Ночь всех мертвецов - Макдональд Йен. Страница 3

– Ты должна полететь со мной, – сказал Сол Элене. – Идея твоя. – И уже ассистенту: – Доктор Асадо должна полететь со мной.

Элена пригладила свои всклокоченные воздушными струями волосы:

– Нет, Сол, там мне не место. Это было твое дитя. Ты его выносил и родил. И потом, ты же знаешь, ненавижу общаться с «пиджаками».

Последнее предназначалось для улыбчивого ассистента – но тот уже вел Сола к распахнутой дверце.

Сол пристегнул ремни, и воздушный корабль, запустив турбины, накренился. Сол проводил глазами Элену – та, помахав рукой, побежала обратное зданию института. Крепко вцепившись в корзинку, ощутил что-то вроде удара под дых – аэролет перешел на горизонтальный режим. В корзинке, перепуганная до полусмерти, сама с собой толковала мертвая обезьянка.

– Что у вас с пальцем? – спросил корпорадист.

Когда Сол расколол резервуар и вытащил макаку Маршу из вод ее второго рождения, обезьянка жутко сердилась: похоже, не из-за того, что побывала на том свете, а потому, что промокла. Миг абсолютного, священного безмолвия, затем – одновременно – грязное ругательство и струя крови и, наконец, ликующий рев всей команды, работавшей над проектом «Лазарь». Обезьянка, встревоженная дикими аплодисментами и криками, шныряла по полу в поисках убежища повыше. Элена поймала ее, когда та, судорожно дергаясь, пыталась безуспешно вскочить на стол. Элена завернула ее в термоизолирующее одеяльце и засунула бьющееся в корчах существо в наблюдательный инкубатор. Не прошло и часа, как у Марши полностью восстановилась регуляция моторики, и она уже глодала углы своего пластикового манежа и вычесывала воображаемых блох. Пока фургоны доставляли в институт штабеля пиццы и ящики с дешевым мексиканским шампанским, кто-то догадался позвонить Адаму Тесслеру.

В воздухе ожившей обезьянке не понравилось. Она разразилась такими визгливыми причитаниями, что даже пилот не выдержал.

– Перестань, – рявкнул Сол Гурски. Но тварь и не думала его слушаться, а, раскачиваясь на своем голом заду взад-вперед, вопила еще пуще.

– Разве можно так разговаривать с историческим событием? – проговорил ассистент. Нагнувшись к решетке, ухмыльнулся, пошевелил пальцами, пощелкал языком. – Привет, братишка. Как его звать?

– Вообще-то это сестренка. Мы зовем ее Марша. Она же Невеста Франкенштейна.

«Куси его», – подумал Соломон Гурски. Под брюхом аэролета «Тесслер-корпорады» плыли десять тысяч зеркальных бассейнов. Франкенштейн создавал нежить. В том-то и суть. В том-то и новаторство.

На дворе стоял Век Всевластия, но люди не удовольствовались своим умением превращать любую ненужную вещь в нужную. Ибо продолжало существовать нечто, не желавшее подчиняться текторам «Нанозиса», «Аристида-Тлаксальпо» и других отцов нанотехнологической революции. То была смерть. Весь оптимизм и отчаяние Века Всевластия выражены в Постулате Уотсона – словах одного из пионеров нанотехнологии. «Забудьте о превращениях мусора в нефть и астероидов в ряды «фольксвагенов», о возможности повесить в гостиной точную копию холста Ван-Гога. Первоочередная задача нанотехнологии – сделать нас бессмертными».

Вложенные в исследования пять миллиардов ТОБ-долларов разрушили последнюю преграду. Текторы трансформировали все, к чему прикасались, и убивали все, что трансформировали. Команда Гурски и Асадо раньше своих конкурентов создала вирусы-репликаторы, которые внедрялись в живые клетки и превращали их в матрицы на базе текторов. Их ДНК множились, точно споры, в миллионах экземпляров. Гурски и Асадо вывели алгоритм смертоносной эффективности карцином. Провели эксперименты в пробирках и резервуарах. Нарекли еще одну безымянную макаку-резуса Франкенштейном и впрыснули в ее тело текторы. На глазах Сола и Элены крохотные машины медленно превращали тело обезьяны в нечто, чего не могла вообразить себе даже гангрена.

Элена хотела добить макаку из жалости, но они боялись открывать резервуар, опасаясь заражения. Спустя неделю животное отмучилось.

