Леди, леди, это я! - Макбейн Эд. Страница 10

Полицейские Восемьдесят седьмого участка – как патрульные, так и детективы – знали одно: Клинг – один из них. Хотя для патрульных он был тот самый “белобрысый бык”, который сидит себе спокойно на телефоне, когда они вышагивают свою смену в любую погоду. И если бы им пришлось обращаться к нему по каким-то служебным делам, то они должны были бы называть его “сэр” как старшего по званию. Для других же, из числа тех, которые знали его еще простым патрульным и которые сами таковыми и оставались, его повышение было преждевременным, и они были уверены, что в детективы он попал “дуриком”, просто ему выпала удача случайно распутать сложное дело об убийстве. Были и среди детективов такие, которые считали, что Клинг был бы больше на месте в качестве продавца обувного магазина, а не в их отделе. Правда, были и такие, которые думали, что Клинг просто незаменим при расследовании определенных дел, где его прямота в соединении с мальчишеской непосредственностью заставляла разговаривать даже самых мрачных и упрямых свидетелей. Некоторые тайные осведомители обвиняли Клинга в прижимистости. А вот проститутки с Виа ла Путас – проспекта Шлюх – тайно поглядывали на Клинга и нередко признавались в душе, что с удовольствием уплатили бы ему взятку своим товаром. Среди владельцев магазинов встречались люди, которые считали, что Клинг слишком уж придирчиво соблюдает правила относительно уличных лотков с товарами. Мальчишки же с территории участка безошибочно угадывали, что Клинг не станет особо придираться за открытый летом пожарный кран. Столь же безошибочно они знали, что Клинг переломает им руки и ноги, если они попадутся на баловстве с наркотиками, даже с таким безобидным, как “травка”. Среди регулировщиков уличного движения встречались такие, которые за глаза называли его “красавчиком”. Даже в его собственном отделе был один человек, который просто терпеть не мог читать отчеты Клинга, потому что тот отвратительно печатал на машинке и делал массу ошибок.

И тем не менее, абсолютно все полицейские Восемьдесят седьмого участка, а также большинство людей, проживающих на территории этого участка, считали Клинга своим.

Нет, нет, тут не было трогательных писем с выражением соболезнования, полных дурацких фраз, вроде “ваша утрата – это наша утрата”... “навечно останется...” и прочей муры. Честно говоря, утрату Клинга они вовсе не считали своей утратой. Имя Клер Таунсенд было для них не более чем имя, но Клинг был полицейским, а это значит, что он принадлежал к их клубу, к их команде, если хотите, и никому не дозволено безнаказанно обижать членов твоего клуба или близких им людей.

И вот, в силу всего этого, каждый считал это преступление чуть ли не преступлением против него самого. И хотя все они говорили между собой о недавней трагедии, никто особенно не распространялся, что он лично намерен предпринять. В этот день, четырнадцатого октября, в участке произошло странное событие. Четырнадцатого октября каждый полицейский как бы перестал быть просто полицейским. Никто, конечно, не сдал своего номерного жетона или служебного револьвера – никаких таких театральных жестов не было. Однако быть полицейским – это прежде всего изо дня в день выполнять определенный набор рутинных дел, причем выполнять их все одновременно. И четырнадцатого октября полицейские Восемьдесят седьмого участка приступили к выполнению своих обязанностей, которые главным образом состояли в предупреждении преступлений. Внешне все было как обычно, за одним исключением.

Они продолжали арестовывать воров, толкачей наркотиков, мошенников, пьяниц, насильников, наркоманов и проституток. Они разгоняли игорные притоны, противодействовали, как могли, деятельности подпольных букмекеров, принимавших ставки на лошадей, рассеивали подозрительные сборища, задерживали водителей, не реагирующих на красный свет, предупреждали стычки между враждующими подростковыми бандами. Они выручали из беды кошек и детишек, помогали женщинам, у которых каблук застревал в решетке уличной канализации, переводили школьников через улицу – словом, как обычно, проделывали тысячи самых различных дел.

