Блатной романс - Майданный Семен. Страница 26

– Что ж вы такой толпой-то? – растерянно прошамкал майор. – А вдруг видел кто?

– Не дрейфь, проверялись, – хмыкнул Словарь без прежнего почтения и водрузил на столик полиэтиленовый пакет, в котором вкусно шуршало и смачно звякало.

Свою кликуху Словарь получил, потому что женился на интеллигентной бабе – Словаря тянуло на интеллигентных. Но она больше в словарях рылась, чем на кухне горбатилась, вот они послал ее подальше. А кликуха прилипла.

– Отмечать наш профессиональный праздник будем, – процедил из-за спины Виталия Ефремовича Малюта, и по его голосу было не просечь, с угрозой это сказано или обыкновенно.

– Ну тогда присаживайтесь, гости дорогие, – попытался изобразить из себя гостеприимного хозяина мент и суетливо стал сгребать на газету мусор со стола. – А какой праздник? День строителя?

– День животновода, – обозначил свое присутствие Пырей. Его хищный острый нос сперва приценил все углы в кубрике-каюте, прежде чем Пырей нашел себе откидную баночку у трапа и сел.

– Не понял юмора, – посмел сказать Иваныч.

– Праздник мокрых штанов, – объяснил Виталий Ефремович. – Как пишут в красивых книгах; «Праздник похороненных надежд».

Слово «похороненных» Ивану Иванычу очень не понравилось, и он инстинктивно поскреб ногтями кадык:

– Ну, обыграл нас этот Храм. Так это только пока. Он ведь, пока лепил горбатого, восемь раз подставился. И мне теперь осталось только взять его тепленького под белы рученьки. Так что, гости дорогие, все путем.

– Все путем, – загадочно повторил за ментом Малюта и не чинно, а вверх тормашками высыпал содержимое пакета на стол: пузырь «Синопской», банка оливок, хлеб, буженины с полкило.

– Все путем, – тоже повторил глухо Словарь, выдвинулся вперед и одну за другой стал выставлять из карманов на стол литровые бутылки «Бифитера». Первая, вторая, третья, четвертая… пятая.

– Куда ж столько?! – всплеснул руками Иваныч. – Тут до поросячьего визга упиться можно!

– А нам визжать по-поросячьи только и остается, – так никуда и не присел брезгливо морщащийся Виталий Ефремович. – Повизжим за упокой похеренных надежд.

– Виталий Ефремович… – Иваныч позволил себе возразить, хотя недобрые предчувствия заставляли горло сипеть. – Не все так кисло, как кажется. Теперь Храм у меня в руках. И я уже подписал бумагу о его задержании. Завтра утречком мои лейтенантики наведаются к нему в офис…

– Что-то дочка твоя тебя навещать перестала, – отмахнулся от подробностей Виталий Ефремович. – Не любит?

– У молодых своя жизнь, – по инерции ответил майор и запоздало напрягся: – А при чем тут моя дочь?

– Так, к слову. Не бери в голову. У тебя в этом гадюшнике чистые стаканы найдутся?

Иван Иванович вздохнул облегченно и засуетился:

– Стаканы? Это я мигом, – пошарил в подвесном шкафчике. Не нашел. Поглядел на полке. Не обнаружил. Двинулся к шкафчику между Малютой и Словарем.

И тут Малюта со Словарем подхватили мента под локти и со всего маху двинули лбом о переборку. И так три раза, чтоб не рыпался. И усадили меж собой уже совершенно другого Иваныча, обломанного и завявшего.

Пырей в свою очередь живо поднялся с места и достал из широких штанин рыжий медицинский шланг и веселенького цвета пластмассовую воронку.

– Глотай! – сунул он конец шланга в зубы майору.

– Ребята, зачем? – пуская кровавые пузыри, загундел плавающий глазами Иваныч. – Не надо. У меня все на мази. У меня бумаги на Храма подготовлены. Он восемь раз прокололся. У нею целый букет статей, завтра утром я к нему в офис лейтенантов отправлю. А если со мной что случится, так в Вирши комиссия нагрянет. Такой кипеж поднимется!…

– Глотай! – почти ласково потрепал Иваныча по обвислым щекам Виталий Ефремович. – Нам у тебя немного желудочного сока для анализов надо взять. А потом мы спокойно, без обид жахнем. И завтра утром ты спустишь свору своих лейтенантов на Храма. А пока глотай, – и прозвучало это как-то почти убедительно. Почти умиротворяюще.

