Озорство - Макбейн Эд. Страница 38

ДПТ — дыхание, пульс, температура.

Когда заполнялся этот рапорт, Джорджия Моубри уже три часа лежала на операционном столе. У нее удалили часть черепной кости, чтобы предотвратить сдавливание головного мозга. Револьвер, из которого Джимми убил свою невестку, а потом ранил Джорджию, был «лламой» 0,22-го калибра.

Могло бы быть и хуже, если бы он стрелял из «магнума» 0,357-го калибра. Травма тем не менее очень серьезная. В подобных случаях кровь всегда устремляется к поврежденному месту. Происходит вздутие, и, если не принять мер для уменьшения внутричерепного давления, может наступить смерть или неизлечимое повреждение мозга. Это был один из тех случаев опасности, о которых Эддерли предпочел не распространяться.

Как и предупреждала Шейрин собравшихся в приемном покое полицейских, операция оказалась рискованной и опасной. И тем не менее она в основном проходила по общей схеме: сначала остановка кровотечения, а потом устранение повреждения. Но была пробита большая вена, и потребовалось много времени, чтобы зажать ее, наложить на нее лигатуру и приостановить кровотечение. Частота пульса у Джорджии сначала упала до сорока ударов в минуту, потом до тридцати, кровяное давление снизилось до критического предела. Когда удалось наконец стабилизировать дыхание, пульс, температуру и кровяное давление, хирурги заспорили что делать: извлекать осколки пули из мозга или не трогать их. Порешили не трогать, потому что даже зондирование их связано с большим риском. Потом пришли к соглашению, что для предотвращения абсцесса и возникновения инфекции нужно попытаться удалить осколок черепной кости. Температуру мозга снизили холодным физиологическим раствором поваренной соли, и процесс вздутия, казалось, приостановился.

С глазом тоже дела были плохи.

Пуля прошила его, стекловидное тело вытекло из него, и он сжался словно продырявленный воздушный шар.

Его вставили в глазницу, и он держался там на честном слове, пока не прибыл хирург-окулист, который установил, что глаз полностью разрушен, и его невозможно спасти. Оставалось только перерезать соединительный нерв и кровеносные сосуды и удалить глаз хирургическим путем. Хирург-восстановитель укрепил заднюю стенку глазницы, осколки костей вокруг нее и скуловую кость.

Очень тяжелая, рискованная, тонкая, требующая много времени для своего выполнения работа. Как только закончилась операция, Джорджии ввели внутривенно препарат соли барбитуровой кислоты, чтобы продлить состояние наркоза, и отвезли в реанимационную палату. Часы показывали 0.20 — прошло почти 12 часов с того мгновения, когда ее поразила пуля. Больше 10 часов пролежала она на операционном столе. Чтобы облегчить дыхание, в ее рот была вставлена трубка кислородного аппарата, посредством трубки, вставленной в нос, выводилось наружу содержимое желудка, в мочевой пузырь был введен катетер. Вся она была опутана проводами и трубками, соединенными с аппаратами, которые поддерживали жизнедеятельность организма.

Рано утром 30-го марта в рапорт была внесена новая запись:

5 ч 15 мин: Врач Кук сообщила, что СП лежит в реанимационной палате, ее состояние критическое, жизненно важные органы работают стабильно.

Глава 8

Когда утром в половине седьмого Шейрин вышла из больницы, на пороге ее ждали двое. Высокий светловолосый парень, наверное, канзасец, и рыжеволосая красавица. Родственники раненой фараонши, подумала Шейрин.

— Доктор Кук? — спросила рыжая. — Я — детектив Берк. Работаю вместе с Джорджией. Детективом Моубри.

Спасаем заложников...

— Понятно. Как поживаете? — голос Шейрин звучал приветливо. Она протянула Эйлин руку.

— Детектив Клинг, — представился блондин и пожал ей руку.

Оба, казалось, были очень взволнованы, и Шейрин подумала, что они хотели услышать от нее новости о Джорджии, но боялись, что новости окажутся плохими.

— Как она? — спросил блондин.

— Должна выкарабкаться, — ответила Шейрин.

— Может быть... выпьем чашечку кофе или чего-нибудь еще? — предложила рыжая. — Я стояла рядом с ней, когда ее ранили. Я хотела бы...

— Конечно, — поняла ее Шейрин.

Рыжую звали Эйлин.

А светловолосого Берт.

