Румпельштильцхен - Макбейн Эд. Страница 41

— Понимаете, теперь, когда я начинаю размышлять над этим, мне иногда кажется, что я и раньше догадывался, что у нее было завещание.

— И как вам стало известно о нем?

— Ну… по-моему, я сам спросил Викки об этом. Когда мы разговаривали после ее шоу вечером в субботу.

— И она сказала, что у нее действительно есть завещание.

— Да.

— А она не рассказывала вам, о чем конкретно там шла речь?

— Только о том, что по нему я должен буду стать опекуном над личностью и имуществом свой дочери.

— И это все.

— Да. Хотя, постойте-ка. Она еще сказала, что их дом и все, что в нем находится, завещаны Элисон, и что я должен надлежащим образом заботиться обо всей собственности Элисон.

— Ага. А как же траст?

— Какой еще траст?

— Траст, учрежденный Двейном Миллером в 1965 году.

— А почему вы считаете, что я должен был спрашивать у нее еще и об этом трасте?

— Мистер Кениг, а вы вообще знали что-либо о существовании подобного траста?

— В принципе… да, знал.

— А вам было известно о том, что срок по трастовому соглашению истекает во вторник на будущей неделе?

— Мне было известно, что срок по трасту истекал по достижении Викки возраста тридцати пяти лет.

— А это как раз вторник, двадцать второе января.

— Как вам будет угодно.

— Но вы же знали, когда у нее день рождения, не так ли?

— Мне кажется…

— Вы сколько лет были с ней женаты?

— Семь.

— Ну так должно же вам быть известно о дате ее рождения?

— Да, я знал, когда у Викки день рождения.

— Значит, вам все же было известно, что день двадцать второе января был днем ее рождения.

— Да, я об этом знал.

— И выходит, что вам также было известно, что в этот же день истекает срок по трастовому соглашению.

— Да.

— А теперь, мистер Кениг, ответьте мне, пожалуйста, было ли вам известно заранее, что по тому ее завещанию вы должны были получить одну четвертую часть от суммы основного капитала и аккумулированного дохода по нему? Викки рассказывала вам что-нибудь о том, что подобное условие было включено ею в завещание?

Кениг взглянул в мою сторону и глубоко вздохнул.

— Да, я об этом знал, — признался он, — Викки говорила мне об этом. Но данный факт вовсе не означает…

— Мистер Кениг, а теперь я прошу вас хорошенько подумать, прежде чем вы ответите на мой следующий вопрос. Как вы считаете, как вам кажется, что теперь будет со всеми этими деньгами, учитывая тот факт, что Викки умерла еще до того, как истек срок трастового соглашения?

— Я не знаю. Я этот документ в глаза никогда не видел.

— Вы имеете в виду само трастовое соглашение?

— Да, я его ни разу в руках не держал. И Викки, кстати, тоже. Мы с ней знали только, что этот ополоумевший старый… что ее отец рассказывал ей.

— И что же он ей говорил?

— Что по достижении тридцати пяти лет ей причитаются кое-какие деньги.

— А он ни разу не говорил, сколько это должно быть в цифровом выражении?

— Нет.

— Но вам все же наверняка было известно, что это должна быть довольно внушительная сумма, ведь доходы звезды той величины…

— Я не знал, сколько. И вообще, у меня сложилось такое впечатление, что большую часть доходов Викки он просто-напросто перекачивал на свой собственный банковский счет. Я уже говорил вам, что никогда не видел этого траста, трастового соглашения, и мне вообще не было ничего известно о том, что с него должна была поиметь Викки. Я знал лишь то, что она сможет наконец получить свои денежки, когда ей исполнится тридцать пять лет.

— И выходит, что вы не имели абсолютно никакого понятия о том, что станется с этими деньгами, если получится так, что ваша бывшая жена умрет, так и не дожив до своего тридцатипятилетия.

— Мне и в голову не приходило, что она может умереть.

— Но ведь тем не менее, это все-таки произошло.

— Да, Викки больше нет.

— И все же, как по-вашему, что теперь будет с этими деньгами?

— Викки говорила, что 75 % она завещает Элли и 25 % — мне.

— Это то, что Викки говорила. Ну а сами-то вы как думаете, что в том соглашении может быть сказано на сей счет?

