Время войны - Антонов Антон Станиславович. Страница 13

— Этот вопрос мы уже решили, — буркнул Тауберт. — Если вы возьмете Уражай раньше, чем Жуков займет Бранивой, тогда можно будет и пересмотреть это решение. А пока ничем помочь не могу. Что у вас по западной операции?

— Высадка пятью армадами. Главные силы — в районе Чайкина и Бранивойсака. По семь фаланг с севера и юга выходят на перешеек, еще шесть занимают Чайкин, Бранивойсак и Дубраву и подавляют сопротивление 1-й армии целинцев.

— А Гаван?

Гаван был пятимиллионным городом к востоку от Бранивойсака. Его название не имело никакого отношения к Гаване, а происходило от слова «гавань», искаженного целинским произношением, в котором не было мягких согласных.

— Гаван — это другой округ. Мы рассчитываем пару дней удерживать у целинского командования впечатление, будто амурцы высадили в Чайкине и Бранивойсаке небольшой десант, для подавления которого не требуется подтягивать войска других округов.

— Как это? — удивился Тауберт.

— Очень просто. Рейнджеры Сабурова перед началом высадки захватят штаб военного округа в Чайкине и административные здания. Административные округа в ЦНР совпадают с военными, и это очень удобно. Мы перехватим каналы связи и будем гнать в Центар дезу.

— Но ведь плацдарм для наступления удобнее развернуть к северу от Гавана! Или вы все-таки намерены засесть в оборону на полгода? Так об этом можете даже и не думать!

— Я думаю только о том, что в Гаван лучше войти на четвертый-пятый день вторжения. К этому времени скрывать масштабы операции будет уже бессмысленно, и 5-я армия наверняка выйдет из Гавана и увязнет на перешейке. Тут мы и отрежем ее ударом во фланг.

— Неприемлемо! — отрубил Тауберт. — Наступление надо развивать с первого дня, а не с пятого.

— А как же первоочередная задача? Мы ведь, кажется, решили — сначала пленные, а потом уже все остальное.

— И это тоже. В Гаване пять миллионов жителей. Подсчитайте, сколько из них подходят под заданные параметры.

— Это не играет роли, когда речь идет о пяти днях. Я просто не хочу, чтобы мои передовые силы, не покончив с одной армией противника, сразу же попали под удар другой.

— Все играет роль, когда речь идет о днях, — не согласился Тауберт. — Надеюсь, вы не забыли про сотый день? А за ним будет двухсотый, трехсотый и так далее до тысячного. Сколько лет вы намерены возиться с этой жалкой страной — год, два? Может быть, три?!

— Не знаю, маршал-сан. Все будет зависеть от воли целинцев к сопротивлению. И страна эта вовсе не жалкая. Полтора миллиарда жителей — это очень серьезно. Пока я уверен только в одном: миллион солдат на Закатном полуострове не сможет оказать легиону достойного сопротивления. А что будет дальше, я при всем желании сказать не могу. Пророческим даром, увы, не наделен.

— При чем здесь пророческий дар? Я требую лишь конкретного плана действий с ориентировочными датами. Когда вы намерены занять Уражай при минимальном сопротивлении и при максимальном? Две эти даты вы можете мне назвать?

— Только одну, — ответил Бессонов. — Если учесть, что в первые двенадцать дней вторжения слишком много сил будет отвлечено на захват и отгрузку пленных, генеральное наступление я смогу начать не раньше третьей недели. Если паника целинцев под впечатлением от нашего внезапного удара окажется настолько велика, что они начнут беспорядочный отход, то к концу месяца мы будем в Уражае.

— Почему к концу месяца? Там всего два-три суточных перехода максимум. И откуда взялись эти двенадцать дней?

— Если мы высадимся на 88-й день сосредоточения, то все последующие дни до сотого включительно будут заняты лихорадочной охотой за пленными. Как только силы вторжения подавят сопротивление на полуострове, на эту охоту придется отрядить не меньше половины легионеров и транспортных средств, включая боевые машины и танки. Неужели вы думаете, что в этой обстановке можно начинать наступление?

