Золотой мираж - Майкл Джудит. Страница 48

— Ладно, не буду. Слова не скажу. — Ханна начала возиться на кухне, готовить ужин. — Сегодня я попробую кое-что новое, весьма интересный рецепт. Так здорово, когда есть семья, которой можно готовить: я все время была этого лишена. А ты знаешь, что я была барменшей?

Эмма потрясла головой:

— Ты говорила, что поваром. Готовила для друзей, да?

— Да, и такое было, но еще я работала барменшей, правда, недолго, но у меня были важные клиенты. Люди из корпораций и несколько лонгайлендских богатеев.

Эмма рассеянно поглядела на нее:

— А это все было до или после мужчины из конторы по недвижимости?

— О, позже, — сказала Ханна небрежно.

— Но я думала, что ты сразу после него отправилась в колледж, чтобы стать учителем.

— Один раз я бросила свое учительство. Затем, через некоторое время возвратилась: я решила, что карьера бармена не для меня. — Ханна открыла холодильник, вытащила огурцы и семена сезама. — Точных дат я не помню. Все эти вещи забываются, когда тебе стукнет семьдесят…

— Но… — начала Эмма, но тут зазвонил телефон и она схватила трубку.

— Привет, малыш, — сказал Брикс. — Как себя чувствует новая Девушка Эйгер?

У Эммы захватило дух:

— Я им понравилась?

— Они с ума от тебя сошли. Они проглядели фото первых двух часов — это фантастика! Просто буйство какое-то было. Мне, наверное, медаль вручат, или премию. Они считают, что у меня самый лучший глаз за всю историю. Они даже никогда не знали, что я задумываюсь о нашей рекламной кампании; теперь будут держать в курсе всех планов. Больше я не папенькин сынок, и если дела пойдут так, как я думаю, то будет только один вице-президент, который, наконец-то и станет действовать, как вице-президент. Это самое лучшее, что со мной случалось; когда я надумаю уходить оттуда, у меня уже будет имя, которое что-то значит. Это…

— Брикс. Извини, но когда они меня возьмут?

— В понедельник, в девять, в «Йегер Адвертайзинг». Тебе скоро должна позвонить Марти Лундин. И нам нужно это отпраздновать, так? Что насчет ужина завтра вечером? Приоденься: мы пойдем в одно шикарное место. И скажи своей матери, что вернешься поздно.

— Да, — выдохнула Эмма.

— Поздравляю, — сказала Ханна, когда она положила трубку. — И сколько они тебе будут платить?

— О, не знаю, — сказала счастливо Эмма. — Я забыла спросить. Уверена, я очень скоро это выясню.

— Они подпишут контракт с тобой?

— Не сразу. Позже, может быть. Позже, я надеюсь. — Она вскочила и закружила по кухне, хватая всякие вещи и бросая их на место, приплясывая. — Я им понравилась, Ханна, я им действительно понравилась. Брикс сказал, что проверочные снимки — фантастика. Были еще две девушки, которых выбрали, но они берут меня: я им больше нравлюсь. Девушка-Эйгер. Это звучит невероятно, правда? Я — Девушка-Эйгер. Я фотомодель!

— Что ж, я так горжусь тобой, — Ханна обняла Эмму и расцеловала ее в обе щеки. — Разве я не говорила, что ты чудесна? Я горда за тебя и счастлива.

Эмма свернулась в объятиях Ханны, дыша теплом ее маленького, уютного тела. Так много событий, так много перемен, так много о чем надо подумать.

— Я так счастлива, так счастлива. — Но даже когда она повторяла это снова и снова, где-то в глубине души, под радостью, она грустила и не понимала, отчего. Она попыталась отмахнуться от этого, откинуть всю грусть, но та оставалась, не рассеивалась, как дымка под солнцем, и поэтому все было совсем не так ярко, как могло бы быть. Она прижималась к Ханне и думала о том, как она счастлива, что она будет счастлива, будет моделью, будет Девушкой-Эйгер, будет девушкой Брикса. Но он даже не думал обо мне, когда меня выбрали — все, о чем он думал, был он сам, и как все это ему поможет. «Я так счастлива», — повторила она для Ханны, и отбросила эту предательскую мысль о Бриксе, и сделала вид, что никакой грусти нет.