Они называли друг друга по именам и, видно, были уже давно знакомы. Шейрин никогда не носила форменную одежду, украшенную соответствующей ее званию одной звездочкой, и никогда не опускалась до надутого высокомерия, которым грешили полицейские начальники. По дороге в кафе она попросила сыщиков называть ее Шейрин.

Клингу послышалось, что она произнесла «Шейрон».

Так оно и отложилось в его памяти, Шейрон.

В кафе они вошли в семь утра, там уже было полно народу. За окнами рождался чудесный день, ярко сияло солнце, от вчерашнего снега и дождя и следа не осталось.

Прохладно, а ведь весне был уже месяц. Какие-то пять-шесть градусов тепла — разве это весна? Пусть даже ярко светит солнце.

Шейрин и Клинг были в пальто, но без шарфов и перчаток. Только пальто надели они, выходя вчера из дому на дождь и снег, и теперь походили на взъерошенных воробьев.

На Эйлин были джинсы и синяя куртка, та самая, в которую она была одета, когда пуля поразила Джорджию. С надписью на спине большими белыми буквами ПОЛИЦИЯ.

Усталые, измотанные, они с трудом нашли свободную крытую искусственной кожей скамью в самом конце зала, возле кухни и мужского туалета. Сняли пальто и повесили их на стенные вешалки, в поле своего зрения.

Клинг заказал яичницу с жареным мясом по-домашнему и бекон. Эйлин — омлет с жареным мясом по-западному и колбасу по-деревенски, а Шейрин — вафли по-бельгийски. Все трое заказали кофе.

— Нам всю ночь звонили, — сказала Шейрин. — Сколько же у нее друзей!

— Как она? — спросила Эйлин. — Скажите правду.

— Хорошо... правду мы сами узнаем только через несколько дней. Почти всю неделю она пролежит в реанимационной палате, мы будем заботливо ухаживать за ней. А если вдруг увидим хоть незначительное ухудшение...

— А сейчас что вас тревожит? — спросил Клинг.

Он пристально смотрел на Шейрин. Негритянка подумала, что ему не терпится услышать, ее мнение о состоянии Джорджии Моубри.

— В настоящий момент ее состояние стабильно, — произнесла она.

— Но она же без сознания. Да? — заволновалась Эйлин.

— Разве это хорошо?

— Под наркозом, — поправила ее Шейрин. — Чтобы понизить активность головного мозга. Рана тяжелая, повреждение очень серьезное. Она лишилась глаза...

— Господи, — охнула Эйлин.

— Мы не могли его спасти.

Эйлин кивнула головой.

— Сколько времени пролежит она в реанимационной палате? — поинтересовался Клинг.

— Я же сказала, почти неделю. Как только ей станет лучше, мы переведем ее в...

— Ей станет лучше? — спросила Эйлин.

— Мы надеемся на это. Но вы же знаете лучше меня, что в нее выстрелили с относительно близкого расстояния...

— Близкого? — переспросил Клинг.

— Примерно полтора метра, — сказала Эйлин.

— Ни ожогов, ни следов пороха, — заметила Шейрин. — Из раны вытекло мало крови.

— Из какого оружия стреляли? — спросил Клинг.

— "Ллама" 0,22-го калибра, — ответила Шейрин. — Я вам скажу всю правду... в подобных случаях... тяжелая рана... повреждения черепных костей... сильное кровотечение...

— Мне показалось, что вы сказали, будто крови вытекло мало, — удивилась Эйлин.

— Из раны. Но когда мы вскрыли череп, то обнаружили разрыв большой вены головного мозга. Скажу вам, наше счастье, что удалось привезти ее живой в больницу. Она выжила после первого шока. Черепное ранение разрывной пулей большого калибра, кости разможжены, осколки проникли в мозг... уже одно только это страшно. Но пока мы не знаем, насколько серьезно поврежден мозг... вот.

Поврежден мозг, подумала Эйлин, Господи помилуй.

— Это обеспокоило комиссара, — продолжала Шейрин. — Он пожелал узнать подробности трагедии на Камберлендской улице. Там были телевизионщики, сняли квартиру, где держали заложницу. Но он не хочет, чтобы горожане узнали, что раненый полицейский — женщина, что она ранена в глаз. Ни в коем случае. Даже мне до самого утра он не позволял сообщить ее имя. И Брейди звонил... инспектор Брейд и, командир...