Тим - Маккалоу Колин. Страница 45

Он пошел вниз, в сад, потому что он боялся дома в Артармоне, дом был чужой, не то, что коттедж. Только в саду он чувствовал себя хорошо, и в сад он ее и унес. И в саду, наконец, он почувствовал ее грудь, в саду, где он был одним из миллионов других созданий, он мог забыть, что он — неполный доллар, мог раствориться в сладком, пронизывающем тепле ее тела. И он растворился, растворился на долгие часы, чувствуя невыразимое блаженство и зная, что она с ним каждой своей частицей.

Печаль пришла, когда она велела ему вернуться в дом, и он понял, что они должны расстаться. Он прижимался к ней так долго, как мог, неся ее маленькое тело и страдая при мысли, что он должен отпустить ее. Ужасен был момент, когда он положил ее в кровать и повернулся, чтобы идти к себе. Когда она притянула его к себе и заставила лечь рядом, он сделал это в немом удивлении, потому что ему не пришло в голову спросить у папы, будут ли они с Мэри вместе спать всю ночь, как его мама и папа.

Затем был момент, когда он понял, что действительно принадлежит ей, что может уйти под землю в последнем бесконечном сне, спокойный и свободный от страха, потому что она будет с ним там, в темноте, всегда. Он больше ничего не будет бояться, он победил ужас, открыв для себя, что он никогда не будет один. Ибо его жизнь всегда была одинокой, он всегда стоял вне думающего мира, всегда где-то вне, всей душой стремясь войти в этот мир и не имея такой возможности. Но теперь это не имело значения. Мэри соединилась с ним. Это были самые тесные, надежные узы, и он любил ее, любил ее, любил ее… Скользнув вниз вдоль кровати он поместил лицо между ее грудями, чтобы почувствовать их мягкость, а пальцы одной руки очерчивали круг около твердого дразнящего соска. Она проснулась и замурлыкала, как котенок, обняв его. Он хотел поцеловать ее опять, очень хотел поцеловать ее, но вместо этого вдруг засмеялся.

— Что ты смеешься? — спросила она, сонно потягиваясь и просыпаясь окончательно.

— О, Мэри, ты гораздо лучше, чем мой плюшевый мишка! — ответил он сквозь смех.

Глава 27

Когда Мэри позвонила Рону, чтобы сказать, что она дома и что с Тимом все хорошо, ей показалось, что его голос звучал устало.

— Почему тебе не приехать и не пожить с нами несколько дней? — спросила она.

— Нет, спасибо, дорогая. Думаю, нет. Вам будет гораздо лучше, если я там не буду болтаться.

— Это неправда, ты знаешь. Мы беспокоимся о тебе, скучаем и хотим тебя видеть. Пожалуйста, приходи, Рон, или я подъеду на машине и заберу тебя.

— Нет, не хочу, — голос его звучал упрямо, он хотел настоять на своем.

— Тогда, может быть, мы приедем к тебе?

— Когда выйдете на работу, можете приехать как-нибудь и переночевать, а до этого я не хочу вас видеть, ладно?

— Вовсе не ладно, но если ты так хочешь, то я ничего не могу поделать. Я понимаю, ты думаешь, что поступаешь правильно, что мы должны оставить тебя одного, но ты неправ. Тим и я были бы очень рады видеть тебя.

— Когда вернетесь на работу, не раньше.

Последовала короткая пауза, затем его голос зазвучал опять, слабее и дальше.

— Как Тим, дорогая? С ним все в порядке? Он, правда, счастлив? Мы правильно сделали, и он действительно почувствовал себя, как будто он — полный доллар? Был мистер Мартинсон прав или нет?

— .Да, Рон, он был прав. Тим очень счастлив. Он совсем не изменился, и в то же время ужасно изменился. Он стал увереннее в себе, удовлетвореннее, не таким уязвимым и отчужденным.

— Это я и хотел услышать, — его голос упал до шепота. — Спасибо, Мэри. Увидимся.

Тим был в саду и занимался пересаживанием цветов. Быстрой живой походкой, слегка покачиваясь, что было новым для нее, Мэри пошла через газон к Тиму. Она улыбалась. Тим повернул голову и улыбнулся в ответ, затем опять склонился над хрупкими растениями, обрезая ломкие черные стебли ниже того места, где веточки побледнели и выглядели нездоровыми. Сев на траву рядом с ним, она приложила щеку к его плечу и вздохнула.

