Грех бессмертия - Маккаммон Роберт Рик. Страница 63

Она шевельнулась, слегка приоткрыла глаза и прошептала:

— Спать…

— Когда я пришел и лег рядом с тобой в кровать, я думал, что тебе опять снятся эти сны. Ты не помнишь, снились они тебе или нет? И о чем они были?

— Не могу, — прошептала она.

— Попытайся. Пожалуйста. Это важно.

— Нет, — нахмурилась она, покачала головой. — Ужасно.

— Просто расслабься, подумай и постарайся вспомнить.

— У меня болит голова. — Она попыталась поднять голову, но не смогла этого сделать. Ее веки были очень плотно сжаты, словно внутри нее собрались какие-то твари из мрака, которые сейчас разрывали ее тело в клочья. — Я не могла выбраться оттуда, — прошептала она. — Она не хотела меня отпускать.

— Отпускать? Кто не хотел тебя отпускать? — он наклонился к ней.

— Она. Оливиадра. Она. Потому что я была ею, а она мной. И она поймала меня и не хотела меня отпускать.

— Оливиадра? Кэй, о чем ты говоришь?

— Это та, кем я бываю в своих снах. — После долгой паузы Эван решил, что она заснула. Но затем ее губы снова шевельнулись. — Оливиадра — это я, а я — это она. И на этот раз она не позволяла мне вернуться. — Ее веки сжались, и в уголках глаз показались слезы. — Я была одна в темноте и не могла… вернуться обратно, потому что… она сейчас слишком сильная. Глаза ее еще больше увлажнились.

— Ты снова видела эти сны? — спросил он ее; угловым зрением он заметил, что Лори стоит в дверях.

— Да. Оливиадра… умерла, и эти мужчины… эти мужчины тащили ее тело за волосы туда, куда они стаскивали тела всех остальных. Спать. Я хочу спать. — Она расплакалась.

— Какие мужчины?

— Те самые, с мечами. Ужасные и страшные. Они притащили Оливиадру и бросили на груду трупов. Затем они… подожгли нас, и мы сгорели, и я это чувствовала. — Слезы медленно струились по ее щекам. — Но после того, как мы все были сожжены до костей, и даже после того как и наши кости… сгорели, мы жили… мы все еще жили…

— Кэй? — прошептал Эван.

— Но мы находились в темноте. — Ее голос затих до вздоха. — Все мы, словно клубы дыма, все еще там, и мы ждем. Ждем. Ужасный мрак. Холодный и ужасный.

— Где ты была? — спросил ее Эван. — Ты можешь мне это сказать?

— Все мертвы, все мертвы, но не исчезли. Все еще ждут. Долго ждут. Слеза скатилась у нее с подбородка. — Ждут света. И… женщины.

— Что за женщины? Кэй, что за женщины?

— Не знаю. Хочется спать. Они окружали ее, словно пыль, и они… вошли в нее.

У Эвана пересохло во рту.

— Вошли… в нее?

— Оливиадра не хотела, чтобы я возвращалась, — прошептала Кэй; дыхание вырывалось из нее медленными вдохами и выдохами, и когда еще одна слезинка скатилась по ее щеке, она замолчала и затихла.

— Папа? — тихо сказала Лори.

Он встал, на его лице сгустилась тени.

— Мама спит, — сказал он. — Давай мы и тебя сейчас уложим в кроватку. Хорошо?

24

В палате номер 36

Широкие коридоры клиники Мабри были безлюдны. Как это говорится в пословице? Шагая по ним вместе с Лори, Эван пытался ее вспомнить. Здесь было так чисто, что даже дитя могло бы есть прямо на полу. Да, это было именно так. Кафель блестел под круглыми плафонами на потолке. На стенах тусклого салатового и бежевого цветов висели вставленные в рамки написанные маслом картины и акварели: парусники, подгоняемые ветром, яркие желтые маргаритки на поле, освещенным солнцем, два щенка с широко раскрытыми и невинными глазами, грустный клоун, играющий на флейте. Воздух был наполнен запахами лекарств, мыла, дезинфицирующих средств и лизола.

Была вторая половина субботы, и за стенами прохладных коридоров клиники солнце нещадно палило и сжигало окрестности Вифанииного Греха, размягчая смолу на крышах зданий на Круге, отражаясь от окон плотными жаркими лучами, мерцая над землей словно горячий пламенеющий прилив. Эван почувствовал, как пот высыхает на его лице, а прилипшая к спине рубашка медленно отделяется от кожи.