Монстр развалился на части. Именно так это выглядело. И тут Асадо и Гурски вспомнили жаркий день в поселке Реденсьон, когда Сол обзавелся алмазной передачей.

Если смерть – комплексный процесс, нагромождение микросмерти поверх мини-смерти, поверх малой смерти, поверх среднего-размера-смерти, вполне возможно, что жизнь повинуется тому же энергетическому закону. Неуклонно нарастающая антиэнтропия. Модель финансовой пирамиды.

Вывод Гурски из Постулата Уотсона: «Первоочередная задача нанотехнологии – воскресить мертвых».

Из янтарного марева поднялась Черная Башня. Придуманный Солом и Эленой для собственного употребления шуточный термин пошел гулять из уст в уста, и теперь весь персонал научно-исследовательского подразделения корпорады именовал сооружение, которое Адам Тесслер строил на дне долины, «Барад-Дуром, что в Мор-доре, над коим клубится красный смог», а Адама Тесслера – его бессонным Всевидящим Глазом.

Сейчас башня насчитывала больше пятидесяти ярусов, но, судя по всему, не собиралась этим ограничиваться. Как только очередная секция затвердевала и впадала в спячку, в нее, проделав отверстие в стене, вселялся следующий элемент разветвленной корпорации Адама Тесслера. Архитекторы-люди понятия не имели, когда она перестанет расти. Может быть, когда достигнет километровой или полуторакилометровой высоты – если стабилизируются и отомрут архитекторы-текторы. Сол ненавидел ее глянцево-черные зубцы и наросты и вообще всю эту помесь геологических процессов с раковой опухолью. Стиль – Гауди, материал – дерьмо.

Аэролет завис высоко над стройкой, отдался во власть навигационного поля, сделал круг.

«Все на свете – лишь атомы, амиго», – сказал тот парень, хозяин нанозаводика. Сол запамятовал его имя. Живые и мертвецы сложены из одинаковых атомов.

Они начали с малого – с парамеций, с амеб. С едва живых существ. Так и пошло. Беспозвоночные. Реанимированные тонконогие тараканы, снующие по инсектарию. Биологические машины, наномашины – все равно машины. Машины для выживания. Теперь дави их, не дави – все бесполезно: они возвращаются с того света.

Что толку воскресать, если когда-нибудь опять умрешь?

Тараканы возвращались к жизни. И вновь возвращались. И вновь.

Теперь уже Сол осторожничал, ратовал за то, чтобы неторопливо подняться по всем ступенькам эволюционной цепи. Но Элена не желала медлить. Она хотела взяться за обезьян. От обезьяны недалеко до человека.

На его глазах орда текторов набросилась на животное, содрала кожу с плоти, плоть с костей, разъяла сами кости. На его глазах наномашины сложили все это вновь в форме обезьяны. Она покоилась в жидкости – целая и невредимая, но, судя по приборам, мертвая. И вдруг линия на мониторе подпрыгнула и еще раз подпрыгнула, и в такт ей задергалась вторая, и подключилась третья, и вскоре все линии на экране резвились сообща, и мертвое существо восстало из праха.

Аэролет спускался, держа курс точно в центр белого креста на посадочной площадке, которая прилепилась к боку растущей башни. Аппарат приземлился. Покачался на своих жучьих лапках. Надпись «Пристегнуть ремни» погасла, трап выдвинулся.

– Веди себя прилично, – приказал Соломон Гурски обезьяне.

Всевидящий Глаз ждал у дверей башни. Его сопровождали верные назгулы.

– Сол.

Теплая сильная рука стиснула его пальцы, на за все годы знакомства с Адамом Тесслером Соломон Гурски не доверял ему ни секунды – ни как студенту нанотехноло-гического факультета, ни как главе самой динамичной нанотехнологической корпорады в Сфере Совместного Процветания Тихоокеанского Бассейна.

– Ах вот она какая? – Адам Тесслер нагнулся к корзинке и загукал, обращаясь к обезьянке.

– Она кусается.

– Вижу. – Марша вцепилась в палец Адама своей крохотной розовой ручкой гомункулуса. – Итак, ты победил последнего врага человечества.

– Нет. Не победил. Просто обнаружил то, что расположено с той стороны смерти. Не бессмертие – воскрешение.

Адам Тесслер открыл клетку. Марша, вскарабкавшись по его руке, уселась на плече пиджака от Скарпаччи. Тесслер пощекотал ее мохнатое брюшко.