— А как иначе вы собираетесь сохранить эффект внезапности? ЕслиTckb wtkbyws gjkexfn gthtlsire целинцы получат передышку, то за две недели они успеют организовать оборону.

— Именно так, — согласился Бессонов. — Но вы сами загнали меня в патовую ситуацию. Был бы на западе целый легион — была бы и возможность для маневра. А с третью легиона маневрировать нечем. Надо выбирать, что нужнее. Либо пленные, либо наступление.

— Ничего подобного! У вас есть еще одна возможность для маневра. Время! Откуда вдруг появилась новая дата вторжения — Д+88? В вашем собственном графике сосредоточения высадка приходится на Д+84.

— В уточненном графике сказано: «не ранее Д+84», — поправил маршала Бессонов. — А по последним данным разведки Бранивой собирается 5 мая начать свой освободительный поход. Если чайкинисты форсируют реку в Д+85, то через три дня они как раз завязнут в амурской полосе обеспечения и не смогут адекватно отреагировать на наш удар по их тылам.

Тут маршал Тауберт на какое-то время задумался. Поначалу он и сам был сторонникам удара по тылам ЦНР в тот момент, когда она увязнет в большой войне на востоке. Но когда начался весь этот стодневный цейтнот, маршал свыкся с мыслью, что легиону придется высадится раньше, чем чайкинисты форсируют Амур.

К тому же военные советники убедили его, что качественное превосходство эрланской техники с лихвой компенсирует все количественные минусы. А следовательно, вольные или невольные помощники в лице амурцев легиону не нужны.

Увы, маршал слушал не только землян. Больше того, их он как раз часто слушал крайне невнимательно.

Так вышло и на этот раз.

— Нет. Неприемлемо, — сказал маршал, прерывая паузу. — Д+88 — это поздно. И Д+84 — поздно. Окончательное сосредоточение легиона по графику — Д+81. В этот день и надо начать вторжение. Тогда у нас будет целых двадцать дней на отгрузку пленных. А значит, для этой операции потребуется меньше сил. Вот что значит время, — заключил Тауберт, назидательно подняв указательный палец.

Лицо маршала приобрело то выражение, по которому земляне уже научились определять, что возражать дальше бесполезно. Редрик Тауберт был готов слушать своих собеседников лишь до определенного момента, пока чужие слова не наводили его на очередную гениальную мысль.

Теперь эта мысль пришла, и маршал заговорил тоном, не допускающим возражений.

— Легион должен высадиться на 81-й день сосредоточения. Отгрузку пленных начать через сутки и полностью развернуть к 85-му дню. В Гаван и Чайкин войти сразу после высадки, в остальные города-миллионеры — в течение суток, после чего главными силами начать наступление на Уражай.

Бессонов выслушал все это с обреченным видом и даже не стал ничего говорить. И в частности ни словом не обмолвился о том, что двухмиллионный город Громау по его плану предполагается взять только на третий день вторжения, когда до него с двух сторон доберутся фаланги, высаженные в районе Чайкина и Акъянсака.

В конце концов, когда начнутся бои, и обстановка станет меняться ежечасно, маршалу Тауберту будет не до этих мелочей.

С датой вторжения было хуже. Мало того, что теряется целая неделя, которую можно с толком потратить на реинкарнацию и боевую подготовку землян — так еще и Мюллера с его освободительным походом придется подсечь на взлете, когда все складывалось так удачно.

А впрочем, начальник разведки легиона Сабуров уже заверил и Жукова, и Бессонова, что беспокоиться не о чем и ломать голову над тем, как спровоцировать амурцев на активные действия, не имеет смысла.

Если целинское командование примет вторжение легиона за превентивный удар амурцев, то его ответные действия очевидны настолько, что даже и к бабке не ходи.

Бранивой с радостью заявит, что враги мира и прогресса вероломно напали на него без объявления войны, и тут же отдаст приказ о начале великого освободительного похода.

Целинская народная армия ринется вперед и нарвется на амурские укрепления. А сзади ей подрежет тылы легион. И когда целинцы сообразят, наконец, во что они вляпались, и начнут метаться, не зная, что им делать — вот тогда амурцы перейдут в контрнаступление и разом снимут все проблемы.