Блатной романс - Майданный Семен. Страница 25

И теперь уже открыто заржали все новобранцы, по-провинциальному еще таскающие на себе цепи, гайки и прочее рыжевье.

– Ша, – не слишком грозно, больше для порядка, приструнил Сергей и зарядил Шатлу следующий вопрос: – А ну-ка, крутой, хвались, мотал ли срок?

– Пятнадцать суток, – из-под поникшего лба прогундел Шатл и, видя, что над ним снова готовы заржать, уточнил: – Два раза!

– М-да, – покривился Шрамов. Типа урытъ такого – весь день потом отмываться, так что живи, лошарик, пока я добрый. – Работнички, мать ети! – и уже обратился ко всей бригаде бравым полковничьим голосом: – Есть кто знакомый со скамьей подсудимых?

Вперед вышли четверо человек, и, как ни странно, среди них был Ридикюль.

– Два года условно. За валюту, – ответил он на немой вопрос Шрама.

Теперь над Игорем Гречкиным уже никто не решился насмехаться.

– И правильно, что не ржете, – на абсолютно полном серьезе отчеканил Сергей. – Тем, кто пайку хавал, у меня особый почет. Думаете, я в ваши кондовые Вирши завернул хрустов по-легкому настричь? Хер тому в грызло, кто так думает. Я здесь – чтоб городок на понятия поставить! Будем отныне по правильным законам жить, будем ответы держать, будем в общак честную долю отстегивать. Всем ясно? Я дважды повторять не буду.

Один из выступивших – Губарь – размечтался, как Храм сейчас его спросит, за что, мол, чалился. И тут Губарь на чистой фене обрисует, как косил на трассе под гаишника и обметал шоферюг – такой он умный. И, могобыть, Храм назначит Губаря своей правой рукой, а этот промокашка Леха отодвинется в шестерки. Но Сергею Шрамову обрыдло корчить из себя Григория Котовского. У него сегодня еще имелись неотложные дела. Поэтому Шрам обернулся к Лехе:

– А дядька Макар здесь?

– Туточки я, – тут же переступил порог старый жулик. Походка хиляющая, грабли по карманам, будто перышко дежурят, только рожа не в резонанс. Рожа довольная и лоснится, будто у прижившегося в рыбном магазине кота.

– Тебе помощники нужны? Выбирай, – сделал широкий жест Сергей.

Теперь, раз такое дело, настал черед прошвырнуться туды-сюды перед необстрелянными пацанами матерому рябому старцу. Нужны ли были ему подчиненные по его задачам – шут знает. Но кто ж откажется на халяву покомандовать? Чем-то Макару приглянулся Филипс.

– Ну-ка ответь мне, Филиппок. – Оказывается, дядька Макар пошло подслушивал под дверью и уже запомнил имя меломана. – За что менты людей хапають?

– Берут не за что, а потому что, – четко ответил музыковед. А забытый плейер продолжал пойманным воробьем тонко чирикать из кармана.

– Неплохо, хлопче, – осклабился дядька Макар, полез в чужой карман и выключил игрушку. – А теперь подскажи, в якому углу тебя трахнуть? – Обрюзгшее хайло дядьки стало твердым и непрозрачным. И фиг врубишься, шуткует он или в натуре опустить музыканта собрался?

Пацаны аж дыхание затаили. А может, следом за Филипсом их черед придет?

– Вон в том, – без запинки указал под потолок на верхний правый угол Филипс.

– Гарно отмазался, – одобрительно хлопнул старик бойца по плечу и обратился уже к Сергею: – Кажись, цэй парубок мне в ученики сгодится.

– Пусть так и будет, – огласил начальственное мнение Сергей Шрамов и теперь решил отобрать и для себя одну конкретную штатную единицу: – Эй, Радикюль, а ну-ка ответь, что есть самое заморочное в бухгалтерском деле?

– Проводки, – отлетело от зубов бывшего валютчика.

– А ну-ка повтори скороговорку: «Расскажи мне про проводки, про проводки, про проводки, про проводочки свои».

– Расскажи мне про проводки, про, проводки, про проводки, про проволочки свои, – более-менее без запинки повторил последний в шеренге.

– Ну, значит, и быть тебе в нашей фирме главным бухгалтером, – вяло, типа прощаясь, махнул рукой Сергей. – На посошок – важное правительственное сообщение. Касается всех. Беспредел на улицах прекратить, не быковать, пойманный в натуре будет кастрирован на месте без суда и следствия. Я объявляю «Месячник вежливости»! – И страшный суровый урка намылился скрыться в родном директорском кабинете.

