, а как это их жены различают? Или она у них на всех четверых одна?

– Г-г-г… – не отвечая на такой риторический вопрос, заголосил первый из вошедших.

– Горе мне! – тут же на весь кабак перевел другой.

– Ф-ф-фа-ф-фа… – первый заткнулся и ткнул клюкой задремавшего во время этой речи напарника. Тот встрепенулся.

– Фараон велел гнать меня со двора! – с безмерной скорбью в голосе второй старик тут же досказал оборванную фразу. – Плачьте, люди, ибо нет больше на свете ни благородства, ни человеколюбия, ни копченых лягушачьих лапок!..

– Ну-у, началось, – кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно опустился на скамью.

– Кто это такие? – удивленно поинтересовался Сеня.

– Моисей с Аароном, – вместо толстяка ответил официант. – Великие еврейские борцы за равенство конфессий.

Рабинович медленно отстегнул челюсть и опустился на скамью. Сейчас, если бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты даже не пробовали и продолжали бухать у Сени на квартире, он бы, наверное, отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..

Глава 5

– Му-урзик, дай воды! – раздался приглушенный голос из угла комнаты, где стоял низенький топчан.

Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва Моисею стоило появиться. Кто бы мог подумать, что с утра так страдать будет?!.

– Му-урзик, умру ведь! – если бы где-нибудь присуждался приз за лучшее проявление жалости к себе, Сеня, без сомнения, этими стонами без проблем бы его заработал.

Ну где, скажи на милость, я тебе тут воду найду? Дома ты хоть пластиковую бутылку из-под крана с вечера набирал, пока еще относительно трезвый был. А здесь я тебе чем помочь могу? В колодец прыгнуть? Или крокодилом из Нила водицы начерпать? У меня же, в конце концов, рук нет, чтобы с кувшинами по ступенькам бегать!..

– Гад ты, Мурзик, – констатировал Рабинович и сел на своем спальном ложе, которое обещал превратить в смертный одр.

Вот всегда так. Наобещает с три короба, а выполнять не собирается!.. Шучу, конечно. Скажите на милость, какая мне от мертвого хозяина польза? Квартиру в наследство он мне не оставит, Попову не передаст, так как с котярой его мамочки мы ужиться под одной крышей не сможем. Впрочем, как и с любым другим. Ну, а к Ванюше я и сам не пойду – помните, наверное, что я вам про его тещу рассказывал. Вот и останусь я сиротой без кола и без двора. Чистейший собачий бомж, которых на каждой помойке – хоть пруд пруди. Правда, во время заготовки мяса для привокзальных пирожков их поголовье уменьшается, и я, при удачном стечении обстоятельств, мог бы себе вполне приличное жилище отыскать – поломанный холодильник без дверки, например, – но такой образ жизни не по мне.

Впрочем, не только поэтому я стараюсь хозяина беречь. Не поверите, но привязался я к нему со всем его жлобством и альфа-лидерством! Так привязался, что хоть к губернатору меня на ПМЖ зови, хоть к президенту Киргизо-Ичкерии в министры внутренних дел, ни за что не соглашусь и Рабиновича своего не брошу. Непутевый он. Пропадет без присмотра!

Вот и вчера, например. Ведь только за мемфисским пивом, гад, клялся, что ни за что не станет влиять на ход событий в прошлом. Так нет, дважды позволил себя в истории втянуть. Или, если хотите, в Историю, поскольку в древних веках мы уже немало наследили. Правда, в первом случае, во время соглашения с Нахором, побудительной причиной Рабиновичу послужила вечная жадность и страсть к наживе, а во втором – стремление побыстрее отвязаться от надоедливых египетских Маркса и Энгельса – Моисея с Аароном, – но сути дела это не меняет. Простому еврею еще, может быть, и позволительны такие слабости характера, но вот Сене нет. Все-таки он у меня не просто еврей, а еврей на службе государства Российского! Мент, одним словом.