Незаконнорожденная - Майлз Розалин. Страница 20

— Вам надо покушать, мадам.

Поставив передо мной тарелку с белым хлебом и кружку легкого зля, Кэт пинками разбудила спавших на лежанке горничных и отправила спотыкающихся со сна девушек завтракать на кухню. От запаха пива у меня все внутри перевернулось. Я отодвинула пищу.

— Кэт… не сейчас.

Она мигом очутилась рядом, пощупала мне лоб.

— Вам худо, мадам?

— Не то чтобы худо, но…

— Худо, — твердо возразила Кэт. — От вчерашнего.

Конечно, она была права. С самого детства любые огорчения, любые переживания отражались у меня на желудке. Иногда в довершение разыгрывался целый букет мигреней, застилающих глаза головных болей. Однако живот всегда был моим слабым местом, а тошнота — спутницей с колыбели. Кэт взяла меня за руку.

— В силах ли вы говорить об этом, миледи? Говорить…

О, Господи, с чего же начать? Мое молчание было достаточно красноречиво. Кэт кивнула.

— Хуже, чем мы думали, миледи, хуже, чем мы боялись. Я слышала от здешней кастелянши — ее младший брат прислуживает в королевской опочивальне, — что язва проела ему ногу до кости. Он гниет изнутри…

Истинная правда… гниет изнутри, телом и душой…

— Из-за своих страданий король, чуть что, свирепеет, — продолжала Кэт, — вроде как вчера, когда он прогнал мадам королеву. Кастелянша говорит, мол, раньше при дворе о таком и не слыхивали. И теперь все в страхе, все королевины домочадцы…

Понятно, чего они страшатся — того, что уже дважды случалось с опостылевшими королю женами.

Меня снова замутило.

— Однако королеву нельзя обвинить в… неверности, как других! Кэт покачала головой.

— Однако королю можно изменить не только на путях плоти — особенно такому королю, как ваш отец, который требует, чтоб ему служили телом и душой.

— Кэт, ты думаешь, королева в опасности? — Едва начав говорить, я поняла: вот он, ползучий страх, который не давал мне сегодня спать.

— Каждому опасен гнев короля, особенно… Она осеклась. Я мысленно докончила за нее — «особенно такого короля, как ваш отец».

Вот уж не думала, что буду его стыдиться. Генрих, мой обожаемый отец, которого я боготворила издалека, кумир моих детских дней. Я вспомнила вчерашний день и раздутое чудище на троне. Скорее олицетворение алчности и обжорства из пантомимы, чем живой человек. Как он до этого дошел?

— Кэт… как?

— Говорят, он ест и ест, без остановки. Голод мучает его не меньше боли в ноге, и он обжирается до полусмерти, — просто объяснила она.

— А я помню его… совсем другим…

— Он и был другим. — Кэт сильно сжала мне руку, подкрепляя мои детские воспоминания, детское обожание. — Он был первый красавец Англии, да что Англии — вся Европа не могла на него налюбоваться! Высокий, белолицый, пригожий, ценитель изящных художеств и женской прелести, первый с копьем и с луком, танцор, бегун, наездник — вся страна гордилась, весь мир изумлялся.

А теперь — вместилище гноя и сосуд злобы, кровожадный изверг, ненасытный левиафан.

Довольно! — одернула я себя. Он мой отец по-прежнему, и по-прежнему мой король! Он знает больше о королевстве, народе и нашей вере, чем я когда-либо узнаю. Многое скрыто от глаз тех, кто стоит на нижних ступенях. Не мне осуждать моего государя, моего властелина и родителя. Я буду смотреть и молчать. Мне приличнее сочувствовать ему, нежели Анне Эскью, которая, слава Богу, свое отстрадала.

Я взглянула на Кэт:

— Ты говоришь, он много натерпелся? Она кивнула:

— Очень много, мадам, и не столько от своего недуга, сколько от врачей. Они каждый Божий день вскрывают язву, чтобы выпустить гной и дурные соки.

Передо мной блеснула надежда.

— Что ж, возможно, он простит ее раньше, нежели мы полагаем! Ведь ей одной он дозволяет накладывать повязки, она его единственная целительница.

Кэт согласно улыбнулась.

— Тогда все будет по-старому! И мы еще увидим долгожданные увеселения и потехи, ведь на носу Пасха!

Мы рассмеялись, как две школьницы, я немного приободрилась.

— Тогда вперед, Кэт! Сперва к обедне, потом пошли за Гриндалом — королева сказала мне, что он при дворе. И пусть твой добрый Эшли или кто другой передаст наши утренние приветствия королеве, ладно? Не терпится узнать, как она сегодня.

— Будет исполнено, мадам. Кэт встала и при раннем утреннем свете начала прибираться и раскладывать вещи по местам.

— Парри сказала, сегодня зеленое бархатное, мадам? Или, если вы останетесь заниматься, может быть, просторный серый шлафор?

