Легкая нажива - Макдональд Джон Данн. Страница 12
— Она здесь так долго и не может получить более удобного времени для выступлений?
— Ей нравится такой расклад, мистер Даррен. Высыпается, успевает захватить солнце, у нее целый вечер до выступлений. Другие артисты, если долго сидят на таком распорядке, начинают ворчать. А Бетти — нет.
— Хм, нашла дом вдали от дома...
— Думаю, она пробудет здесь недолго.
— Банни, вы как-то странно произнесли это.
— Что-то ее здесь удерживает.
— Проклятие! Здесь просто устаешь от постоянных намеков на всякие хитросплетения. Что же ее удерживает?
— Не сердитесь, ничего я не имел в виду. Такое уж тут место, весь город, не только этот отель. Иногда что-то слышишь случайно. Про Бетти Доусон я ничего конкретного не знаю. Но у меня сложилось впечатление, что... она как-то иначе связана с Хейнсом и Элом Марта, и это делает маловероятным ее увольнение — по их инициативе или по ее. Она из хорошей семьи. Да вы и сами, наверное, видите. Говорят, ее отец — врач, училась она в хорошем колледже, некоторое время работала с Джекки Ластером, а все, кто с ним связывался, в конце концов оставались на бобах. Этот человек может снять любую квартиру в городе за свою цену, но никто из артистов, которые его хорошо знают, не может выдержать его общества, если только это не вызвано самой крайней необходимостью.
Хью Даррен сложил потом всю информацию воедино, но это было где-то к концу второго месяца его работы. Они с Бетти кивали друг другу, улыбались, обменивались приветствиями, встречаясь в коридоре, на лестнице, в лифте.
Однажды — это было ранним октябрьским утром — он вышел из своей комнаты, а она как раз медленно направлялась к своей.
— Пора сказать вам спасибо, мистер Даррен.
— За что же?
— За приятные вещи. Маленькие, но заметные. Лучше еда, лучше обслуживание, а вся эта махина стала чище и симпатичнее и внутри, и снаружи. И обслуживающий персонал стал, как бы сказать, лучше относиться к работе. Реже случается, например, когда тебе подают стакан воды или приносят почту с таким видом, будто делают тебе огромное одолжение.
— Не знал, что это становится заметным. Я нахожусь так близко ко всему этому, что мне самому не видно.
— О, еще как заметно! И это замечательно. Потому что жизнь здесь становилась похожей... ну, как в палатке за городом или на сборных пунктах для пострадавших от стихийного бедствия. Вы настоящий профессионал, мистер Даррен. — Бетти улыбнулась ему. — И знаете, что мне больше всего нравится?
— Что же?
— Как вы ходите по отелю. Без спешки, суеты. Легким шагом, с улыбкой.
— Стараюсь делать вид, что я не зануда какой-нибудь.
Она зевнула:
— Извините. Я терпеть не могу этих менеджеров, которые носятся туда-сюда как угорелые, машут руками, суетятся. А вы при вашей нервной работе остаетесь спокойным.
— И за это вам спасибо, мисс Доусон.
— Если вы не боитесь, что персоналу это покажется излишней фамильярностью, то зовите меня просто Бетти, мне так было бы удобнее.
— А вы меня — Хью, если вам угодно.
— Хью — это когда мы встретимся в коридоре. А перед строем — мистер Даррен, сэр.
— Мне нравится, как вы работаете на сцене, Бетти.
— Я знаю, что нравится.
— Откуда?
— Смеетесь в нужных местах. И часто приходите. Так что это не секрет. Спасибо, Хью, за добрые слова. А сейчас, если через... семьдесят одну секунду я не упаду в постель, то свалюсь прямо на пол. У меня время точно расписано. Вам — доброе утро, а мне — спокойной ночи.
С тех пор с ней стало очень легко разговаривать, легко и настолько приятно, что Хью даже кое-что сдвинул в своем расписании, чтобы встречать Бетти чаще. Он узнал, когда ее можно было застать у бассейна, или в кафетерии, или за обедом в Малом зале. Работал Хью напряженно и в одиночку, и Бетти была единственным человеком, с которым он мог поговорить по душам. Он заметил, что она наблюдательна, и это ему пригодилось, чтобы проверить свои выводы относительно некоторых служащих отеля. Для него было откровением, что Бетти так много знает о личных проблемах и семейных делах барменов, посыльных, официанток, ведь у нее, казалось, нет времени для этого. Хью объяснил себе это тем, что Бетти излучала столько душевного тепла и так располагала к себе людей, что, даже не желая того, вызывала их на откровенность. Хью и себя поймал на этом.
