Утопленница - Макдональд Джон Данн. Страница 6

Вспомнив, что забыл пообедать, съел кусок сыра и открыл вторую банку пива. И снова нахлынули воспоминания о Луэлл — у него не было сил сопротивляться. В этой квартире она никогда не чувствовала себя свободно, по дороге сюда или обратно беспокойно ерзала на переднем сиденье. Лучше всего было у него на даче, там не приходилось подсознательно прислушиваться к окружающим звукам, и она ощущала полную раскованность, оставалась сама собой.

Не выпуская банки из рук, он быстро прошел через большую гостиную, о которой Луэлл заметила, что выписанный из Орландо женоподобный декоратор выбрал обои, подходящие только для холла киноклуба. Открыв звуконепроницаемую дверь, он очутился в приемной своего офиса, услышал стук машинки, который внезапно умолк, так как Энджи Пауэлл, вскочив от неожиданности, схватилась за сердце. Миссис Ниммитс, сидевшая за столиком в углу, объявила:

— Мистер Сэм, клянусь, если вы войдете в эту дверь сорок раз за минуту, Энджи сорок раз подскочит в полуобмороке.

— Я же не представляла, что вы там, — оправдывалась Энджи. Сэм Кимбер прошел в свой просторный кабинет, сопровождаемый Энджи за спиной, с кучей бумаг в руках. Она закрыла за собой дверь. Усевшись за стол, Сэм прикончил пиво и, выбросив банку в корзинку для бумаг, спросил:

— Ну-с, какие новые погромы нас ждут сегодня?

У нее была дурная привычка сообщать в первую очередь наименее важные сведения, причем после каждого ожидала инструкций, делая пометки в блокноте. Энджи Пауэлл — высокая, пышущая здоровьем девушка, которой не было и двадцати. Сплошная кровь с молоком, рост — сто восемьдесят два без каблуков, огромные глаза цвета лаванды, сверкающие белизной зубы и темно-золотые локоны. Отличная пловчиха, ныряльщица, лыжница, прыгунья, конькобежка, танцорка и секретарша. Выглядела огромной, везде ее было чересчур много. Жила вместе с матерью, тоже приличной великаншей, и с отцом — настолько маленьким, тщедушным, запуганным, что его практически и не замечали. Была единственным ребенком. Вот уже три года Энджи служила у Сэма, последние два года — в качестве секретарши и была ему абсолютно преданна, всегда в ровном, веселом настроении, хотя, к сожалению, не имела понятия о юморе.

Когда-то давно, еще до связи с Луэлл, Сэм, — возможно, из любопытства или из упрямства, свойственного скалолазам: покорить просто потому, что она существует, — в первый и последний раз попытался соблазнить ее, пригласив в дружеской беседе в свою жилую часть. Обняв девушку, почувствовал, как она съежилась, сникла и задрожала. Поцеловал — вроде бы притронулся к напуганному ребенку. Глядя на него лавандовыми глазами, полными слез, она прошептала:

— Вам я не могу залепить.

— Что-о?

— Не знаю, как быть. Когда мальчишки начинают приставать, я им даю затрещину. Пожалуйста, пустите, мистер Сэм.

Отпустил ее.

— И всегда даешь затрещины?

— Я обещала Богу и мамочке никогда в жизни не делать ничего мерзкого.

— Мерзкого?

— Разрешите, мистер Сэм, я возьму расчет.

— Что, если мы про это забудем, и такое больше никогда не повторится?

Она задумалась.

— Тогда, наверное, мне можно не увольняться.

После того неприятного эпизода он, внимательно приглядываясь к ней, задавая при случае вопросы, пришел к выводу, что эта огромная, веселая девушка, очевидно, никогда не испытала ни малейшего намека на желание, даже не задумываясь над этим, и, вероятно, уже не испытает. Это было самое неправдоподобно бесполое существо во всей средней Флориде.

...Она дошла до последнего сообщения:

— Джес Гейбл несколько раз хотел связаться с вами, мистер Сэм.

— Передайте, чтобы зашел.

— Из Джэксонвилла?

— Ох, я не знал, что он опять там. Соедините меня по телефону, если получится.

— Сию минуту. Он поставил три номера, когда звонил в последний раз. Уже повернувшись к двери, она сказала:

— Мистер Сэм?..

— Слушаю.

— Я... мне очень жаль вашу приятельницу.

— Спасибо, Энджи.

