Спящая красавица - Майкл Джудит. Страница 21

Анна сморгнула слезы.

– Но я там больше не живу, – громко сказала она. – Я больше не принадлежу к их миру. Я часть этого мира. И я должна Барби, кем бы та ни была, банку тунцовых консервов. – Она оставила чемодан на матрасе и спустилась по крутой лестнице и прошла мимо кухни на улицу. Дом был пуст. Никому не было дела до того, куда идет Анна. Мэриан спросила бы ее, куда она собралась. «Мэриан всегда хотела защитить меня, – подумала девочка. – Но когда это действительно понадобилось, не защитила».

Она пошла по тротуару, отыскивая бакалейный магазин, но спрашивать не хотела. На улице было много людей. Группы ярко одетых мужчин и женщин, которые расходились в стороны, давая ей пройти, и снова соединялись, пропустив девочку. От этого Анна чувствовала себя очень одинокой, а твидовый брючный костюм с белой блузкой, одетый на ней, когда она ехала в автобусе до города, заставлял ее чувствовать себя здесь чужой. Но все вокруг было таким необычным, и она решила, что достаточно находиться среди зрителей.

Поблизости девушки в тонких шарфах взялись за руки и танцевали, встав в круг; подальше – мужчины с прическами в виде конских хвостов, с серьгами и длинноволосые женщины с повязками на головах сидели, скрестив ноги в дверных проемах, покуривая и переговариваясь. Прямо впереди Анна увидела, как группы людей входят и выходят из парка, а когда подошла поближе, то в глаза ей бросилось, что сотни людей расположились на траве, сидели, опираясь о стволы деревьев, читая или напевая под грустные переливы гитары.

В Хейт Эшбери стояла весна. И каждый день прибывали все новые люди со всех концов страны. Их соблазняли романтические сказки о свободе, мире, гармонии, радости и любви. В нескольких кварталах этого района, с двух сторон ограниченного парком Голден Гейт, они создали мирок, сверкающий красками индийских сари, бархата и старых кружев, извлеченных из забытых сундуков, разрисованных вручную теннисок, сандалий и длинных ниток бус. От этого мира исходил запах ладана и марихуаны, он был обставлен подержанной мебелью и освещен свечами, вставленными в винные бутылки, или голыми лампочками, свисавшими с потолка. Это был мир аэроплана Джефферсона Кена Кейси, Благодарного Мертвеца и Холма Хиппи в парке Голден Гейт.

– Полно места, – сказал кто-то Анне, наблюдавшей за толпой на холме. Незнакомец попытался притянуть ее к себе. – Ты можешь протиснуться сюда.

Анна отшатнулась.

– Я только смотрю.

– Полно места, – повторил он, но убегая, девочка видела, что о ней уже забыли.

Каждый день Анна гуляла по Хейт Эшбери, слушая и наблюдая. Через месяц она узнавала десятки лиц, и ее узнавали люди, и приветствовали улыбкой или рукой, поднятой ладонью вверх, таким у них был жест приветствия.

– Две недели я ждал, чтобы сказать «привет», – обратился к ней молодой человек с белокурой бородкой и длинными светлыми волосами. – Так что, привет.

– Привет, – коротко ответила Анна, не останавливаясь.

– Меня зовут Сэнди, – сказал он, приноравливаясь к ее шагам, – я написал песню и посвятил тебе. Поэтому мне нужно знать твое имя.

Он придвинулся поближе, пока они шли рядом, и его плечо и рука касались ее. Анна отодвинулась.

– Поищи кого-нибудь еще.

– Нет, ты – то что надо. Ты очень привлекательная девушка. Не могла бы ты идти помедленней? Я за тобой не поспеваю. И куда мы идем?

Анна остановилась, глаза ее смотрели холодно.

– Иди, куда хочешь, но держись подальше от меня. Я не хочу, чтобы ты тут мотался. Я так хорошо гуляла, а ты все испортил.

– О, смотри-ка. Считается, что мы должны быть вместе, вот и все. Это значит, глянь... – он притянул Анну к себе и обвил своими длинными руками. – Главное – любовь, правда? – она отбивалась, и он сильнее сжал ее в объятиях. – Мы могли бы позабавиться, нам было бы хорошо вместе...

При этом отзвуке прошлого Анна закричала, переполошив тихую улицу. Люди кругом забегали, засуетились.

– Зачем ты так? – рассердился он. – Ты ведешь себя так, будто я какой-нибудь насильник; я хотел любить тебя.

