Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич. Страница 88

Полковник лежал на шинели за стеной сарая. Сомин и Земсков долго стояли рядом с Мариной, которая сидела прямо на земле, не отводя глаз от отцовского лица. Сгущались сумерки. Приближалась ночь. Земсков позвал своих людей. К нему подошли только Косотруб и Дручков. Нурьев уже лежал на операционном столе, а кладовщик и шофёр — под навесом, вместе с другими ранеными. Людмила помогала Степанову.

— Мы должны идти, — сказал Земсков. — О раненых здесь позаботятся, мёртвых похоронят без нас.

Он подошёл к дверям и обратился к Степанову:

— Я иду в Абинскую. Передам начсанарму, чтобы вам послали помощь.

Степанов не слышал его. Он вообще ничего не слышал. Он работал. Врач торопился сделать все, что было в его силах, до той минуты, когда следующий приступ свалит его с ног.

Людмила вышла вслед за Земсковым:

— Андрей!

— Пошли, Людмила…

— Я останусь тут. Надо помочь.

Земсков кивнул головой:

— Оставайся. Заеду за тобой завтра.

— Подожди! — остановила его Людмила. — Может, теперь не время, прости меня, но я хочу знать: это — она?

— Кто?

— Доктор, эта блондинка. Вот она идёт…

Подошли Сомин и Марина. Марина протянула руку Земскову:

— До свидания, Андрей. Вот я и встретила того, кого искала, встретила, когда… — она захлебнулась рыданиями и впервые заплакала, заголосила по-бабьи, обхватив Сомина за шею.

Степанов повернулся, к двери:

— Марина Константиновна… — начал он и вдруг топнул ногой, закричал, как обычно: — Военврач Шарапова! К столу! Раненые ждут!

Людмила протянула белую хирургическую шапочку. Марина надела её, подавила рыдания, тряхнула головой:

— Володя, теперь я тебя уже не потеряю, — сказала она. — Буду проситься в ваш полк. Вместе — легче.

Она подошла к столу, а Земсков и Сомин вышли наружу. Сомин задержался на несколько секунд у полуоткрытой двери. Марина уже не видела его. Наклонившись над столом, она перевязывала раненого. Лицо её было внимательно и спокойно. Рядом стояла Людмила. Никелированный бикс в её руках блестел в свете керосиновых ламп.

Сомин тихо прикрыл дверь и зашагал в сгущающуюся темноту.

8. ПРОРЫВ

За ночь командный пункт перенесли на другой курган, переместились и батареи. К рассвету боевые машины стояли ещё ближе к врагу, в новых аппарелях. Спать уже никто не ложился. Горели натруженные ладони, болели спины. Сомин вернулся со своей отремонтированной машиной ещё при звёздах. Машину он поставил в заранее вырытую аппарель на огневой позиции первого дивизиона, а сам спрыгнул в щель командира батареи Баканова.

Привезли ночной завтрак. Шацкий вскрыл плоскую консервную банку. Мясо ели с холодной кашей, запивая родниковой водой. Никому не хотелось есть, но по опыту знали, что весь день до темноты есть не придётся.

Утро шло с Кавказа. На юго-востоке небо бледнело. Николаев и его замполит Барановский прошли вдоль батарей. Сомин смотрел им вслед, сидя на краю щели, спустив ноги вниз. До него донеслись обрывки разговора:

— Начнут, как рассветёт…

— Не больше часа…

— Пожалуй.

Противник не стал дожидаться рассвета. Огонь открыли сразу несколько батарей. Тяжёлые снаряды перелетали через огневую позицию и рвались далеко сзади.

Кто-то из бойцов засмеялся:

— Лупят по нашим вчерашним позициям. Давай, давай!

— Погоди — и сюда дадут! — мрачно заметил Шацкий.

Впереди завязался бой. Видимо, противник пошёл в контратаку. Все напряжённо ждали зуммера полевого телефона, но зелёный ящик молчал.

— Берегут до особого случая, — заключил Баканов, — отдыхай, ребята. Пока нашего вмешательства не требуется.

Генерал Поливанов действительно решил обойтись без помощи гвардейских миномётных дивизионов. Первая контратака была отбита. Часов около девяти усилившийся миномётный огонь возвестил о приближении следующей волны. Теперь наступали два батальона эсэсовцев. Впереди двигались танки. Атаку прикрывала авиация.

