Странствие Бальдасара - Маалуф Амин. Страница 63

В последнюю минуту, глядя на суету вокруг лодок, я даже решил вовсе не сходить на землю, а подозвать того светловолосого юнгу и поручить ему сделать для меня кое-какие покупки. Его имя Маурицио, и он чувствует себя несколько в долгу передо мной после той шутки, которую он со мной сыграл. Говоря по правде, я совсем не сержусь на него; вид его светлых прядей даже приносит мне некоторое утешение, — но лучше бы ему об этом не знать.

Я написал ему список вещей, которые следовало купить, но по его смущению понял, что он никогда не учился читать. Тогда я заставил его запомнить и повторить этот список наизусть и дал ему с собой изрядную сумму. Когда он вернулся, я не стал забирать у него остаток денег, от чего он пришел в совершенный восторг. Думается, теперь он будет заходить ко мне каждый день с вопросом, не нужно ли мне чего-нибудь, и предлагать свои услуги. Он не заменит мне Хатема, но на вид он почти такой же: честный и одновременно себе на уме.

Однажды я вытяну из Маурицио имя человека, пославшего его разыскать меня в гостинице «Мальтийский крест». Нужно ли мне это, тогда как я точно знаю, что он мне ответит? Да, по размышлении, я понимаю, что мне это нужно. Я хочу собственными ушами услышать, что Грегорио Манджиавакка заплатил ему за то, чтобы он позвал меня в тот день, и добился, чтобы я побежал к кораблю, который в это самое мгновение везет меня в Англию! В Англию или бог знает куда…

Словом, я вовсе не тороплюсь. Нам предстоит вместе плыть на этом корабле еще несколько недель, и достаточно будет просто терпения и ловкости, чтобы паренек в конце концов во всем мне признался.

11 мая.

Никогда бы не подумал, что подружусь с венецианцем!

Правда, на море, когда встречаются два негоцианта во время долгого плавания, разговор завязывается легко. Но с ним все зашло гораздо дальше, с первых же слов мы обнаружили столько общего, что я тотчас забыл все правила, некогда внушенные мне отцом.

Вероятно, нашему общению способствовало то, что Джироламо Дурацци, хотя и родился в Венеции, с детства жил в разных местах на Востоке. Сначала в Кандии, потом в Царицыне, на реке Волге. А с недавних пор даже в Москве, в которой, кажется, пользовался большим уважением. Он проживает в Немецкой Слободе, которая, по его словам, стала городом в городе. Там есть французские толмачи, венские кондитеры, итальянские и польские художники, датские и шведские солдаты и, разумеется, купцы и авантюристы со всего света. А на окраине города даже устроили площадку, где сражаются команды игроков, гоняя ножной мяч на английский манер. Иногда ее собственной персоной посещает граф Карлайл, посол короля Карла 46.

12 мая.

Вчера вечером мой венецианский друг пригласил меня к себе отужинать. (Я все еще колеблюсь и смущенно улыбаюсь каждый раз, когда пишу «мой венецианский друг», но продолжаю это делать, и однажды я к этому привыкну!) С ним вместе едет повар, лакей и еще один слуга. Мне тоже следовало бы взять с собой кого-нибудь, а не садиться на корабль одному, подобно изгнаннику или бродяге!

За ужином мой друг открыл мне причины своей поездки в Лондон. Ему поручено набрать английских ремесленников и уговорить их обосноваться в Москве. Собственно говоря, у него нет прямых полномочий от царя Алексея Михайловича, но ему удалось добиться его поддержки и одобрения. Все предприимчивые люди будут там желанными гостями, с одним условием: если только они не стали поборниками новой веры. Государь мудр и не хотел бы, чтобы его город стал прибежищем фанатиков, приверженцев христианской республики, которых, как говорят, в Англии сейчас довольно много, но вот уже шесть лет после возвращения короля Карла они прячутся или живут в изгнании.

