Леди, леди, это я! - Макбейн Эд. Страница 12

– Совершенно верно.

– А не считал ли ваш муж, что Робинсон затаил на него обиду?

– Ну откуда же я могу знать это? Просто вы спросили у меня, не было ли такого, кого Герби завалил на экзаменах, и кроме этого Робинсона я никого не смогла припомнить, потому что... Понимаете, у Герби вообще не было врагов, мистер... простите, я забыла ваше имя...

– Карелла.

– Так вот, мистер Карелла, у Герби не было врагов. Просто вы не знали моего мужа, и... и поэтому вы не можете знать, что это был за человек... он... он...

Чувствуя, что она сейчас снова утратит контроль над собой, Карелла постарался побыстрее задать ей первый же пришедший в голову вопрос.

– А вы знакомы с этим Робинсоном?

– Нет.

– Следовательно, вы не можете сказать, высокий он или...

– Нет.

– Понятно. А ваш муж разговаривал с вами о нем, так я вас понял?

– Он просто сказал мне как-то, что пришлось не поставить зачета Берни Робинсону и что это означает, что парень не сможет играть в команде. Он был там подающим, так, кажется, это называется.

– Да, так. Значит, он был в команде подающим?

– Да, – ответила она. – Мне кажется, что я правильно запомнила это: он был подающим.

– А ведь это – одна из основных фигур в команде, миссис Лэнд. Подающий – это основной игрок.

– Да?

– Вот именно. Следовательно, существует возможность того, что помимо самого Робинсона, на вашего мужа мог затаить обиду и любой другой студент за то, что ваш муж нанес существенный урон команде. Разве не так?

– Ничего не могу сказать. Он никогда не говорил об этом, кроме единственного раза.

– А никто из его коллег не вспоминал об этом?

– Насколько мне помнится, нет.

– Вы знакомы с кем-нибудь из его коллег домами?

– Да, конечно.

– И вы не можете припомнить случая, чтобы кто-нибудь из них упоминал о Берни Робинсоне или о том, что муж ваш не принял у него зачета?

– Нет, никогда ничего такого не было.

– Даже в шутку?

– Не было такого.

– А не получал ли ваш муж когда-нибудь анонимные письма с угрозами, миссис Лэнд?

– Нет.

– А телефонных звонков такого же содержания?

– Нет.

– И все-таки вы сразу же вспомнили о Робинсоне, когда я спросил у вас, мог ли кто-нибудь затаить обиду на вашего мужа.

– Конечно, вспомнила. Но это скорее всего потому, что Герби очень мучился из-за этого. Из-за того, что он не принял у него зачет.

– Вы говорите, что это беспокоило его. Он сам говорил вам об этом?

– Нет. Но я-то уж знаю своего мужа. Если бы это не мучило его, он никогда вообще бы об этом не заговорил.

– Но он сказал вам уже после того, как поставил ему неудовлетворительную отметку?

– Да.

– А не можете ли вы сказать, сколько лет этому Робинсону?

– Нет, я не знаю этого.

– А кроме того, что Робинсон посещал семинары вашего мужа, вы еще что-нибудь можете сказать о нем?

– Нет, ничего.

– Следовательно, единственное, что вам известно, это то, что муж ваш не поставил зачет юноше, которого зовут Берни Робинсон и который посещал семинар вашего мужа по логике, а также играл за университет в бейсбол, правильно?

– Да, это все, что мне известно, – сказала Вероника.

– Большое спасибо вам за оказанную помощь, миссис Лэнд. Позвольте выразить вам...

– А еще я знаю то, что мой муж мертв, – сказала Вероника ровным, ничего не выражающим голосом. – Это я тоже очень хорошо знаю.