Но была во всем этом одна особенность. Особенность эта состояла в том, что их повседневные обязанности, то, что они делали каждый день, – их работа превратилась в хобби. То есть во что-то второстепенное, необязательное, можете назвать это как угодно. Нет, они несли свою службу, и даже лучше, чем обычно, но все их действия служили сейчас прикрытием; та работа, которую обычно выполняет полицейский, делалась теперь как бы мимоходом. А по-настоящему каждый из них работал только над Делом Клинга. Они не называли его “убийством в книжной лавке”, “убийством Клер Таунсенд” или делом “о массовом убийстве” – нет, никаких таких звучных или официальных названий они не употребляли. Между собой они называли его просто Делом Клинга. Но с первой же минуты и до самого конца своего рабочего дня они работали над его раскрытием, вслушиваясь, следя, сопоставляя и размышляя. И хотя официально только четыре человека были выделены для этого дела, преступника, открывшего стрельбу в книжном магазине, разыскивали все двести два полицейских участка.

К их числу принадлежал и Стив Карелла. Вчера он вернулся домой примерно к полуночи. В два часа ночи, так и не сомкнув ни на минуту глаз, он позвонил Клингу.

– Берт, – сказал он. – Ну как ты?

– Нормально, – ответил Клинг.

– Я не разбудил тебя?

– Нет, – сказал Клинг, – я еще не ложился.

– А чем ты там занят, дорогой?

– Сижу и смотрю. Смотрю на улицу.

Они поговорили еще какое-то время, а потом Карелла попрощался и повесил трубку. Он не мог заснуть до четырех утра, а когда заснул, то и во сне ему не давала покоя одинокая фигура Клинга, стоявшего у Окна и смотревшего на пустынную улицу. В восемь часов он проснулся, оделся, сел в машину и поехал в участок.

Мейера он застал уже на месте.

– Знаешь, мне надо тут кое о чем поговорить с тобой, Стив, – сказал Мейер.

– Давай выкладывай.

– Ты веришь в то, что этот тип просто ненормальный?

– Нет, – тут же отозвался Карелла.

– Я тоже не верю этому. Я всю ночь не спал, проворачивая и так и эдак то, что произошло в этом книжном магазине. Я так и не заснул ни на минуту.

– Я тоже спал очень плохо, – сказал Карелла.

– Я вот прикидываю, если мы имеем дело с каким-то сумасшедшим, то он наверняка повторит то же самое и сразу же. Он точно так же зайдет в какой-нибудь супермаркет или еще куда-нибудь и снова застрелит там первых попавшихся четырех, а то и полдюжины человек, правильно?

– Да, верно, – согласился с ним Карелла.

– Но это только в том случае, если мы действительно имеем дело с помешанным. Казалось бы, все здесь указывает на то, что этот человек сумасшедший. Ну представь себе, он входит в магазин и ни с того, ни с сего открывает там пальбу. Сумасшедший, так ведь? – Мейер покачал головой. – Но я в это не верю.

– А почему?

– Инстинкт. Интуиция. Сам не могу толком объяснить. Но я просто уверен, что этот тип совсем не сумасшедший. Я считаю, что он хотел убить определенного человека в этом магазине. Думаю, что убийца точно знал, что его жертва будет именно в этом магазине и именно в это время. И тогда он вошел туда и открыл огонь, и плевать ему было, кого он там еще застрелит, главное было убить человека, которого он наметил. Вот так я представляю себе то, что там произошло.

– Я тоже примерно так думаю, – сказал Карелла.

– Вот и хорошо. А теперь предположим, что он убил того, на кого охотился, тогда, как мне думается, нам следует...

– А если нет, тогда что, Мейер?

– Что – нет?

– Ну, если он не попал в того, кто ему был нужен.

– Этот вариант я тоже продумывал, Стив, но я исключил его. Мне это пришло в голову где-то посреди ночи. Господи, подумал я, а что если он охотился за тем, кто остался жив? Тогда нам нужно было сразу же поставить охрану ко всем, кто был в лавке. Но подумав, я все-таки исключил этот вариант.

– Честно говоря, я тоже, – сказал Карелла.