Джироламо и меня самого попытался убедить устроиться в Москве. Он еще раз расписал мне все прелести жизни в Немецкой Слободе. Я ответил ему: «Возможно», — из вежливости и чтобы побудить его продолжить рассказ, однако меня нисколько не привлекло его предложение. Мне сорок лет, и я слишком стар, чтобы начать жизнь сызнова в стране, язык и обычаи которой мне незнакомы. У меня уже есть две родины, Генуя и Джибле, и если мне надо оставить одну из них, то только для того, чтобы обрести другую.

Кроме того, я привык любоваться морем, мне стало бы не хватать его, если однажды пришлось бы далеко от него уехать. Правда, на корабле я чувствую себя неуютно, я предпочел бы, чтобы мои ноги ступали по твердой земле. Но возле моря! Мне нужен его горьковато-терпкий запах! Мне нужны его вечно умирающие и вновь возрождающиеся волны! Мне нужно, чтобы мой взгляд мог затеряться в его бесконечности!

Охотно верю, что можно привыкнуть к другой бесконечности, к бесконечности песка пустынь или снежных равнин, но не тогда, когда ты увидел свет там, где родился я, и не тогда, когда в твоих жилах течет генуэзская кровь.

Словом, я легко могу понять тех, кто однажды покидает свою родину и своих близких и даже меняет имя, чтобы начать новую жизнь в бескрайней стране. Будь это в Америке или в Московии. Разве не то же самое сделали когда-то мои предки? Мои предки, но также и предки многих других людей и все остальные народы. Все города и все деревни были созданы и населены людьми, пришедшими отовсюду. И если бы у меня было еще свободное сердце и легкие ноги, быть может, я отвернулся бы от моего родного моря и отправился в Немецкую Слободу, которая привлекает меня уже одним своим названием 47.

13 мая.

Правда ли, что король Франции задумал захватить земли оттоманского султана и что он даже уже поручил своим министрам подготовить детальный план наступления? Джироламо уверяет меня в этом, приводя в доказательство своих слов различные свидетельства, которые не позволяют мне сомневаться. Он даже утверждает, что король вступил в переговоры с персидским суфием 48, большим врагом султана, чтобы тот собрал к условленному сроку войска, с тем чтобы оттянуть турецкую армию к Грузии, Армении и Атропатене 49. В это же время король Людовик 50 будто бы должен захватить с помощью венецианцев Кандию, Эгейские острова, Проливы 51, а может, даже и Святую Землю.

Хотя это вовсе не кажется чем-то невозможным, меня удивляет, что мой венецианец так открыто говорит об этом человеку, с которым он только недавно познакомился. Решительно, это — настоящий болтун, но я был бы не прав, упрекая его в этом, тогда как благодаря ему я узнал столько нового, а единственная причина его нескромности — проявленные им ко мне дружеское расположение и доверие.

Я не спал всю ночь, раздумывая над планами французского короля, и они не могут меня радовать. Конечно, если бы судьба его оружия сложилась счастливо и ему удалось бы надолго овладеть островами, Проливами и странами Леванта, мне не стоило бы жаловаться. Но если он в союзе с венецианцами бросится в некое безрассудное предприятие, лишенное будущего, месть султана обрушится на меня и мне подобных, — да, на нас, европейских торговцев, обосновавшихся в этих странах. Чем больше я размышляю над этим, тем больше убеждаюсь, что такая война сразу же стала бы подлинным бедствием для меня и моих близких. Да не попустят Небеса, чтобы она когда-либо началась!

Я только что перечитал последние строки и те, что были написаны раньше, и внезапно спросил себя, не опасно ли писать о таких вещах и высказывать подобные пожелания. Разумеется, я все записываю собственной «тарабарщиной», которую не сможет понять никто, кроме меня. Так я скрываю свои личные записки от своих родных и от любопытных глаз случайных проныр, любящих совать нос не в свои дела. Но если бы однажды захотели вмешаться власти, если бы какой-нибудь вали, паша или кади вбил себе в голову выяснить, что я заношу в дневник, и стал бы угрожать мне казнью на колу или пытками, чтобы я снабдил его ключом, разве мне удалось бы устоять перед ним? Я бы открыл ему тайну своего шифра, и тогда он смог бы прочесть, что меня бы очень устроило, если бы король Франции отправился завоевывать страны Леванта.