А затем она вспомнила, что он ждет ее завтра вечером. Ждет — не дождется. Я знаю, что это так. Когда мы будем вместе, будем праздновать, вот тогда он мне и скажет, как хороша я была. Завтра ночью Брикс скажет, что гордится мной.

ГЛАВА 9

Клер стояла посреди кабинета Квентина и разглядывала фотографии, покрывавшие две стены комнаты. «Лаборатории Эйгера» находились в длинном, низком кирпичном здании в предместье Норуолка. Кабинет Квентина был в самом конце, огромные окна выходили на просторную, чуть наклонную лужайку, засаженную деревьями, клумбами и цветочными кустами. Деревья сверкали всеми красками октября, и солнце пробивалось сквозь ветки темно-медным светом; когда Клер подъезжала, она подумала, что все похоже на университетский кампус — место, где делается серьезная работа, где гармония между людьми, которые заботятся о том, что они делают, которые делятся идеями, и образуют некое братство. Вот в каком месте должна бы быть Эмма с самого конца августа. Здесь, вместо того, чтобы проводить дни напролет перед камерой, или убивать время между встречами с Бриксом.

В кабинете были высокие потолки, огромная палисандрового дерева мебель и массивный стальной письменный стол. Стоя в самом центре, Клер чувствовала, как сжимается, уменьшается и подумала, не сделано ли так намеренно — дизайн, направленный на то, чтобы посетитель ощутил свою незначительность. Она снова посмотрела на фотографии, многие из них красочно изображали продукцию «Эйгер», другие отражали рост маленького вначале здания до его нынешних размеров.

— Очень впечатляет, — заметила Клер. — Вы растете и растете, как будто без устали и остановок.

Он улыбнулся, польщенный, и Клер с легким удивлением заметила, что сразу расслабилась, сказав ему нечто приятное. Как и многие его друзья, подумала она. Когда это у меня началось?

— Мы не останавливались и не сокращали производство, — заявил Квентин. — Но нам еще есть кого догонять. Мы никогда не будем такими гигантами, как «Эвон» или «Хелен Кертис» — а я этого и не хочу — но мы можем высоко взобраться, если не допустим ошибок.

— Каких ошибок?

— Подражания другим компаниям, следование минутным вкусам или выжидания — когда слишком долго продукция выходит на продажу, и другие компании нас опережают. А что ты думаешь о наших упаковках?

Клер снова повернулась к фото, изображавшим продукцию «Эйгер».

— Некоторые мне нравятся.

— А какие именно не нравятся?

Она обнаружила, что снова напряглась, заволновалась из-за того, что не хотела критиковать то, что он, возможно, уже одобрил. Но это мое дело, решила она, и я знаю об этом больше, чем он. Мне надо поверить в себя и сказать, что я думаю.

Но она все еще колебалась. Потому что даже теперь, после пяти месяцев ленчей и коктейлей, прогулок по магазинам и поездок в Нью-Йорк, она все равно не стала такой безмятежной, как окружавшие ее женщины из круга Квентина. У них был способ забывать ближних, и этим способом Клер пока не овладела. Касалось ли это игривых обезьянок, нарисованных на стенах «Ле Сирк», или огромной выставки цветов в «Ле Бернардин», или стаи лимузинов, выстроившихся у бродвейских театров по средам, или бездомных, сгрудившихся в бесформенные толпы у дверей домов на Пятой авеню, она всегда прерывала беседу, или останавливалась, если шла, чтобы посмотреть и подумать о виденном и разобраться, в действительности ли она ходит здесь и живет такой жизнью. Когда-нибудь, думала она, я стану столь же опытной и искушенной, как Роз и Сельма, и Люси, и Вера, и Лор-рэн, привыкшей ко всему на свете.

— Скажи, какие тебе не понравились, — произнес Квентин. Это был приказ. — И почему.

Клер набрала в грудь побольше воздуха и коснулась фото, изображавшего группу овальных банок:

— Вот это; все эти косые линии и углы. Кремы для очистки должны быть мягкими и шелковистыми, вероятно, они такие и есть, но все на этикетках грубое и агрессивное. Я бы использовала это для чего-нибудь, предназначенного мужчинам, но не для крема для лица или волос. Может быть, для ног атлетов. Или репеллента от насекомых. Он хихикнул: