Лёд - Макбейн Эд. Страница 1

Эд Макбейн

Лед

Глава 1

Шел сильный снег.

Она закрыла за собой дверь служебного входа в театр, и тотчас в ее лицо вонзились сотни острых снежинок. Она взглянула на небо, покачала головой, словно укоряя Бога за такую погоду. Потом задумчиво подняла воротник пальто, вытянула из-под него кашне и обернула им голову. Взявшись обеими руками за края кашне под самым подбородком, она направилась по аллее к улице.

В этом городе было только два терпимых сезона, но даже они иногда преподносили отвратительные сюрпризы. Про зиму и лето следовало вообще забыть: они были или слишком теплые, или слишком холодные. Как этазима – пришла в ноябре вместо того месяца, в каком положено. Но в Лондоне еще хуже, думала она. Нет, в Лондоне все-таки лучше. Ну, Лондон хотя бы надежен – он всегдаотвратителен. Но и это было не совсем так. Вспоминались дни, когда она там жила, – ах, эти чудные летние деньки! Она прогуливалась по Пиккадилли, покачивая золотистым «конским хвостом», – ей тогда было девятнадцать, ей предстояло покорить весь мир! Да, лето в Лондоне...

Ноги глубоко проваливались в снег.

К счастью, сегодня вечером она надела сапоги перед уходом из дома – на спектакль. Она не думала, что пойдет снег – снегопад начался только через некоторое время после подъема занавеса, – она надела сапоги потому, что так чертовски холодно. Сапоги хоть немного защищали. Они были до колен, поверх синих джинсов, а ее длинное серое пальто, как шинель офицера кавалерии, почти касалось щиколоток. Такси не попадались. Естественно. Такой уж городок. Слишком долго провозилась она в артистической уборной, неторопливо снимая грим холодным кремом, вылезая из покрытого серебряными блестками костюма – такой надевали все танцовщицы перед заключительной сценой – и натягивая свитер, джинсы, носки, гетры и сапоги. Не следовало так долго слушать излияния Молли. У Молли опять проблемы с мужем. Он – безработный актер и, кажется, винит жену в том, что она получила роль в популярном мюзикле, а он сам продолжает обивать пороги театров. Не важно, что ее недельного жалованья хватает на квартплату и на еду. Не важно, что Молли, как все «цыганки» в этом шоу, лезет из кожи вон, исполняя довольно сложные номера шесть вечеров в неделю, не говоря про дневные спектакли в среду и субботу. Муж бранил Молли, и в уборной Молли подробно пересказывала, какие ругательства он употребляет. И приходилось все выслушивать, чтобы осторожно выбраться из уборной хотя бы к одиннадцати. Сейчас было двадцать минут двенадцатого. Остановить Молли было невозможно.

Все такси расхватала театральная публика, как только выплеснулась на улицу после вечерних спектаклей. Оставалось только идти пешком до Ласситер в надежде сесть там на углу в автобус, идущий в центр. Или можно было выбрать другое направление: дойти до улицы Стем, затем четыре квартала на восток до станции метро и там сесть на поезд в сторону центра. С северной стороны мимо театра проходила авеню, которая, вероятно, была самой пестрой в городе: здесь всегда толпились проститутки и сводники, особенно с наступлением темноты. Да... И еще снег – автобуса можно не дождаться... Нет, метро надежнее.

Когда она добралась до залитой светом Стем, то удивилась, почему там все еще толпятся люди, несмотря на неприятную погоду. На секунду она застыла на углу, размышляя, не умнее ли просто идти домой пешком.Всего десять кварталов. Если ехать на метро, это означает идти четыре квартала до станции и потом, когда она приедет, один квартал до ее многоэтажного дома. К тому же трудно сказать, чтов этот поздний час безопаснее: метро или прогулка по Стем.

«Пешком», – решила она.

