Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР - Мацкевич Вадим Викторович. Страница 7

22 января на 10 часов утра был назначен очередной полет Ме-110. Пришел мой ведущий инженер Осипов, увидел, в каком я состоянии, и решил лететь сам. Из-за нашего Ме-110, несмотря на нерабочий день, для обеспечения полета вышли многие службы аэродрома. Полет отменять неудобно.

Я стал отговаривать Осипова: я уже сделал 21 полет и то плохо вижу цель, а он с первого раза просто ничего не увидит. Но убедить его мне не удалось.

Ребята сказали Осипову:

— Товарищ майор! Вы хоть сделайте, как Вадим. Он перед полетом вешал китель на спинку стула, а на стол клал карточку в столовую по 5-й норме, деньги и золотые часы «Павел Буре».

Я действительно всегда делал так, разыгрывая целое представление:

— Если я разобьюсь, то мою карточку и деньги вы пропьете?

— Пропьем!

— А золотые часы «Павел Буре», мамин подарок, отправите маме?!

— Отправим!

Осипов буркнул, что в приметы не верит, и пошел на самолет. Через 30—40 минут раздался телефонный звонок, и оперативный дежурный по полетам сообщил, что у Ме-110 на взлете отказал мотор и самолет врезался в землю прямо за оградой аэродрома.

Досадно, что через несколько дней после катастрофы из Финляндии от нашей разведслужбы пришло сообщение, что дальность действия локатора ФУГ-202 на самолете Ме-110 всего 1800 метров. Перехватчик с такой маленькой дальностью действовал очень эффективно потому, что у немцев была очень хорошо организована служба наземного наведения. У них были наземные локаторы дальнего обнаружения «Вюрубург риза» и ближнего наведения на расстояние до 500—1000 метров «Фрейя». При такой высокой точности ближнего наведения дальности 1500—1800 метров для ФУГ-202 было вполне достаточно.

Приди эти данные из Финляндии на неделю раньше, и Осипов мог бы и не лететь.

У летчика Журавлева и у ведущего инженера Осипова были семьи и дети. За риск при испытаниях была назначена большая по тому времени премия: летчику — 100 000 рублей, инженеру — 60 000 рублей, технику — 30 000 рублей. Свое вознаграждение я передал семьям.

Много позже я вспомнил об одном обстоятельстве, которое могло быть причиной их гибели. Летчик Журавлев не знал немецкого языка и в полете все время спрашивал меня о показаниях приборов самолета, особенно о давлении масла. Когда он мне задал этот вопрос в первый раз, я сразу смог найти нужный прибор. Таких приборов было два, и расположены они были не на приборной доске, а на капотах моторов самолета. Один раз я заметил, что давление масла недостаточное, когда мы уже были на старте и почти шли на взлет. Майор уточнил у меня показания приборов, затем крепко выругался и вернул самолет со старта на стоянку. Вылет тогда состоялся только через 2 часа. А 22 января, в день катастрофы, вместо меня полетел майор Осипов, который не только не знал немецкого языка, но и не представлял себе, где находятся приборы «Ol Druck». Таким образом, Ме-110 вполне мог пойти на взлет с пониженным давлением масла, что и вызвало отказ мотора на взлете.

Журавлев очень внимательно относился к показаниям приборов. Как-то на его вопрос: «Какое давление масла?» — я ответил по-немецки: «Ol Druck fallt!» («Давление масла падает!») Летчик не только отругал меня, но и пожаловался начальнику моего управления генерал-лейтенанту Сергею Алексеевичу Данилину. Тот вызвал меня и строго сказал:

— Запомните, Мацкевич: от показаний давления масла зависит работа моторов в первую очередь, а значит, и жизнь экипажа. Поэтому нельзя свои ответы превращать в шутку.

Позже я даже пожаловался Михаилу Михайловичу Громову, что генерал Данилин обидел меня, обозвав за «Ol Druck» несерьезным человеком. Громов немного утешил меня, сказав, что Данилин — это образец серьезности и деловитости и ему угодить очень трудно.

Михаила Михайловича Громова я всегда вспоминаю с большой теплотой. Впервые я столкнулся с ним в гостинице на Чкаловской, где мы оба жили: на меня надвигался гигант в кожаном черном реглане и огромных белых бурках, красиво отделанных желтой кожей. Величественность этого человека потрясла меня.