К Рождеству их дружба окрепла. Весьма вероятно, что этим все бы и ограничилось, но Бетти внезапно показалось, что Хью выглядит усталым и разбитым. В ночь со среды на четверг она бывала свободна от выступлений и уговорила Хью тоже взять в четверг выходной, однако весь свой план держала в секрете. Они двинулись в путь на ее стареньком «моррисе» ранним утром седьмого января. Бетти произносила название своего автомобиля так, словно речь шла не о машине, а о живом человеке. На заднем сиденье стояла большая корзина с продуктами. Они проехали миль тридцать по шоссе и затем свернули в сторону, на такую плохую проселочную дорогу, что маленький автомобиль стонал и кряхтел на каждой кочке и выбоине, и оказались на выжженной солнцем местности. Утро было чистым, ясным и каким-то ослепительно молодым.
В местности, где по непонятным причинам даже самый последний сарай, населенный крысами, строили из привезенного издалека дерева, они остановились. Дорога обрывалась у дома из красно-коричневого местного камня. Маленький домик красиво смотрелся на фоне небольшого холма.
Бетти достала ключ от грубо сколоченной тяжелой двери. Чувствовалось, что здесь она ощущает себя хозяйкой. Возле большого камина были сложены дрова. Рядом с домом, в глубоком колодце, находился насос, приводимый в действие бензиновым мотором. Внутри был газовый баллон для маленькой печки и холодильника, а также керосиновые лампы.
Дом состоял практически из одной большой комнаты — тут и гостиная, и спальня, и кухня в углу — и крошечной ванной. Бетти определила Хью на вспомогательные работы. Когда подготовка была закончена, она посмотрела на Хью и с чувством гордости за этот славный приют произнесла:
— Видите? Все, как у настоящих отшельников.
Она стояла и улыбалась ему. На ней были обтягивающие фигуру бледно-голубые джинсы, белая ворсистая шерстяная кофта без воротника, мягкие ботинки для пустыни. Ее черные волосы были собраны сзади в «конский хвост» и перехвачены толстым белым шнурком. Зеркальные солнечные очки делали глаза невидимыми.
— Это в десяти тысячах лет от «Камеруна», — заметил Хью.
— Следовательно, это именно то, что нам нужно, дорогой мистер Даррен. Вначале будет небольшой завтрак, а вы разожжете огонь, здесь прохладно, потом — прогулка по местам, которые я знаю, потом — опять сюда и немного вина, далее обед на свежем воздухе и легкий сон для тех, кто устанет, еще немного вина и последнее застолье; немного посидим у камина, а там, по темноте, обратно к будням, работе, запаху денег. Но до этого я постараюсь вас вытащить из вашего ежедневного состояния, честное слово.
И ей это удалось. Они были одни в море тишины, которая только и давала настоящее отдохновение. Обеденный стол они вытащили на солнце, в защищенное от прохладного ветра место. Ели как волки. Потом разговаривали, немного вздремнули: Бетти — на кушетке у камина, а Хью — лежа поверх одеяла в широкой глубокой кровати.
После обеда, сидя перед камином на индийском ковре, Хью тогда спросил:
— Я вижу, вы добровольно не хотите давать информацию и ждете моего вопроса. Но, если это секрет, я молчу. Скажите только: этот дом ваш?
— Я странным образом считаю, что да, Хью. — Голос Бетти был мягким и задумчивым. Она сидела, обхватив колени и положив на них подбородок, и смотрела на огонь и раскаленные угли, слегка нахмурив брови. — Вообще-то это дом Мэйбл Хасс, старой, малограмотной, неопрятной женщины. Малограмотна она в смысле книг. У нее небольшой мотель в Вегасе, притон наркоманов на старой улице города, зажатый с одной стороны мебельным магазином, а с другой — большой фирмой, название которой преследовало меня, потому что светило прямо в мое окно всю ночь напролет. Это был дешевый номер, самый дешевый, какой я могла найти, а я была совсем на мели, Хью. На мель человек попадает — в Вегасе или еще где — не потому, что тебя выбросил туда жестокий мир, а по собственной инициативе. Хочешь чего-то найти, а в итоге помогаешь каким-то мерзавцам пустить себя по миру. Это нелегко понять, легче винить всех и вся.