Университетский городок представлял собой как бы островок науки в напирающем со всех сторон море суровой практической действительности. И объяснялось это странностями и превратностями роста города. В те далекие годы, когда строительство университета еще только планировалось и едва начинало воплощаться в жизнь, окружавший его район считался одним из лучшим в городе. Тут было несколько небольших уютных парков, а роскошные особняки соседствовали с громадами не менее роскошных многоэтажных зданий со швейцарами у подъездов. Но кварталы трущоб все разрастались. И в данном случае они почему-то разрастались именно в сторону университета и в конце концов захлестнули его лавиной бедноты и плохо скрытой враждебности. Однако университету удалось сохранить свою относительную независимость в качестве островка культуры и просвещенности, защищенного кольцом тщательно ухоженных газонов, которые как бы представляли собой непреодолимую границу для представителей иного мира. Студенты и профессура с равной степенью риска выбирались теперь из станции метро и, нагруженные книгами, шагали сквозь враждебные районы, в которых “Острие бритвы” отнюдь не означало названия романа Сомерсета Моэма, а было фактом повседневной жизни. Как это ни странно, но конфликты между окрестными жителями и обитателями университетского городка возникали тем не менее необычайно редко. Случалось, конечно, что у студента по дороге отбирали кошелек, был даже случай, когда одну студентку чуть было не изнасиловали, но эти происшествия были скорее исключением из правила. Обычно же действовало нечто вроде неписанного соглашения, по которому жители окрестных районов и стремящаяся к знаниям молодежь как бы не замечали друг друга и старались не вмешиваться в чужую жизнь или, по крайней мере, свести это вмешательство до минимума.

Одним из представителей такой стремящейся к знаниям молодежи и был Берни Робинсон.

Карелла с Мейером нашли его на скамейке рядом со студенческим общежитием, целиком поглощенным разговором с девушкой, по внешнему виду только что сошедшей со страниц “Бродяг Дхармы” Джека Керуака. Они объяснили ему, кто они такие, и девушка тут же, пробормотав извинения, куда-то исчезла. Робинсон, судя по выражению его лица, не очень-то был рад их появлению, как, впрочем, и внезапному исчезновению девушки.

– А в чем дело? – спросил он. У него были ярко голубые глаза на простом открытом лице, одет он был в майку с эмблемой университета. Продолжая сидеть верхом на скамейке, он мрачно поглядывал на Мейера с Кареллой, слегка щурясь от солнца.

– А мы и не надеялись застать вас здесь сегодня, – сказал Карелла. – Неужто у вас и по субботам занятия?

– Что? Нет. Сегодня у нас тренировка.

– Какая тренировка?

– По баскетболу.

– А мы считали, что вы играете в бейсбол.

– Да, играю. Но я занимаюсь и баскетом... – Робинсон вдруг замолчал. – А откуда вам все это известно? – спросил он. – В чем дело?

– Ну, в любом случае, очень приятно, что нам удалось поймать вас, – сказал Карелла.

– Поймать?..

– Это просто так говорится...

– Надеюсь, что это именно так, – мрачно заметил Робинсон.

– А какой у вас рост, мистер Робинсон? – спросил Мейер.

– Шесть футов два дюйма.

– Мистер Робинсон, а не случалось ли вам некоторое время посещать семинар профессора Лэнда?

– Случалось. – Робинсон продолжал приглядываться к детективам, пытаясь определить, к чему они клонят. Ответы его были сдержанными, но не чувствовалось, чтобы он был особенно обеспокоен разговором. Он был озадачен их появлением, но не более того.

– И когда же это было?

– В прошлом семестре.

– А предмет какой?

– Логика.

– И какие у вас были успехи?

– Я завалил зачет.

– Почему же?

В ответ Робинсон только молча пожал плечами.

– А как вы считаете, это было справедливо?

Робинсон снова пожал плечами.

– Ну а что вы все-таки скажете на это? – спросил Мейер.

– Не знаю. Просто завалил зачет, и все тут.

– Вы занимались?

– Ну естественно, я занимался.

– А предмет вам был понятен?

– Да. Я считал, что я все понимаю, – сказал Робинсон.

– И все-таки зачет вы завалили?

– Да.

– Как вы отнеслись к этому? – спросил Мейер. – Вы занимались, вы понимали предмет, и все-таки зачет вы завалили. Как же это могло получиться? И как вы отнеслись к этому?

– Состояние было паршивое... А как вы думаете? – отозвался Робинсон. – Послушайте, да объясните же вы мне наконец, к чему все эти разговоры? С каких это пор детективы?..