– Давай, бежим, – высокая молодая женщина схватила Анну за руку и прежде чем Анна успела подумать, она уже бежала по улице и по тротуару на другую сторону, к парку; а спутница крепко держала ее за руку. Люди расступались, чтобы пропустить их, а они бежали и бежали, вытягивая ноги в длинных летящих прыжках, их сердца колотились, сандалии гулко шлепали по тротуару, блузки стали мокрыми от пота под жарким солнцем майского дня.

? Чудесно, – задыхаясь проговорила молодая женщина, когда они добрались до парка. Она бросилась на прохладную траву в тени дерева, увлекая Анну за собой. ? Хорошо было, правда? Боже, как мне нравится так бегать. С тобой все в порядке?

– Да, – сказала Анна. Лицо ее было красным и удивленным. – Правда, все хорошо. Я отлично себя чувствую.

– От бега всегда так, и неважно, бежишь ты от кого-то или к чему-то. Я Элинор Ван Нуйс. Рада познакомиться.

– Анна Гарнетт. Спасибо, что спасла меня.

– Сэнди отпустил бы тебя; он противник насилия. Но с тобой здорово бегать. Мы должны бегать раз в день, хотим мы этого или нет. Ты здесь уже давно?

– Месяц. А ты?

– О, целую вечность. Год. Я пришла сюда сразу после средней школы. Моя семья стратегически распланировала всю мою жизнь: я должна была закончить колледж и сразу же выйти замуж за какого-нибудь старого богача, который обеспечил бы меня; завести троих детей – девочку, мальчика, и не знаю, кто там должен быть третьим, – устроить красивый дом в пригороде и очень шикарную виллу для летнего отдыха в штате Мэн. Мне ничего другого не оставалось, как сняться с места. Я уже не могла выносить, когда они каждый раз заставляли меня делать то одно, то другое, чтобы подготовить свое будущее, и бранили меня, когда я гуляла с мальчиками, не соответствовавшими моему положению, и кончилось тем, что я все возненавидела. Особенно споры.

– Споры о чем? – спросила Анна. – Чего ты хотела?

Элинор пожала плечами.

– Откуда я знаю? Мое собственное беспорядочное будущее вместо их аккуратного счастья, я думаю.

Она была высокой, с длинными, спутанными рыжими волосами, маленьким ртом, который всегда находился в движении, болтая, напевая или насвистывая.

– Ты не можешь себе представить, как родители ненавидели мое насвистывание, это их совершенно сводило с ума, – зеленые глаза сужались до сердитых щелочек, если она видела что-то нехорошее, а неистовый темперамент вспыхивал, как бенгальский огонь, оглушая и приводя в замешательство и ее, и всех окружающих. – Беда с моим характером. Но мне кажется, он должен смягчиться со временем. Мне двадцать пять. Многие успокаиваются, когда подходит старость, ты как считаешь? А тебе сколько лет?

– Мне девятнадцать, – сказала Анна.

Элинор склонила голову набок и изучающе посмотрела Анне в лицо. Она потянулась и откинула черные волосы Анны с ее глаз. – Скорее семнадцать, но пусть будет, как ты хочешь, меня это не касается. Откуда ты?

– С Восточного побережья.

– Правда? Я тоже. А откуда именно?

Анна ответила не сразу.

– Я не совсем с Восточного побережья, – медленно проговорила она. – Мне бы не хотелось говорить об этом.

– Хорошо, я согласна. А о чем ты хотела бы поговорить?

– О тебе.

– В самом деле? Мне нравится говорить о себе. Посмотрим, что еще? Я люблю читать, особенно биографии, потому что мне интересно узнавать, что у людей, которые оказались, действительно великими, тоже были проблемы с родителями, как и у меня. Я пытаюсь высидеть сеанс на фильмах ужасов, но не могу...

– А почему ты хочешь выдержать эти фильмы?

– О, один парень мне сказал, что это формирует характер, чтобы не бояться кошмаров и знать, что не разревешься, как идиотка. Наверное, он прав, но я не могу выдержать напряжения. И потом есть другая возможность: вдруг я в конце концов разревусь? »

– Может быть, иногда и нужно реветь, – сказала Анна, удивляясь сама себе. За все время своего пребывания в Хэйте она не осмеливалась высказывать свое мнение и ни с кем не разговаривала по-настоящему. – Если ты не плачешь из-за действительно ужасных вещей, то, наверное, тебе нет дела ни до чего и ни до кого, и тогда едва ли ты можешь считать себя человечным.