Она шла характерной походкой танцовщицы – вразвалочку, ступая по-утиному. Она стала танцовщицей, когда ей исполнилось девять, – шестнадцать дет назад, включая четыре года выступлений с балетом «Садлерз-Веллз» в Лондоне. В ту пору она жила с гобоистом – молодым человеком, который никак не мог понять, почему танцовщицы так грациозны на сцене и почему так неуклюжи в быту. Быстро шагая, она улыбалась своим воспоминаниям, думала про Лондон, глупо скучая по его мокрой и хмурой зиме – зиме без упрямого холода, который сжимал своей ледяной хваткой этот город уже много месяцев. Сейчас был февраль. До весны оставалось чуть больше месяца. Но когда же наступит весна? Она стала отсчитывать шаги – столько-то шагов до угла, столько до следующего угла, там обождать у светофора, пять-шесть-семь-восемь, снова шагаем, полы ее серого пальто развеваются на ветру, вокруг кружится колючий снег, сквозь него бледно мерцает неоновая реклама на крышах.

До полуночи оставалось десять минут, когда она добралась до угла своего квартала.

В этом городе районы очень сильно отличались друг от друга. В десяти кварталах отсюда, в сторону центра, было бы крайне небезопасно стоять на углу, ожидая автобуса поздним вечером. Но здесь, на расстоянии всего полумили от театра, квартал между Стем и Ласситер был безопасным. До ее дома оставалось всего два здания, когда из темноты появился человек.

Она не видела его, но почувствовала чужое присутствие, и остановилась. У него в руке был пистолет. Ее охватил ужас. Она открыла рот, но не успела крикнуть, позвать на помощь или попросить пощады. Пистолет выстрелил, боль обожгла – пуля пробила тело под левой грудью. Она упала навзничь, на заснеженный тротуар. Кровь вытекала из раны и расползалась по серому пальто.

Убийца стоял и смотрел на нее.

Затем он бегло огляделся.

Затем наклонился и дважды выстрелил ей в лицо.

На белом снегу в сером окровавленном пальто лежала девушка.

Все еще шел снег. У тротуара припарковалась патрульная машина – красные блики проблескового сигнального фонаря падали на окровавленный снег. Два детектива из Мидтаун-Ист разглядывали убитую. Позади них двое патрульных, которые первыми ответили на вызов, устанавливали деревянные полицейские баррикады и картонные таблички: «Место преступления». Одного из детективов звали Генри Левин, он работал в полиции уже двадцать пять лет. Не мигая, смотрел он на изуродованное лицо девушки. Его напарнику было двадцать восемь. Он служил полицейским шесть лет и только недавно получил звание детектива третьей степени. Пластиковая карточка, пришпиленная к лацкану плаща, свидетельствовала, что зовут его Ральф Кумбс. На цветном фото под пластиком он был похож на мальчишку.

– Никогда ни с чем подобным не сталкивался, – сказал он.

– Да, – сказал Левин.

– А ты?

– Да-а, – потянул Левин. Он поглядел через плечо на двух патрульных, что устанавливали баррикады. Брус никак не ложился на рамы. Патрульные ругались.

– Вы долго еще будете возиться? – обратился к ним Левин.

– Эта штука никак не встает, – отозвался один из патрульных.

– Все лицо ей отстрелил, – покачав головой, сказал Кумбс.

– Подойдите сюда на минуту, – позвал патрульных Левин. – Ваши баррикады подождут.

Более крупный патрульный оставил упрямый брус партнеру, подошел к детективу и встал, уперев руки в бока.

– Кто заявил об убийстве? – спросил Левин.

– Один парень, он шел домой с работы. Живет в том же доме.

– Как его зовут?

– Не знаю. Фрэнк! – крикнул он партнеру. – Ты записал имя того парня?

– Какого парня? – крикнул в ответ партнер. Ему наконец удалось закрепить брус на рамах. Отряхивая перчатки, он подошел к детективам. – О каком парне вы говорите? – спросил он.

– О том, кто сделал заявление, – ответил Левин.

– Да, он у меня здесь, в записной книжке. Обождите минуту. – Он снял одну перчатку и стал листать записную книжку. – Не могу найти, – сказал он. – Не понимаю, куда делась эта запись.

– Но ведь он живет в одном доме с ней, – зевая, сказал Левин.

– Да.

– И именно он позвонил по «911»?

– Да. Почему вы не спросите его сами? Он там вместе с детективами из отдела тяжких преступлений.