Грех бессмертия - Маккаммон Роберт Рик. Страница 61

Он выключил зажигание и вышел из машины.

Эван отпер входную дверь, вошел в дом и включил свет в прихожей. Тени отпрыгнули от него прочь. Найдется ли что-нибудь выпить? Да. В холодильнике должно быть пиво. По пути на кухню он включил свет в гостиной, остановился, сделал еще шаг, словно марионетка, которую тянет за веревочку когтистая лапа. Его ботинки захрустели на осколках разбитого стекла и тарелок. Он потянулся к выключателю, затем уронил руку; его сердце начало биться сильнее, и холодная петля неопределенности начала затягиваться на горле. Что, Кэй вставала после того, как он ушел, и здесь, на кухне с ней произошел несчастный случай? Он стоял спиной к двери кладовой и разглядывал валявшиеся кругом осколки.

Не могли ли эти тарелки упасть со стола сами по себе? В доме было так тихо, так спокойно. Но то была не тишина покоя, а пауза перед событиями, расположенными на медленно разматывающейся нити времени. Эван отбросил ботинком несколько осколков стекла из середины кухни. Затем, забыв о пиве, он снова вернулся в прихожую тем же маршрутом — через гостиную, выключил свет и стал подниматься по лестнице; одна из ступенек заскрипела под его весом.

Спальня была закрыта. Двигаясь в темноте, Эван открыл дверь и проскользнул внутрь.

Очертания стола. Очертания лампы. Очертания кровати. И в кровати очертания тела Кэй под одеялом; она лежала на левом боку, отвернувшись от него. Черные волосы веером раскинулись по подушке. Разбуди ее, — сказал он себе. Разбуди и расскажи ей о своих подозрениях. Забери ее и Лори из этого Богом проклятого места. Разбуди ее немедленно. Сейчас. Сейчас. Он протянул руку к очертанию ее плеча. Нет. Подожди. Она подумает, что ты пьян или бредишь, или в конце концов нити твоего хрупкого душевного здоровья оборвались. К ЧЕРТУ ВСЕ, РАЗБУДИ ЕЕ СЕЙЧАС, ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС! Он колебался. Нет. Не сейчас. Утром. Утром я все ей расскажу и, может быть, смогу ее убедить, что нам нужно убираться отсюда.

Эван тихо разделся, надел пижаму и лег в кровать рядом с женой; через ее спину он ощущал удары ее сердца, сильные и ритмичные. Некоторое время он глядел в потолок, на котором его воображение стало рисовать глаза Гарриса Демарджона — без лица, и, чтобы спастись от этого видения, он закрыл глаза и пытался уснуть.

Он почувствовал медленное перемещение чего-то тяжелого по кровати. По дюйму каждую секунду.

Что-то сверкнуло в комнате. Эван заметил это даже через свои закрытые веки. Вспышка была похожа на внезапное отражение света от лезвия ножа.

Эван открыл глаза.

Над ним навис неясный силуэт его жены. Он приподнял голову, хотел спросить ее, что случилось. Но потерял дар речи.

Потому что немигающие глаза Кэй горели ужасающим синим пламенем. В этот леденящий момент Эван понял, что эта женщина-тварь, стоящая перед ним, уже не Кэй.

Она вскрикнула — и от этого задребезжали оконные стекла и разорвалась на части душа Эвана — и бросилась на него с ножом, который держала высоко над головой. Эван метнулся в сторону, нервы его плеча и спины съежились от ужаса; нож погрузился в подушку там, где была его голова, комнату наполнил треск разрываемой ткани. Эван скатился на пол, осторожно поднялся, пригнувшись и отступая назад. Тварь-Кэй повернула голову, ее глаза пронзали его насквозь; вырвав нож из подушки, она снова занесла его над головой и направилась к нему, быстро и хрипло дыша.

— КЭЙ! — закричал Эван. — ВО ИМЯ ГОСПОДА, ЧТО ТЫ?..