Я зевнула, потянулась, задумалась.

— Для начала серый шлафор и маленькие жемчуга в волосы. Потом, может быть, зеленое.

Кэт отбросила одеяло и помогла мне встать. Я осталась нагишом, и холодный воздух сразу пробрал до костей. Я задрожала.

— Мадам, — неожиданно важно произнесла Кэт, накидывая мне на плечи шлафор, — кто говорил с вами вчера в полдень, в присутственном покое, до того как вошли принц и король, ваш отец?

Она отлично знает, кто со мной говорил, — она все время держалась от меня в двух шагах.

— Лорд Ризли — канцлер королевства, — произнесла я медленно, — и лорд Серрей, сын маршала, графа Норфолка.

Ты все отлично знаешь, Кэт.

Итак?

Молчание. Потом, небрежно:

— И что вы думаете о лорде Серрее, мадам? Вот оно что! Кэт не хуже меня в первый же вечер разглядела, что сестра Мария норовит заарканить моего лорда. Моего лорда Ничего подобного, вовсе он не мой! — сердито одернула я себя. Как и я, Кэт разглядела, что и сам лорд не прочь набросить аркан на охотницу. Я знала, что и когда подмечает моя Кэт. Она всегда на страже моих интересов. Если Мария собралась замуж, Кэт добьется, чтобы меня выбрали главной подружкой невесты, чтобы не обошли, особенно теперь, когда надо мной нависла тень королевской немилости.

Я шаловливо улыбнулась. Однако Кэт смотрела зорко, будто орлица; щеки мои покраснели без всяких ухищрений Парри.

— Как он вам понравился? — спросила Кэт испытующе.

Я рассмеялась, потом со всей искренностью ответила:

— Как мужчина — неплох, а как муж сестры — не очень!

— Как муж сестры, мадам? Сестры? — Кэт расхохоталась. — Нет, нет, силки расставлены совсем на другую птичку! Он вознамерился жениться, ручаюсь вам, и мистрис Мария выбрала его в мужья, это верно, да только женить его она хочет не на себе, а на вас!

Мой лорд Серрей хочет жениться на мне?

Я ухватилась за живот и вытаращилась на нее, как дурочка.

Кэт рассмеялась.

— Да разумеется, мадам. Что вашей сестре простой лорд! Берите выше! Думаю, она нацелилась на женишка из Испании, откуда ее мать, из тамошнего королевского рода. А вот вас, свою младшую сестру, она бы выдала за человека старой веры, чтобы привязать к своей партии, к своей религии, — разве это не ясно как Божий день?

Выйти замуж?

— Не хочу замуж! — в голос завопила я. Кэт улыбнулась с видом многоопытной старушки.

— Даже за него?

За него? За его белое лицо и высокий рост, за его изящество и жестокую красу, за холодный взгляд, который горячит мою кровь, за ехидное острословие и сильную, горделивую волю…

Замуж? За него?

— О, Кэт!

С торопливым стуком в комнату вбежала горничная.

— Госпожа, явился мастер Гриндал. Если вы желаете заниматься, он к вашим услугам.

Заниматься? Немыслимо. Скорее бежать из ставших вдруг тесными и душными покоев. Рядом с молчащим Гриндалом я прошла через Уайтхолл в королевский Сент-Джеймский парк, позади нас мои фрейлины и кавалеры щебетали, словно выпущенные из клетки птицы. В безоблачном апрельском небе круглым масляным шаром висело солнце, от росистых трав поднималась дымка, весь утренний мир принадлежал нам безраздельно.

— Итак, учитель, — спросила я с вызовом, — что навело вас на столь иносказательный лад в Хэтфилде в то утро, когда явился Паджет?

— Письма, мадам, — просто отвечал он, его некрасивое лицо лучилось искренностью. — Вы знаете, что я состою в переписке с королевой и двумя моими кембриджскими наставниками — сэром Джоном Чиком и мастером Эскамом. Оба они преданы новой вере и сильны в новом учении. Сэр Джон получает вести из Европы, от тамошних протестантов, а как наставник вашего брата, он близок к средоточию государевых дел. Все шлют мне одни и те же дурные вести — мол, «старая гвардия» перетягивает короля на свою сторону, наша вера под угрозой и король повернул часы вспять, а ревнители старого в борьбе за искоренение ереси готовы, дабы укрепить свои позиции, ударить по первым людям страны и даже по той, кто ближе всего к трону. И тут является Паджет. — Он печально кивнул. — И приказывает отправляться в немыслимой спешке. Я знал, что молодой Паджет — орудие своего дяди, человека старой веры, который заодно с гонителем еретиков Ризли. Я боялся, что он послан завлечь вас в ловушку, — быть может, через мое посредство. И страхи мои были вовсе не мнимые, мадам! Недавно я посетил королеву. У нее и впрямь были тогда веские причины опасаться этой клики. Теперь эти причины умножились!