Вчера, то есть в первый день лечения Кэй, доктор Мабри сказала ему, что в больнице пять сиделок, работающих полный рабочий день, и пять женщин, занятых полдня после обеда; но сейчас клиника казалась пустой. Большинство дверей с обеих сторон холла были открыты; в них стояли свободные кровати с аккуратно сложенными одеялами. Вчера Эван видел двух пациентов: мужчину, который лежал на спине и глядел в потолок, и беременную женщину в палате номер 27. Она смотрела по телевизору «Цена справедлива» и молча разглядывала Эвана, проходившего мимо ее открытой двери. Но здесь были также и закрытые двери, на них отполированными металлическими буквами было обозначено:

а также

«ДЕЖУРНЫЙ» и «ХИРУРГИЧЕСКАЯ».

Кэй находилась в палате номер 30 — красивой комнате, расположенной в передней части клиники, с широким окном и бежевыми занавесками. Вчера после обеда она захотела вернуться домой и пыталась вставать с кровати. Она попросила Эвана и Лори помочь ей одеться и говорила, что с ней все в полном порядке и что она не может пропустить слишком много занятий. Но стройная молодая черная медсестра, вошедшая, чтобы измерить кровяное давление, довольно сурово велела Кэй возвращаться обратно в кровать. И немедленно.

В пятницу после обеда, когда Эван зашел в кабинет доктора Мабри, уставленный книгами, чтобы спросить, когда Кэй вернется домой, она холодно на него посмотрела и ответила, что вероятно к понедельнику или вторнику. «Дело в том, что, мы не закончили наши обследования, — сказала она, — и требуется время, чтобы оценить их. И если мы что-нибудь обнаружим, потребуется проверка этих данных».

«Вы подозреваете что-нибудь конкретно?» — спросил ее Эван.

«Пожалуйста, — ответила она, — давайте подождем, пока будут готовы результаты, хорошо?»

— Вот мы и здесь, — сказал Эван Лори и постучал в дверь, обозначенную номером 30.

— Заходите, — голос Кэй звучал устало.

На первый взгляд Эвану показалось, что Кэй стала выглядеть еще хуже. Ее глаза ввалились и приняли пронзительное, почти светящееся выражение, словно были кусочками отполированного стекла. Скулы заострились.

— Эй, вы, привет, — сказала Кэй и улыбнулась.

— Привет, — тихо сказала Лори. С некоторым беспокойством.

— Подойдите сюда и поцелуйте меня, — сидя в кровати и опираясь на подушки, Кэй прижала к себе дочь; Лори поцеловала ее в щеку. — Ты ведешь себя как хорошая девочка?

Лори кивнула.

— Как ты себя чувствуешь? — Эван сел рядом с ней на кровать и взял за руку.

— Прекрасно, просто прекрасно. Со мной все в порядке. Ты уже разговаривал с доктором Мабри?

— Вчера после обеда, после того как вышел от тебя.

— И что она сказала? — Эван рассказал ей, и она покачала головой. Эти обследования бессмысленны; они ничего не покажут. Все, что они делают, — это вкалывают в меня несколько иголок и измеряют ночью каждый час мое кровяное давление. Сегодня в два часа ночи эта медсестра дала мне самую ужасную вещь, которую я когда-либо пробовала в своей жизни. Она выглядела словно апельсиновый сок, но она была отвратительной.

— А твои уколы болят? — спросила Лори.

— Как пчелиные укусы, — сказала Кэй. — Не слишком сильно.

— А как с едой? — спросил ее Эван. Она выглядела так, словно бы всю неделю не ела ни кусочка.

— Нормально. Правда на вкус она немного отдает мелом. Но моя сиделка, миссис Беккер, прошлой ночью принесла мне сэндвич. Она сказала, что если доктор Мабри узнает, то ей несдобровать, поскольку у меня специальная диета. Знаешь, это для обследований.

— Нам с Лори недостает тебя, — сказал он, сжимая ее руку, — ужасно недостает.

— Приятно сознавать, что по тебе скучают, — сказала Кэй и улыбнулась.

Эван гладил ее руку с синими венами, изгибающимися под белой, словно у мраморной статуи, кожей.

— Мне нужно кое-что спросить, — тихо сказал он. — Ты помнишь что-нибудь из того, что случилось в четверг ночью?