— Понятия не имею.

— А вы не задумывались еще над тем, что будет с деньгами, если и Элисон тоже вдруг умрет?

— Я не знаю.

— Вы думали том, что все это может достаться Двейну Миллеру?

— Я не знаю.

— Или может быть, мистер Кениг, вы считаете, что все это теперь должно достаться вам?

— Я вижу, сэр, к чему вы клоните.

— И к чему же, по-вашему?

— Что это я убил свою собственную… — он внезапно замолчал. — Мистер Хоуп, как я понял из того, о чем здесь говорилось в самом начале, я не обязан отвечать на вопросы, если только я сам этого не захочу?

— Да, это так.

— И я могу прекратить допрос прямо сейчас, если захочу?

— Да, можете.

— Тогда я уже захотел. Мне хотелось бы прекратить все это.

— Хорошо, — сказал я. — Мистер Блум, вы сами все слышали.

— О'кей, — отозвался Блум. — Благодарю вас, мистер Кениг.

— Я уже могу идти?

— Но сначала мне бы хотелось, чтобы вы постарались отыскать для нас тот дом, где живет эта ваша дама, Дженни.

— Да, хорошо, я отведу вас туда.

— Я сейчас вызову машину, — сказал Блум и взялся за трубку телефона.

— Где сейчас моя дочь? — спросил Кениг.

— В морге, — ответил ему Блум, по телефону же он сказал, — Гарри, мне срочно нужна машина. Сможешь быть внизу минут через десять? Спасибо, — поблагодарил он собеседника и положил трубку.

— А морг этот где? — продолжал Кениг.

— Это «Калуса-Дженерал».

— А то ведь мне еще надо к похоронам кое-что подго… — Кениг замолчал на полуслове. — А что с ней там делают? Вскрытие, да?

— Да, вскрытие.

— И у них что, есть на это право? — этот вопрос Кениг обратил уже ко мне. — Чтобы изрезать ее и…

— Да, сэр, — ответил я. — В соответствии со статьей 406.11 в случае, если смерть наступила вследствие преступного насилия, вскрытие должно быть произведено в обязательном порядке.

Кениг глубоко вздохнул и понимающе кивнул.

— Тогда давайте уж поскорее закончим со всем этим, — проговорил он и тяжело поднялся со стула.

Дженни жила на Авокадо-Уей, в черном районе Калусы, что находился по другую сторону от беговых дорожек стадиона и как раз за торговым центром «Пляжный пейзаж». Очевидно застройщик обладал очень сильным воображением или же страдал галлюцинациями, так как до ближайшего пляжа отсюда было никак не меньше пятнадцати миль. Дом, на который указал Кениг, оказался обыкновенной постройкой из шлакоблоков под крышей из серой дранки и с ярко-красными ставнями на окнах. Свет от уличного фонаря падал на почтовый ящик, выкрашенный одной краской со ставнями. Имени на ящике указано не было, только цифры — 479. Мы все вместе подошли к входной двери (все того же красного цвета), увитой по обеим сторонам плющом. Жалюзи на окнах со стороны улицы были наглухо опущены. Света в доме не было. Блум позвонил в дверь. Немного погодя, он опять позвонил. Потом еще. Все это время сидевший на ступеньках крыльца соседнего дома пожилой негр с интересом наблюдал за нами. Блум в очередной раз нажал кнопку звонка.

— Кажется, дома ее нет, — сказал он и взглянул на часы. — Так во сколько, вы говорите, она была в баре в пятницу?

— Примерно в пять пятнадцать, — ответил Кениг.

— Сейчас половина девятого, — проговорил Блум и пожал плечами. — Должно быть она развлекается где-нибудь в городе с другим хахалем. Что ж, давайте поглядим, что нам имеет сообщить вон тот парень на соседнем крыльце.

Мы пересекли лужайку и подошли к негру, все так же сидевшем на своем крыльце и точно под фонарем. Представившись, Блум показал ему жетон и удостоверение полицейского. Негр сидел с таким невозмутимым видом, что можно было подумать, что общение с полицейскими было для него самым привычным делом. С нами он был даже более чем почтителен, но в то же время карие глаза его смотрели настороженно-выжидающе.