И затем она прыгнула вперед, почти набросилась на него, и он даже не успел хотя бы подумать броситься к ручке двери. Нож блестел, поворачиваясь к его лицу злобной свистящей дугой. Отдернув голову назад, он ощутил жаркую царапающую боль под левой бровью. Она ринулась вперед, рыча как животное, быстро перестраивая тактику, чтобы довести свое дело до конца. Он понял, что она оттесняет его от двери, и слепой панический ужас затопил сознание. «Кэй!» — крикнул он снова, но эти глаза, эти глаза, эти ужасные немигающие, огненные глаза, обжигающие его беспредельной ненавистью. Нет, это не Кэй, нет. Что-то еще. Даже не человек. Что-то, находящееся за этой черной дверью кошмаров. Он почувствовал, что его бровь увлажнилась, и капли потекли в глаз. Когда он попытался их вытереть, она опять прыгнула вперед со скоростью кобры. Ее клык-нож искал крови. Он увернулся в сторону и почувствовал, как металл скользнул по его ребрам. Свободная рука твари-Кэй резким движением схватила его за горло и начала сдавливать с такой силой, которая никак не соответствовала ее телу; он схватил ее за талию и попытался освободиться. Нож поднялся, холодно блеснув в темноте нержавеющей сталью. Пальцы вонзились Эвану в горло, и ему стало трудно дышать. Он сжал кулак, чтобы ударить ее в лицо; нож все поднимался и поднимался; суставы его пальцев побелели; лезвие ножа блеснуло. «Ударь ее!» Нет. «Ударь ее!» Нет. «Ударь ее!..»

Нож достиг своей верхней точки. Рука слегка подрагивала, собирая силы для удара в сердце.

Застучало. Зазвучало. «Мама?» — это был голос Лори, раздавшийся из-за двери спальни. «Мама? Папа?» — его охватила паническая дрожь, глаза увлажнились.

Нож колебался. «Ударь ее, это не Кэй, это что-то внутри ее тела, но не она. Господь милосердный, не она, Господь милосердный, не она…»

Он почти непроизвольно выбросил вперед кулак и ударил ее по скуле, ее голова качнулась назад, но глаза даже не моргнули; ее пальцы чуть-чуть разжались, и Эван стал наносить удары по запястью ее руки, высвобождаясь из захвата, который почти раздавил его дыхательное горло. Нож просвистел лишь в нескольких дюймах от него. Она снова издала дикий вопль, от которого кровь остановилась в жилах, и чтобы отбить очередной удар, Эван успел схватить стул.

— МАМА! — крикнула Лори. — ПАПА, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!

Пока тварь-Кэй отступала, готовясь к следующему удару, издавая гортанный рев, Эван ринулся вперед со своим стулом. От удара она потеряла равновесие и пошатнулась. Лезвие ножа прорвалось через сиденье стула к лицу Эвана. Он оттолкнулся от нее со всей силой, так, что затрещали мышцы плеча. Она поскользнулась и упала в угол, гулко ударившись головой о стену. Полы ее ночной рубашки разметались по полу. Эван отбросил стул в сторону вместе с торчащим из него ножом и повернулся к выключателю.

Раздался щелчок и вспыхнул ослепляющий свет. «Папа!» — Лори теперь уже почти охрипла. «Папа, пожалуйста, выпусти меня!»

Кэй лежала, закрыв глаза, ее лицо было бледным и осунувшимся, словно у трупа. Она, казалось, с трудом силилась вздохнуть; грудная клетка была сдавлена, на лице проступали от напряжения бисеринки пота. Она осторожно пошевелилась и пощупала свой пульс. Тот был ускоренным. Капля крови упала и расплескалась на ее груди. Затем еще одна. Эван закрыл рукой рану над глазом и остановил кровотечение. Кровь тонкой струйкой текла между грудями Кэй. Ее голова свисала на одну сторону, и Эван мог видеть, что глаза ее слабо пульсируют под веками. Он потряс ее, пытаясь привести в чувство, но она не отреагировала. Он перешагнул через стул к ночному столику с телефоном, быстро стал листать записную книжку. Как там звали этого доктора? Майерс? Нет. Мабри. Быстрее. Быстрее же. С противоположного конца гостиной донесся всхлип Лори. Наконец он нашел нужную запись: Элеонора Мабри, врач. Два телефона: домашний и рабочий. На страницу упала капля крови. Он набрал домашний номер, попал не туда, набрал снова. Кэй слабо простонала в углу.

Доктор не спала и почти сразу же сняла трубку. Эван, стараясь сохранять свой голос спокойным, сказал ей, кто он и откуда звонит, и что случилось с его женой. Доктор Мабри не стала более подробно расспрашивать его, а просто сказала, что будет через пятнадцать минут.

Эван перевязал лоб полоской ткани, оторванной от штанов пижамы, вытащил нож из кресла и положил на постель, вне пределов досягаемости Кэй, затем поставил кресло обратно туда, где оно раньше стояло, вышел в гостиную, нашел запертую дверь Лори. Когда он сорвал простыню, привязанную к ручке двери, девочка выскользнула и прижалась к нему.