Предтеча - Логинов Святослав Владимирович. Страница 5

Было решено так: всякий волен на своём столе делать что хочет, лишь бы это не мешало соседям и жизни не угрожало. Последнее многим не понравилось, особенно Леону Шишкову. Химик этот, успевший побывать чуть не во всех лабораториях Европы, соколовскую лабораторию похвалил, одобрил, но записываться не стал – открыл свою, где и жил даже, а запас гремучей ртути, с которой работал, хранил для верности под кроватью.

Реактивы, кроме самых употребительных, учащимся предлагшалось покупать самим, а кто не хотел, мог их приготавливать из чего найдёт нужным. Соколов очень скоро почувствовал всю суровость этого пункта правил. Хотел он вначале повторить ту работу, что делал с Адольфом Штреккером в либиховской лаборатории, уточнить кое-какие детали. А от получения гликолевой кислоты, с которой он тогда работал, мысли его неизбежно перешли к возможности окисления иных более многоатомных спиртов. Тут-то и оказалось, что не на что купить даже простого глицерина. Нужно его много, а к аптечным ценам не подступиться – жалованье на три месяца вперёд выбрано.

Делать нечего, поехал на свечной завод. Хозяин, господин Черухин, принял гостя вежливо, внимательно выслушал, а потом отрезал:

– Глицерина не имею! Завод стеариновый-с.

– Но вы же сало обмыливаете…

– Как же-с. Известью.

– А воды как дальше обрабатываете?

– В Охту лью.

– Так в той воде глицерина распущено больше чем достаточно…

– Степан! – заревел хозяин, не дослушав, а когда Степан объявился, приказал: – Доставишь господину химику на Галерную обмылка сколько потребует, а потом заедь и выпытай, легко ли глицерин выходит и хорош ли собой.

На следующий день Степан выгрузил у дома Корзинкина две преогромные бочки с вонючей желтоватой водой, и Соколов мог начать свои опыты.

С той поры, как было установлено, что сладковатая маслянистая жидкость, известная под названием «глицерин», представляет собой не просто спиртоподобное вещество, но спирт многоатомный, способный к тройному замещению, многие естествоиспытатели пытались окислить его. При окислении винного спирта выходит уксус, об этом знали ещё греки. А что может получиться из такого неудобного спирта? Одни находили в продуктах окисления щавелевую кислоту, иные считали, что в мягких условиях глицерин вовсе не способен окисляться.

Соколов взялся за дело аккуратно, греть смеси не спешил и глицерина не экономил, ибо, благодаря любезности господина Черухина имел его больше, чем достаточно. Даже в Европе не всякий химик мог в то время работать в таких вольготных условиях. За год до этого итальянец Канницаро вынужден был оставить свои интереснейшие синтезы бензильных производных из-за того лишь, что нигде не сумел найти потребного ему толуола. А ведь это вещество попроще глицерина. Так что спасибо свечному фабриканту, пусть живёт и наживает.

Желтая круглая луна выползла из-за леса, осветила крыши институтских дач. Директорский дом сердито блеснул стёклами из зарослей сирени, и под его взглядом ещё больше стал похож на казарму большой профессорский дом, выстроенный как раз напротив учебного корпуса. Сам Соколов жил в учебном корпусе, в профессорском доме пусть обитают магистры полицейского права и учителя закона божьего, они теперь в Академии в большом почёте. А он – химик, его место при лаборатории.

Соколов протянул руку, не глядя вытащил с полки тоненькую брошюрку, отпечатанную на рыхлой серой бумаге – собственную свою докторскую диссертацию, не ту, над которой трудился ночами после собраний кружка, а настоящую, материал для которой своими руками подготовил неделями пропадая в лаборатории. Диссертация называлась «О водороде в органических соединениях».

Соколов раскрыл книжку на середине, но читать не мог, обманчивый лунный свет, прежде казавшийся таким ярким, ничего не освещал, строчки сливались перед глазами. Впрочем, и без того Соколов помнил там каждое слово, зримо представлял даже окатистый шрифт типографии Департамента внешней торговли. Слава богу, память ему ещё не изменяет, она по-прежнему цепкая и ёмкая, знаменитая, вошедшая у друзей в поговорку, соколовская память. Именно она позволила ему в две недели выучить немецкий язык. Соколов вообще обладал редкой способностью навсегда запоминать всё, когда-либо услышанное, прочитанное, увиденное.