Запустив такую пулю, Шрам имел в виду следующее: местный главный, но теневой бычара, некий Виталий Ефремович, спецом нагоняет в Виршах кипеш, чтоб обтяпать шуры-муры по комбинату. Шрам пока не выдумал идеальный план победоносной войны за здешнюю нефть. Поэтому разумно хотя бы сдувать закидоны противника. Авось кривая вывезет в ягодные места.

Пусть пинки получатся не убойные, но можно, например, хотя бы на том поиграть, что комбинат уходит по безналу слишком подозрительно дешево. Ах, гоните – в Виршах опасно? За базар отвечаете? Секи, начальник, бычье давно перековалось и теперь готовится поступать в Институт культуры.

Но когда беспредел на улицах вдруг станет на руку Сергею Шрамову, тут уж – мама не горюй!

– А остальные? – растерянно спросил Леха.

– А остальные… – Шрамов, притормозив, картинно задумался, покумекал так и сяк и решил, что Антон пока обойдется без помощников. Тем паче, что до сих пор Шрам держал Антона особняком (снял под хакера хату и все такое). И даже и Леха и дядька Макар о том, что на Шрама пашет некий компьютерщик, не догадывались. – А остальные, – в последний раз за знакомство криво ухмыльнулся Сергей, – пусть идут работать на нефтеперегонный комбинат.

Строй зашатался. Пацаны зашушукались, самые отважные посмели открыть варежку:

– Не гони нас, Шрам!

– Нас же город застебет!

– Мы оправдаем!

– А кто сказал, что я вас гоню? – сыграл непонятку Сергей Шрамов. – Кто сказал, что такая бравая грядка мне лишняя? Остальные под началом Лехи отправляются на комбинат. И там, на нашем любимом нефтяном производстве, вы, бакланы, должны в кругу работяг повести агитацию против гнусных америкашек, желающих наш завод оттяпать. Ваш энтузиазм будет оплачиваться из моего кармана. Халявы не потреплю. Среди вас члены профсоюза есть?

Толпа растерянно загубошлепила.

– Как нету?! Вы что, не знаете, что профсоюз – это защитник рабочего класса? Немедленно чтоб все вступили! Леха, проконтролируй! – Шрам устало зевнул. – Тогда так: сперва всем вступать в профсоюз. Есть у нас в городке такой правильный человек – Андрей Юрьевич. Его уважать как меня и только по имени-отчеству обращаться! И чтоб без бычьих словечек, иначе секелем нахавырю! Так вот, Андрей Юрьевич вам прочитает популярную лекцию – кто есть на самом деле наш главный враг. А далее уже, как говорилось, вперед и с песней на ту родную проходную, что в люди выведет всех нас.

Шрам ни на миг не сомневался, что после такой громкой объявы его планы подписаться за профсоюз станут широко известны. Шрам прекрасно врубался, что до сих пор были детские игры, а серьезный махач только начинается. Шрам в полном сознании прикидывал, что прежде прятавшиеся за шпаной темные силы теперь просто обязаны сделать ответный ход. И надеялся, что готов к этому.

И ответный ход не заставил себя ждать.

– О! Какими судьбами? – Майор подобострастно поймал протянутую руку своими и затряс ее, шелестя спущенными подтяжками. Прохиндейская рожа майора расплылась в столь радушной улыбке, будто не существовало для него большей радости, чем лицезреть и трясти клешню столь дорогого гостя. – А я тут по-домашнему. – Как бы оправдываясь за неуставной затрапезный прикид, майор потащил гостя в кубрик.

– Как говорится, давно не виделись, Иван, – предъявил в улыбке зубы Виталий Ефремович и уверенно шагнул в спертый воздух кубрика.

Он не мог не поморщиться, узрев, во что майор превратил нутро новенького катера за какую-нибудь неделю. Все те же шкурки от колбасы и бананов, пробки и пепел на ковролине. Пятна, пятна, пятна от пролитого из консервных банок масла.

Следом за Виталием Ефремовичем, твердо ставя ноги на рифленые ступени трапа, в кубрик спустились Словарь, Малюта и Пырей. Иваныча от такого нежданного явления прошиб пот по всей спине. Даже задница мокрой стала.