Смерть по ходу пьесы - Макбейн Эд. Страница 12

Возможно, Кендаллу стоило бы отложить репетицию, но предыдущее поведение Мишель и ее бурный уход заставили остальных актеров чувствовать себя смущенными и несчастными. С другой стороны, он рад был возможности обкатать эту сцену при участии такой изящной и дисциплинированной девушки, как Джози, и в отсутствие мистера Денежного Мешка, наблюдающего за этим с явным раздражением. Слава Богу, продюсер ушел. Но вместо него в шестом ряду восседал сам хваленый драматург, который отправился было домой пораньше переписывать какие-то реплики, которые его беспокоили. Подумаешь, реплики! Лучше бы он переписал три-четыре сцены, беспокоившие Кендалла, а еще лучше — всю эту его чертову пьесу.

Все в театре уже знали, что их «звездулю» сегодня подрезали в переулке и увезли в Морхауз Дженерал. Чак Мэдден, помощник режиссера, только что туда звонил. Теперь он пробрался в шестой ряд и сообщил Кендаллу и Корбину, что состояние мисс Кассиди удовлетворительное и что попозже вечером ее отпустят домой.

— Спасибо, Чак, — сказал Кендалл, поднялся и окликнул: — Эй, народ!

Актеры, бродившие по сцене в ожидании, пока что-нибудь начнется, повернулись и посмотрели в темный зал.

— Я знаю, что все вы будете рады узнать, что с Мишель все в порядке, — заявил Кендалл. — Точнее говоря, сегодня вечером ее отпустят домой.

— Замечательно! — вяло произнес кто-то из актеров.

— А они узнали, кто это сделал? — поинтересовался другой.

— Понятия не имею, — сказал Кендалл.

— В любом случае, это несущественно, — бросил кто-то еще.

— Джерри, ты догавкаешься!

— Прошу прощения, босс!

— Чак! Ты уже там?

— Да, сэр!

Чак Мэдден выскочил на сцену так, словно боялся пропустить свою реплику. На нем были ботинки с высокими голенищами, синяя кепка из шерстяной ткани и рабочий комбинезон маляра, оставляющий открытыми его мускулистые руки и часть торса. Ему было двадцать шесть лет, росту в нем было под шесть футов, глаза карие. Он прикрыл их ладонью и стал вглядываться в шестой ряд.

— Как вы думаете, можно ли что-нибудь сделать с освещением в тот момент, когда она выходит из ресторана?

— Это зависит от того, что вы хотите.

— Предполагается, что там должно быть темно. Нападающий должен выйти из темноты. А мы заставляем Джерри выскакивать при ярком свете...

— Да, создайте мне соответствующую атмосферу, — подал голос Джерри.

— Я знаю, что обсуждать вопросы освещения пока что рановато...

— Нет, почему же. Что вы хотите?

— Вы можете сделать так, чтобы в то время, когда она идет через сцену, медленно темнело? Так чтобы, когда Джерри выйдет ей навстречу, сцена была бы почти не освещена?

— Вот это мне уже нравится, — снова вякнул Джерри.

— Нужно поговорить с Куртом и узнать...

— Я слышу, — отозвался осветитель. — Будет сделано.

— Пусть начинает темнеть в тот момент, когда она выходит из дверей, — сказал Кендалл.

— Будет сделано.

— Ну что, народ? Попробуем?

— Уно моменто, — сказал Чак. — Начинаем со сцены за столом.

Корбин выстроил свою пьесу в абсолютно предсказуемой манере. Стоило только понять, что за спокойной сценой обязательно следует короткая сцена, рассчитанная на то, чтобы вызвать потрясение, а за ней — нудное затянутое рассуждение, и вся схема тут же становилась ясна. В результате в пьесе вообще не осталось неожиданностей. Корбин породил ряд таких последовательных триад, причем большая их часть была уродской.

Триада, которую они репетировали сейчас...

(Кендалл был твердо убежден, что им никогда не удастся сыграть этот отрывок...)

...состояла из сцены, в которой Актриса и Режиссер сидели за столиком в ресторане, за ней следовала сцена, в которой некто несущественный нападал на Актрису и ранил ее, и все это сменялось сценой, в которой Детектив долго и нудно допрашивает двух прочих главных персонажей. Оживить эту нуднятину не было никакой возможности. Сцена в ресторане была настолько полна намеков, предчувствий и страхов перед сгущающимися тенями, что любой мало-мальски умный зритель просто-таки знал, что, как только девушка выйдет отсюда, на нее тут же нападут.