И Иван Иванович сам не въехал, как заглотил шланг. И теперь уже Словарь, нашупав на столе поллитровку, саданул ею наотмашь майора по темечку. Бутылка осталась цела, а майор обвис – с рыжей макарониной шланга изо рта.

Но недолго сам по себе болтался второй конец макаронины. Изловив его, Пырей примайстрячил воронку и вопросительно посмотрел на Виталия Ефремовича.

– Гаси, – равнодушно дал отмашку Виталий Ефремович и отвлек глаза на перстенек, камушек которого забавно ломал свет. – Он правду говорил – если с ним что случится, в Вирши важная ментовская комиссия нагрянет. А нам только того и надо. Кто последнюю неделю городок на уши ставил? Храм. На кого Иваныч на завтра ордер подписал? На Храма. Кто сегодня по злобе блатной Иваныча жестоко завалил? Как ни крути – опять Храм. Так что не тормози.

И получивший благословение блондинчик Пырей начал заливать в воронку одну за другой вскрываемые и подаваемые ему литровые пузыри алкоголя. Одна бутылка, вторая…

Виталий Ефремович не стал просвещать подельников, что по гамбургскому счету ему, крутому быку, на какого-то зачетного урку Храма начхать с высокой полки. Гораздо острее жглись следующие вилы: после ставшей знаменитой на весь Северо-Запад стрелы (где подельники испачкали брюки) в Виршах круто ломанула вниз «кривая преступности». Быстрее, чем член у ветерана после одной палки.

Это еще не зачеркивало бизнес Виталия Ефремовича, но уже начинаю штормить. И срочно требовалось восстановить укачавшийся «престиж» городка. А что может быть беспредельней, чем смерть наглая главного мента? И, если со своими «обязанностями» не справился живой майор, пусть за него отдувается майор мертвый.

Сначата Иваныч рыпался как мог, сучил ногами, блеял, булькал, захлебываясь, дико вращал красными глазами и пускал сопли. Но Мал юта со Словарем держали майора под руки надежно. Но Пырей, знай себе, заправлял воронку остро пахнущим джином.

Вторая бутылка, третья бутылка, четвертая…

Иваныч обвис и поник. Виталий Ефремович, брезгливо морщась, пощупал пульс и отстранился.

– Водяра его погубила, от водяры и подох.

– Все? – обрадовался замаявшийся Пырей.

– Кажись, амба. Сердце стало. – Виктор Ефремович потянулся и сладко зевнул. – Но ты все равно доливай. Не пропадать же добру.

…Четвертая бутылка, пятая бутылка.

– А эту туда же? – кивнул Пырей на оставшуюся на столе ноль-пять «Синопской».

– А эту не тронь, – вдруг подал голос Малюта. – Нам старого ментовского кореша чем-то помянуть надо, – и убрал поллитровку в карман кожаной куртки.

– Приберите все тут, – двинул вверх по трапу разом заскучавший Виталий Ефремович. – Хавку соберите и проверьте, чтоб пальцев не оставалось.

«И на хрена я столько времени путался с этим рохлей майором? – корил себя Виталий Ефремович. – Сразу надо было забивать самую реальную стрелу с Храмом. Подогнал бы реальных бойцов, а не этих клоунов Словаря и Малюту, – остались бы от Храма рожки да ножки. И ведь по первах вычислить его была не проблема, городок-то масенький. Теперь труднее – каждый второй ларечник за него под трактор ляжет. Ну ничего, одного конкретного человека я пригласил-таки, вот-вот прибудет. И даже хорошо, что он не из быков, а из профи. Спецназ он там или кто? Выполнит работу без шума и отвалит с концами».

Глава 10

Как ни крути, а генеральный папа все-таки испоганил настроение Сергею Щрамову. Хвалил за усердие, руку тепло жал, а в глазах оставались глыбы льда размером с Эйфелеву башню.