— Я только что говорила с папой.

— Ой, хорошо! Когда он приедет?

— Он говорит, что приедет только, когда мы вернемся на работу. Я пыталась убедить его, чтобы он приехал скорее, но он не хочет. Он думает, что нам следует побыть одним, и это очень мило с его стороны.

— Да, наверное, так. Но ему не надо так делать, правда? Нам ведь не мешают гости. Миссис Паркер часто заходит, и нам это не мешает, да?

— Как ни странно, Тим, не мешает. Она хорошая старушенция.

— Мне она нравится, — он положил растение и обнял ее за талию. — Почему ты теперь всегда такая хорошенькая, Мэри?

— Потому что у меня есть ты.

— Я думаю, потому, что ты теперь не всегда одеваешься так, как будто едешь в город. Мне ты нравишься больше без туфель и без чулок, и когда волосы у тебя распущены.

— Тим, как тебе понравится, если мы поедем в коттедж на пару недель? Здесь хорошо, но там еще лучше.

— О, да, очень понравится! Я не любил этот дом раньше, но он оказался хорошим после того, как ты вернулась сюда из госпиталя. Теперь я чувствую, что принадлежу ему. Но коттедж — мой самый любимый дом во всем мире.

— Я знаю это. Поедем сейчас же, Тим, здесь нас ничего не держит. Я только ждала, что вдруг папа захочет поехать, но он пока предоставил нас самим себе, поэтому мы можем ехать.

Им даже не пришло в голову отправиться куда-нибудь еще. Грандиозные планы Мэри повезти Тима на Большой Барьерный Риф или в пустыню испарились как туман.

Они переехали в коттедж в тот же вечер, и очень забавлялись, решая, где они будут спать. Наконец они передвинули кровать Мэри в его комнату, а ее комнату, всю белую, как больничная палата, закрыли до тех пор, пока не придумают, как ее перекрасить в другие тона.

В саду было мало работы, а в доме еще меньше, и они гуляли в лесу часами, обследовали чудесные нетронутые места, сидели, склонив голову, над муравейником, наблюдая оживленную суету его обитателей, или следили, как петух птицы-лиры танцевал свой замысловатый свадебный танец. Если они оказывались слишком далеко от коттеджа и их заставала ночь, они оставались, где были, разложив одеяла поверх папоротника, и спали под звездами. Иногда они спали днем, а поднимались с заходом солнца и шли к берегу зажечь костер, радуясь обретенной свободе быть наедине с миром и друг с другом. Они сбрасывали с себя одежду, не боясь быть увиденными с реки в темноте, и плавали голые в спокойной черной воде, пока на берегу догорал костер и угли покрывались серым пеплом. После этого он клал ее на одеяло, лежащее на песке, не в силах дольше сопротивляться любовной жажде, а она поднимала руки и притягивала его к себе, испытывая такое счастье, которого не могла ранее и представить себе.

Однажды ночью Мэри очнулась от глубокого сна на песке и лежала несколько мгновений, не понимая, где она, пока не ощутила, что лежит в объятиях Тима. Ей пришлось привыкнуть к этому: он никогда не выпускал ее ночью. Любая попытка двинуться немедленно будила его, он начинал шарить руками, пока не находил ее, и опять притягивал к себе со страхом и вздохом облегчения. Казалось, он думал, что нечто, возникшее из темноты, выхватит ее и унесет, но он никогда не говорил ей об этом, а она не настаивала, надеясь, что когда придет время, он расскажет все сам.

Лето было в разгаре, и погода была превосходная. Дни стояли сухие и жаркие, а ночью морской бриз навевал чудесную прохладу. Мэри смотрела на небо, замерев в благоговейном изумлении. Широкий пояс Млечного пути пересекал середину неба от горизонта до горизонта, а мириады звезд горели так, что даже там, где их не было, чувствовалось смутное легкое свечение. Ничто не закрывало звездного неба, не было ни тумана, ни отсвета городских огней. Южный Крест протянул свои четыре конца по четырем направлениям ветра, пятая звезда сверкала, как алмаз, а шар полной луны заливал серебряным светом все вокруг. Река напоминала движущееся серебро, а песок — море крошечных бриллиантов.