Встреч с ним в дальнейшем было много. Ко мне он относился очень хорошо и даже как-то сказал:

— Завидую я тебе, ведь самое замечательное, что может быть в жизни, — создавать, творить!

В летной столовой, где я с первого по пятнадцатое число месяца съедал по две нормы — все равно, мол, разобьюсь, — он как-то подошел к моему столику, положил руку мне на плечо и своим громким голосом сказал:

— Посмотрите на этого несчастного, подошло пятнадцатое число, а он еще жив! А талонов у него больше нет, все съедены. Входя в его ужасное положение, я отдаю ему свои талоны за субботние и воскресные дни. Я в эти дни буду в Москве. И призываю остальных москвичей последовать моему примеру.

— Вот ты, Маршак, — обратился он к сыну поэта Маршака, — наверняка будешь в Москве, и папа тебя там как-нибудь прокормит!

Маршак тут же раскошелился, и передо мной выросла гора талонов.

Во время испытаний и исследований Ме-110 было много интересных встреч. Приезжали и военные, и конструкторы. Мне запомнился приезд председателя Комитета радиолокации СССР адмирала Акселя Ивановича Берга. Это очень сильная личность. Он прибыл в нашу лабораторию с основательной свитой специалистов по радиолокации и министерских работников.

Я показал им радиолокатор. При его включении на трех экранах локатора замелькали тончайшие разноцветные линии развертки. Одна из этих трубок, трубка дальности, была закреплена в металлическом кольце. Почему-то эта трубка была сделана съемной. По краю трубки между стеклом и металлом просматривалась светло-серая склейка, похожая на цементную.

Адмирал, показывая на экраны, спросил у присутствующих:

— Ну, как ваше впечатление?

Один из них, указывая на полоску цементной склейки трубки, заявил:

— Да, видно, дела у немцев идут плохо, посмотрите, как грубо приклеена эта трубка!

Адмирал возмутился:

— Вы увидели только клей на трубке, а не суть ее — ее тончайшую, как паутинка, развертку. Обратите внимание на то, какой тонкий рисунок на всех этих осциллографических трубках! Это результат освоения высочайших технологий изготовления электронных систем. А вы увидели только цемент!

Затем были разговоры на различные темы. Кто-то сказал, что говорят, будто «Мессершмитт-110» — это машина туполевской разработки. На это А. И. Берг ответил:

— Самолет действительно похож на последующие разработки Туполева — ТУ-2, и очень может быть, что чертежи цельнометаллического самолета были перехвачены немцами. Для этого существуют шпионаж, разведка и прочее. Но сам Туполев отдать немцам чертежи не мог. Туполев — умный человек. Мы с ним в НКВД в одной камере сидели.

О Ме-110, его боевом применении можно рассказывать очень много. Все было не так просто. Локатор существовал, истребитель перехватывал бомбардировщики Б-29, «Ланкастер», «Бостон», «Либерейтор» и другие. Но американцы и англичане не теряли времени даром. Маршал Новиков только поставил нам задачу, а англичане уже придумали «противоядие». Они, установив диапазон радиолокатора ФУГ-202 60 сантиметров, стали сбрасывать со своих бомбардировщиков так называемые помехи «Виндоу». Это посеребренные ленточки, которые на экранах ФУГ-202 давали сигналы, подобные отражениям от самолетов-бомбардировщиков, и операторы локаторов ФУГ-202 в этих отражениях «Виндоу» теряли истинные сигналы целей. Металлизированные сигналы «Виндоу» были длиною в половину или четверть волны немецкого радиолокатора, и облако таких помех очень надежно укрывало бомбардировщики.

Но война есть война, и немцы приняли совершенно неожиданное ответное решение. Диапазон радиолокаторов ФУГ-202 они изменили до 2,5 метра, назвав локатор этого нового диапазона ФУГ-220. Для этого диапазона на носу самолета Ме-110 пришлось поставить огромный лес из 8 вибраторов длиной в 2,5 метра, они доставали почти до земли. Для диапазона 2,5 метра полоски «Виндоу» должны были быть длиною около 1,5 метра или 75 сантиметров. Но такие полоски сворачивались в комок и не давали прежнего эффекта. Немцы обманули наших союзников, но не надолго.