Когда девушка скрылась за дверью, он горько усмехнулся: голубую сумочку лучше было бы отдать на хранение Энджи. Спрятала бы ее, ни за что не раскрывая, никогда не упоминая о ней. Однако тут же устыдился: с чего бы ему считать Луэлл менее достойной доверия? Выбирал из них обеих, и Луэлл была умнее, не позволила бы себя обмануть, обвести вокруг пальца.

Зазвонил телефон — Джес. Изъяснялся, как обычно, настолько туманно, намеками, что порой его трудно было понять.

— Сэм, мне позвонил наш общий друг; все выглядит вполне прилично, и стоит окончательно определиться, пока я здесь; вообще день был весьма интересный. Пожалуй, можно с уверенностью сказать, что пройдет наш план, а сумма, на которой сейчас собираются остановиться, всего на десять тысяч больше моего предположения. Наши мальчики произвели основательный нажим, да, можно с определенностью говорить о нажиме, чтобы склонить к разумной сумме. Завтра все решится, так что думаю, мне следует остаться. Операция получается первоклассная, часам к десяти все будет в порядке.

— Отлично, Джес.

— Но с трехмесячным сроком дела обстоят хуже. Возможно, потребуют шестьдесят дней, а у нас это вызовет осложнения.

— Если не выйдет, соглашайся на шестьдесят.

— По-моему, это единственное слабое место во всей операции, и некоторые из новых друзей здесь со мной соглашаются. Будет невозможно избежать проверки счетов, но, откровенно говоря, это и к лучшему: весь гол будем знать, на каком мы свете, каждый год окажется зафиксированным и закрытым.

— Меня это устраивает, дружище.

— А теперь — страшно, что так случилось с Луэлл. В самом деле, ужасно, у меня даже сердце разболелось, когда услышал. Такая милая молодая дама, всегда веселая; прими хоть так, по телефону, мои глубочайшие соболезнования, Сэм.

— Спасибо, Джес.

— Это жестоко, когда на человека обрушивается такой удар. Разрешим нашу проблему, и потом можешь отправляться в длительное путешествие нужно сменить обстановку, взглянуть на вещи по-новому.

— Посмотрим. Позвони мне завтра, когда станет известен результат.

— Я в этой истории остаюсь пессимистом, но, думаю, завтра услышим добрые вести, Сэм. До свидания.

Глава 3

В мае зной начинает свое пятимесячное нашествие на долины, озерные районы средней Флориды. Пляжи на побережье переполнены отдыхающими, и там веет прохладой, а глубоко в центральной части сонные городишки обезлюдели, там остались лишь те, кто не может уехать, поддерживая себя урчащими, нагоняющими по-больничному холодный воздух кондиционерами. Жара стоит тяжелая, безжалостная, изнурительная, и те, кто ее выдерживает, напоминают забытую всеми стражу старой крепости, зато они утешаются: мы не слабаки, у нас есть чувство ответственности, — и подбадривают себя крепкими выражениями в адрес тех, кто сбежал отсюда. Иногда проносятся сильные грозы, но после краткой иллюзии прохлады снова нависает духота и сонная тишь. В воздухе стоит непрерывный стрекот насекомых, кваканье лягушек, изредка раздастся трель какой-нибудь птахи. Загар бледнее, так как прямые лучи солнца непереносимы и кожа покрывается пятнами. Прежде чем взяться за дверцу машины, приходится оборачивать руки платком. Жизнь начинается ранним утром, оживление наступает и после захода солнца, но в продолжение дня улицы городков пустынны, редкий прохожий тащится медленно, горбясь под тяжестью зноя, щуря глаза от немилосердного солнечного света. У кого во дворе есть бассейн, тот заказывает куски льда, чтобы охладить воду и поплавать вечером. Дети капризничают и часто болеют. Старые дружеские связи вдруг ни с того ни с сего рвутся.

В следующем мае все начинается снова, забываются прошлогодние мучения, и солнце на первых порах сулит одни удовольствия.

В погребальной конторе, оснащенной разными охлаждающими установками, было холодно, как в гробу. Но в церкви в центре города было жарко, полутьма не давала ощущения прохлады. Как в плохо освещенной парной, думал Харв Уэлмо, возвращаясь к себе на службу. Хорошо, что ему не обязательно присутствовать на отпевании, это напрасный жест. Хансоновская родня позаботилась о количестве провожающих. Кроме того, пришли все, кто так или иначе работал на Сэма Кимбера. И еще любопытные, зеваки. Получится внушительная процессия по пути на кладбище. Если бы он не пришел, тоже ничего не случилось бы. Хотя, с другой стороны, Сэм может обратить внимание. А в он в последние дни стал ужасно мнительным.