Вот и сейчас, не глядя в страницы, он угадывал текст, а затем в душе всплыли те минуты, когда он впервые заметил выпавшие из маточного раствора бесформенные бляшки глицериновокислой извести.

Теперь немного смешно вспоминать его наивную радость после того, как он определил, что это новое, прежде неизвестное вещество. Ведь в наше время, как заметил недавно профессор Марковников, получение новых веществ больше всего напоминает покупку шоколада у механического продавца. С одного конца опускаешь деньгу, а с другого получаешь продукт в нарядной упаковке и со вполне определёнными константами. Тогда же, всё приходилось делать самому, начиная с отгона вонючей воды и очистки глицерина кипячением с берёзовым углем.

Даже странным казалось, что другие прежде не смогли провести этого исследования. Единственное, что требовалось здесь от химика – неспешность и точность в работе. Реакции протекали бурно, смесь порой вскипала сама по себе, и постоянно приходилось держать наготове баню с холодной водой, чтобы утишить чрезмерно расходившийся процесс. Раз, когда слишком было взято глицерина и крепкой азотной кислоты, не помогло и охлаждение, кипящий фонтан ударил в потолок и обрушился оттуда кислым дождём, мгновенно сжёгшим старый сюртук химика и обесцветивший волосы. Две недели лицо и руки Соколова были покрыты жёлтыми саднящими пятнами. По счастью, никто больше не пострадал, Соколов же с тех пор удвоил бдительность.

Новое вещество оказалось капризным, оно не желало вполне отделяться от примесей щавелевой кислоты, кристаллы солей выходили неоформившимися и мелкими, вследствие чего, измерение углов делалось совершенно невозможным. Однако, Соколов не падал духом. Без малого месяц сушил он соли, пока не добился полного постоянства веса. После семнадцати перекристаллизаций получил игольчатые кристаллы, которые хотя бы под микроскопом можно было измерять. Но зато найденный состав кислоты абсолютно точно совпал с расчётным. Только после этого Соколов записал в рабочем журнале: «вещество представляет собой новую органическую кислоту, которую я предлагаю назвать глицериновою кислотою».

Между тем, продолжал собираться и кружок, правда теперь сходились в доме Корзинкина. Рассуждали, чем можно заменить лопнувшие железные цепи на дверцах песчаных печек, с тем же жарким единодушием переходили к другим цепям, тоже готовым лопнуть – спорили о близком, в том сомнений не было, освобождении крестьян. Потом обсуждали методы преподавания, сообщения в немецких и французских журналах, ругались, не сойдясь во взглядах на последнюю статью Чернышевского, и кончали сходки поздней ночью громким, хотя и не слишком дружным пением студенческих песен, к вящему неудовольствию дворников и смиренных петербургских обывателей.

На оджин из таких вечеров профессор Горного института Назарий Андреевич Иванов – грозный начальник департаментской лаборатории, порой забредавший на огонёк в доме своего младшего лаборанта, принёс переведённое с английского и выпущенное торговым домом Струговщикова сочинение некоего Джонсона. Опус сей при несомненной его анекдотичности, сыграл в жизни Соколова роль своеобразного детонатора.

– Позвольте, господа, представить новое издание, по которому публика будет судить как о нашей работе, так и о всей химии, да и вообще о природе, – с этими словами Иванов бросил на стол два тонких томика в бумажных обложках, а затем, севши на диван, добавил: – Вредная книжонка.

Первым томом тут же завладел Соколов, второй достался полковнику Лаврову – преподавателю математики Михайловского артиллерийского училища и дальнему родственнику того Лаврова, что испытывал в соколовской лаборатории отечественные угли. Лавров-артиллерист хоть и не работал по химии, но, следуя похвальной привычке русского человека интересоваться всем, кружок посещал усердно.