Со своего наблюдательного пункта Поливанов видел, как остановились несколько танков, подбитых противотанковыми орудиями, действовавшими в боевых порядках пехоты. Остальные продолжали идти вперёд. Бомбардировщики не давали солдатам и носа высунуть из траншей.

Поливанов вызвал к телефону командира стрелкового полка:

— Пропустить танки.

Тяжёлые машины надвинулись на первую линию обороны, перекатились через траншею. Эсэсовцы шли в полный рост. Поливанов навёл бинокль:

— Пьяные, нахально идут!

Его план заключался в том, чтобы отсечь пехоту от танков, а затем истребить танки в глубине своей обороны.

Эсэсовцы приближались. Они шли густыми цепями, непрерывно стреляя из автоматов, не обращая внимания на ответный огонь из окопов.

Поливанов, не опуская бинокля, сказал своему адъютанту:

— Соединитесь с Арсеньевым. Полковой залп!

— Связь перебита, товарищ генерал.

В это самое время Арсеньев спросил у Будакова:

— Поливанов молчит?

— Молчит, товарищ капитан второго ранга.

Будаков надеялся, что пехотинцы справятся сами. Он понимал, что первый же залп полка выдаст противнику новое расположение огневых позиций, и тогда снова начнётся ураганный огонь.

— Проверить связь! — приказал Арсеньев.

Уже ползли с обеих сторон связисты, отыскивая в траве концы перебитых проводов, а эсэсовские батальоны, шаг за шагом, как на параде, надвигались на поредевшие передовые роты Поливанова. В глубине обороны завязался бой с танками. Гремели противотанковые ружья. Рвались гранаты.

Оказавшись между танками и наступающими цепями эсэсовцев, солдаты первой линии дрогнули. Поливанов видел, как они выскакивали из траншей и бежали назад. Многие падали, скошенные густым пулемётным огнём.

Арсеньев не видел всего этого со своего КП, но Бодров, находившийся в боевых порядках пехоты, сообщил ему по радио: «Контратакующие эсэсовцы подходят к рубежу № 4. Наша пехота отходит».

Арсеньев понял, что дожидаться приказания Поливанова нельзя. Он решил дать полковой залп.

Первая цепь эсэсовцев — здоровенные парни в чёрных мундирах с расстёгнутыми воротниками — уже приблизилась на расстояние трехсот метров к траншеям, когда раздался залп полка моряков. Сотни ревущих снарядов пронеслись над КП Поливанова, столбы земли и дыма заслонили небо. Генерал опустил бинокль:

— Арсеньев не опоздал!

Когда дым рассеялся, все увидели, как эсэсовцы, уже без всякого строя, бегут назад. Пожелтевшая трава была усеяна чёрными мундирами. Уцелевшие танки пытались прорваться обратно, но немногим удалось это. Большая часть машин была уничтожена бронебойщиками и артиллерией.

— Вот теперь, пожалуй, достанется и нам! — сказал Баканов Шацкому. — Жди артналёта или бомбёжки.

Противник быстро нащупал новые огневые позиции полка. Снова тяжёлые молоты обрушились на степь. Полуоглохшие, в осыпающихся узких щелях, моряки ждали нового приказа, а крупнокалиберные снаряды рвались между боевыми машинами, засыпая людей комьями земли.

Немцы опять накапливались для контратаки. На этот раз Поливанов решил накрыть их артогнём на рубеже сосредоточения. Арсеньеву передали приказ генерала. Он вспомнил разговор в машине и сказал Будакову:

— Передайте комдивам новые цели. Придётся выводить машины из укрытий.

Николаев взял телефонную трубку, выслушал то, что сказал ему Будаков.

— Есть, товарищ подполковник!

Через несколько мгновений на батареях прозвучала команда: «Вывести машины из аппарелей!»

Снаряд разорвался рядом со щелью, где сидели Баканов, Шацкий и Сомин. Шацкий отряхнул землю с фуражки, выпрыгнул из щели и, приложив руки рупором ко рту, крикнул:

— Вывести машины из аппарелей!

Загудели моторы, медленно пятясь, громоздкие «студебеккеры» выползали наверх. Шацкий по очереди подошёл ко всем четырём машинам своего огневого взвода, проверил наводку. Артобстрел продолжался с прежней силой. Подняв голову над краем щели, Сомин с восхищением смотрел на Шацкого. Раздалась команда: «Залп!». И ещё прежде, чем до батареи донеслись разрывы снарядов, матросы уже принялись снова заряжать боевые установки. Баканов не выходил из укрытия. Он знал, что Шацкий отлично справится сам.