Смерть по ходу пьесы - Макбейн Эд. Страница 9

Шарин снова посмотрела на своего посетителя.

— Я хотела бы, чтобы вы показались одному специалисту, — сказала она. — Сходите в регистратуру и запишитесь к нему на прием. Его зовут Саймон Вагенштейн, — продолжала Шарин, записывая имя врача на листке бумаги. — Он один из заместителей главврача.

— Почему я должен идти к какому-то другому врачу? Я уже черт знает сколько времени хожу от одного доктора к другому...

— Доктор Вагенштейн — психиатр.

— Ну уж нет! — тут же вскинулся Гаррод и сдернул свою рубашку со спинки стула. — Выписывайте меня, и дело с концом. Не хочу я идти ни к какому психиатру, пошло оно все в задницу.

— Возможно, он сумеет вам помочь.

— Да на кой черт мне идти к врачу, который лечит голову, если у меня болит в груди? Вы чего, серьезно?

Гаррод сердито натянул рубашку и принялся быстро застегиваться, не глядя на Шарин.

— Почему бы вам не обратиться с ходатайством о пенсии? — поинтересовалась она.

— Я не хочу на пенсию.

— Вы хотите остаться на службе, не так ли?

— Я хороший коп, — спокойно произнес Гаррод. — И я не стал хуже только от того, что меня подстрелили.

— Но вы можете отправиться на пенсию, как только...

— Не хочу я ни на какую пенсию.

— Тогда не стоит выдумывать воображаемые боли в груди, которые не позволяют вам вернуться...

— Они не воображаемые!

— Вы имеете право на пенсию...

— Я не хочу...

— Вы можете претендовать...

— Я хочу вернуться к работе!

— ...на федеральное пособие по инвали...

— Я не боюсь возвращаться на работу!

— Но никто не сможет обвинить вас, если вы больше не хотите рисковать...

— Как раз в этом они меня и обвиняют! — воскликнул Гаррод. — Они думают, что меня подстрелили потому, что я плохо справлялся со своей работой. Раз меня подстрелили, значит, я сделал что-то не так — понимаете? Я для них неудачник. Они не хотят больше работать вместе со мной, они боятся, что их тоже могут подстрелить, если они будут работать рядом со мной. Если я возьму пенсию по инвалидности...

Гаррод осекся, покачал головой.

— Я хороший коп, — повторил он.

— Если вы проходите еще восемь месяцев с болями в груди, причину которых никто не может выяснить, вы подпадете под действие статьи четвертой...

— Да, но если я соглашусь...

— На что?

— Если я ухвачусь за эту пенсию и уволюсь...

— И что тогда?

— Они скажут, что все ниггеры — бабы.

— А я и есть баба, — сказала Шарин.

Они стояли, глядя друг на друга. Телефонный звонок заставил их обоих вздрогнуть. Шарин сняла трубку.

— Доктор Кук слушает.

— Шарин? Это я.

Берт Клинг?

Дернуло же его позвонить именно в эту минуту!

— Подождите секунду, — сказала Шарин и прикрыла трубку рукой. — Пообещайте мне, что вы сходите на прием к доктору Вагенштейну.

— Давайте сюда эту сраную бумажку, — пробурчал Гаррод и выхватил у нее из рук листок с фамилией врача.

Репетиция возобновилась в пять, а сейчас было начало седьмого. Все четыре актера, играющие ведущие роли, вот уже час находились на сцене, прорабатывая наиболее трудные эпизоды. Начало назревать столкновение характеров.

Фредди Корбин дал главным действующим лицам своей пьесы следующие имена: Актриса, Дублерша, Детектив и Режиссер. Мишель это сразу показалось претенциозным, но потом она обнаружила, что вся эта дурацкая пьеса насквозь претенциозна.

Остальные четыре актера — двое темнокожих и двое белых — должны были играть массовку, роли без слов. Предполагалось, что они должны создавать «ощущение времени и места действия», как написал Фредди в одном из своих бесконечных указаний о том, как следует играть ту или иную сцену.

Двое мужчин-статистов играли детективов, воров, швейцаров, постоянных посетителей ресторана, библиотекарей, шоферов, официантов, политиков, уличных торговцев, продавцов, газетных репортеров и тележурналистов. Две женщины-статистки играли проституток, служащих полиции, телефонисток, секретарш, официанток, кассирш, продавщиц, сотрудниц газет и тележурналисток. Все четверо, как мужчины, так и женщины, отвечали также за быструю перестановку декораций во время кратких затемнений между сценами.