— Почему вы не рассказали мне об этом раньше? Это произнес Режиссер.

Тот, который на сцене. Сам Кендалл продолжал сидеть в шестом ряду.

— Я... я боялась, что это вы мне звоните.

— Я? Я?!

А это реплика Купера Хайнеса, почтенного джентльмена, типичного доктора из популярной «мыльной оперы». Судя по его виду, он был до глубины души поражен самой идеей, что человеком, угрожающим актрисе по телефону, мог быть он сам. Его изумление было таким искренним, что Кендалл едва не расхохотался, хотя подобная реакция в данном эпизоде была совершенно неуместна.

— Извините. Я понимаю, что это нелепо. С чего вдруг вам могло бы захотеться убить меня?

— Да кому это вообще нужно?

Еще одна реплика, которая, будучи произнесенной Купером в его изумленно-смущенной манере, могла вызвать взрыв хохота. Кендалл в темноте яростно строчил замечания.

— Вам нужно пойти в полицию.

— Я там была.

— И что?

— Они сказали, что ничего не смогут сделать до тех пор, пока этот тип на самом деле не попытается убить меня.

— Но это нелепо.

— Да.

— С кем вы разговаривали?

— С детективом.

— И он сказал, что они ничем не могут помочь?

— Именно так он и сказал.

— Невероятно! Почему... вы понимаете, что это означает?

— Я так боюсь.

— Это означает, что вы будете спокойно спать в своей постели...

— Я понимаю.

— ...а кто-нибудь придет и нападет на вас.

— Мне ужасно не по себе.

— Это означает, что сегодня вечером вы можете выйти из ресторана...

— Я понимаю.

— И в эту самую минуту...

— Я понимаю.

— Убийца может уже поджидать вас с ножом в руке.

— А что я могу сделать? О Господи, ну что я могу сделать?

— Я немедленно отправляюсь домой и звоню кое-кому. У меня есть несколько знакомых, которые в состоянии прищучить этого вашего детектива и выяснить, что он может для вас сделать. Допивайте кофе, я вас подвезу.

— Не нужно, езжайте. Я и пешком дойду. Здесь же всего несколько кварталов.

— Вы уверены?

— Да, езжайте.

— Я беспокоюсь о вас, дорогая.

— Ну что вы, не стоит.

— И все-таки я беспокоюсь.

— Хорошая сцена! — прошептал Корбин.

Кендалл промолчал.

Он наблюдал, как Купер подошел к Хелен Фрирз, в данный момент играющей кассиршу, заплатил по счету, толкнул воображаемую вращающуюся дверь и вышел на улицу. Пока он шел за кулисы, Джози допивала свой кофе.

— Вот сейчас должно начать темнеть, — сказал Кендалл и сделал пометку, что темнеть должно чуть раньше. Джози допила кофе, взяла салфетку, аккуратно промокнула губы, немного помедлила, встала, нехотя надела пальто — о Господи, как она была хороша! — придвинула стул обратно к столу, подошла к кассирше, заплатила по счету и толкнула все ту же воображаемую вращающуюся дверь.

Начало темнеть.

Когда Джози двинулась через сцену, ресторан у нее за спиной — сперва стол и стулья, потом стойка кассирши — медленно стали погружаться в темноту. Подняв воротник пальто, словно защищаясь от пронизывающего ветра, девушка смело вышла наружу, С каждым ее шагом за ее спиной становилось все темнее и темнее. А потом свет зловеще начал меркнуть и перед нею, так что теперь девушка шла в сгущающейся темноте, а позади нее лежала сплошная тьма.

Из этой тьмы внезапно возник высокий мужчина в длинном черном плаще и надвинутой на глаза шляпе — Джерри Гринбаум, на этот раз не отпускающий никаких шуточек, играющий всерьез, в костюме, который он откуда-то выудил и впервые надел. Если на предыдущих репетициях он использовал вместо ножа какую-то деревяшку, то теперь — возможно, вдохновленный этим освещением — Джерри сжимал в руке настоящий хлебный нож, который он подобрал где-то за кулисами. Он держал его высоко над головой, как Тони Перкинс в «Психо», когда он подходит к Марте Бэлсэм. Джерри даже двигался так же, как Перкинс, — широкой, размашистой походкой, на негнущихся ногах, и одного воспоминания об этой сцене было достаточно, чтобы у зрителя кровь застыла в жилах, — хотя Кендалл планировал построить эту сцену немного по-другому.