Пьеса состояла из двух актов и сорока семи сцен. Декорации в каждой сцене скорее «намекали на обстановку, чем описывали ее» — еще одна цитата из указаний Фредди. Например, стол и два стула изображали ресторан. Скамья и перила изображали подмостки конкурса красоты в Атлантик-Сити, где Актриса завоевала титул Мисс Америка, что и послужило началом ее карьеры.

Сегодня же репетировалась та самая сцена, в которой какой-то неизвестный ударил Актрису ножом...

— Так что, мы так и не узнаем, кто это на нее напал? — Вопрос Мишель был адресован в шестой ряд, где восседал их уважаемый режиссер. Ему составлял компанию продюсер спектакля Марвин Моргенштерн, ласково именуемый также мистером Морнингстаром, по аналогии с персонажем Германа Вука, или мистером Манибэгом, согласно его должности [1]. Мишель прикрыла глаза ладонью, защищаясь от света прожекторов, и вглядывалась в темный зал. Ей казалось, что это ключевой вопрос. Как, черт подери, можно требовать от актрисы, чтобы она сыграла жертву нападения, если она не знает, кто на нее напал?

— Это несущественно для данного эпизода, — отозвался Кендалл откуда-то из темноты. Мишель отчаянно захотелось, чтобы его было видно, чтобы можно было сойти со сцены и накинуться на него.

— Это существенно для меня, Эш! — воскликнула она, продолжая прикрывать глаза. Она по-прежнему не видела ничего, кроме слепящего света прожекторов и темной пустоты зрительного зала.

— Может, мы просто продолжим работать над этой сиеной? — предложил Кендалл. — А разбираться, кто что и кому сделал, будем потом, когда выполним все, что намечено.

Но Мишель стояла на своем.

— Извини, Эш, но я говорю именно об этой сцене. Ведь это именно со мной кто-то что-то сделает. Вот я вышла из ресторана и иду к автобусной остановке, а из темноты выходит некто...

— Ради Бога, Мишель, почему бы тебе просто не сыграть эту чертову сцену, а?

Марк Риганти, актер, играющий Детектива. Высокий, худощавый, темноволосый, одетый в джинсы, туфли на мягкой подошве и темно-красный свитер от Ральфа Лорена.

— Мы уже играли эту чертову сцену, — сказала Мишель, — причем не один раз, но я до сих пор не понимаю, кто это вышел из темноты и ударил меня ножом.

— Но это неважно, — вмешалась Андреа.

Девятнадцатилетняя Андреа Пакер, игравшая дурочку в постановке «Все о Еве», здесь исполняла роль Дублерши. У нее были длинные белокурые волосы, темно-карие глаза и худощавая фигура подростка. В жизни она отличалась острым язычком и холодной, сдержанной манерой поведения, что целиком соответствовало роли Дублерши. Иногда Мишель казалось, что Андреа вообще не играет. На этой репетиции наряд Андреа состоял из черного трико и обернутой вокруг бедер короткой голубой юбки.

Мишель ненавидела ее всей душой.

— Может, для тебя это и неважно, — откликнулась она, — но и нападают не на тебя. Это именно на меня нападает этот неизвестный, который выходит мне навстречу из темноты, который одет в длинный черный плащ и черную шляпу, надвинутую на глаза, который на самом деле Джерри...

— Что? — Из-за кулис высунулась голова Джерри. Он стоял там, ожидая, пока подойдет его очередь выходить на сцену.

— ...который только в предыдущем эпизоде был усатым официантом. Но ведь это же не усатый официант ударил меня ножом, правильно? Потому что тогда это все просто нелепо. И это не может быть Детектив, потому что это именно он помог мне снова обрести веру в себя и все такое. Значит, это или Дублерша, или Режиссер, потому что это единственные оставшиеся важные роли в пьесе. Ну так кто это — Андреа или Куп? Я просто хочу знать.

— Ну, не думаю, что это я, — извиняющимся тоном произнес Купер Хайнес. Ему было сорок три года, и у него был вид достойного джентльмена, посвятившего многие годы своей жизни «мыльным операм» — ежедневным сериалам, как их было принято называть, — и играющего обычно какого-нибудь обаятельного доктора. В «Любовной истории» он играл Режиссера. На самом деле он был гораздо лучше любого режиссера, с которым Мишель доводилось встречаться за свою жизнь, даже если считать тех, которые не пытались залезть ей под юбку. — Я не выстраивал эту роль с тем расчетом, что это я напал на Мишель, — сказал Купер, тоже приставив ладонь к глазам и посмотрев в зал. — Эш, ведь если это я на нее напал, я бы должен был знать об этом, разве не так? Ведь это изменяет весь подход к роли.