Ваал - Маккаммон Роберт Рик. Страница 31

— Почему?

— Он никого не принимает.

— А вы многих туда возили? — поинтересовался Вирга.

— И туда, и обратно, когда их оттуда заворачивали. И вас завернут. И вас обратно повезу.

— Возможно.

Водитель фыркнул:

— Какое там «возможно»! Вы американец? Журналист?

— Американец. Но не журналист.

— Тогда зачем вы хотите с ним встретиться?

— Я доктор теологии, — ответил Вирга. — И очень о нем наслышан.

— Он, — повторил водитель, — никого не принимает.

Вирга решил, что спорить бессмысленно. Ему бросился в глаза лозунг, намалеванный белой краской на стене пустующего здания. Арабские буквы призывали: «Убивайте евреев!»

По лабиринту нищих хибарок они выехали на окраину и оказались в старой части города, где змеились каменные стены, а разбитые мостовые были вымощены грубым камнем. За приземистыми домами с плоскими крышами, внутри высоких стен, Вирга увидел внушительное сооружение с отмеченными печатью времени башнями. Подъехав ближе, он увидел множество легковых машин и фургонов и целую ораву репортеров с камерами и микрофонами. Под стенами резиденции слонялись или сидели на земле, прижавшись лбом к камню, люди в самых разных одеждах. Подъездная дорога исчезала за запертыми железными воротами особняка. Их, заметил Вирга, охраняли два бедуина в белых дишдашах , с автоматами.

Таксист остановил машину под стеной и не оборачиваясь сказал:

— Счетчик я не выключаю.

Вирга пренебрежительно посмотрел на него и прошел те пятнадцать ярдов, что отделяли его от основной толпы журналистов, сгрудившихся у решетчатых ворот. За ними он снова увидел здание с башнями и мгновенно проникся ощущением богатства и величия. Подъездная дорога за воротами продолжалась, огибала с двух сторон островок аккуратно подстриженных кустов и упиралась в широкую каменную лестницу, которая вела к тяжелой двери под балдахином. Само здание было не столько широким, сколько высоким, устремленным вверх. Башни (где в окнах, заметил Вирга, почти не осталось целых стекол) казались совершенно необитаемыми. Особняк стоял на зеленой, безукоризненно ровной лужайке с маленьким прудом. За ухоженным кустарником просвечивал металлический ангар. Над асфальтом струились волны горячего воздуха.

Виргу кто-то толкнул. Кто-то уронил камеру на камни, и объектив разлетелся вдребезги. Послышались крики, ругань, и Вирга неожиданно для себя вдруг очутился посреди группы журналистов, среди которых, как ему показалось, не было ни одного американца. Кто-то закричал что-то по-французски бедуинам у ворот, и Вирга с тревогой, граничившей с паникой, увидел, что один из охранников хладнокровно, привычно вскинул автомат. Рассерженный француз не унимался и продолжал сыпать оскорблениями. Охранник шагнул вперед и схватил его за ядовито-зеленую куртку. Кто-то бросил ядовитую реплику на незнакомом Вирге языке, и в первых рядах завязалась потасовка. Замелькали кулаки. Охранник-бедуин качнулся от ворот, и толпа журналистов, усмотрев в этом свой шанс, с камерами наперевес ринулась к воротам в надежде пробиться внутрь. Второй охранник попятился.

Вирга стал проталкиваться через толпу. Людской поток нес его вперед, в какой-то момент профессора чуть не сбили с ног. Кто-то рядом с ним истошно вопил по-арабски: «Один кадр! Один кадр!» Репортер впереди Вирги упал, и Вирга споткнулся о его ноги. Он машинально вытянул руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, и вдруг оказалось, что он прижат лицом к обжигающему железу, а его пальцы судорожно стискивают прутья решетки ворот.

Вирга задержал дыхание и попробовал оторваться от решетки, но сзади наседали остервенелые журналисты.

Послышалось глухое угрожающее рычание.

Вирга смотрел прямо в оскаленную морду доберман-пинчера, стоявшего за воротами. Расширенные от ярости глаза предвещали неизбежное нападение, острые зубы белели всего в нескольких дюймах от лица профессора. Если бы не цепь, удерживавшая пса, Вирге бы несдобровать.

— Боже мой, — вырвалось у него.

Позади щелкали фотоаппараты, стрекотали камеры. Журналисты напирали на ворота.

Человек, державший добермана, выпустил цепь из рук.

Вирга едва успел отпрянуть: собака бросилась на ворота. Она подпрыгивала на задних лапах, рыча и щелкая зубами, норовя вцепиться в репортеров, которые, испуганно пятясь, продолжали снимать. Откуда— то выскочил второй доберман. Рыча, готовый в любую минуту прыгнуть, он настороженно следил, не появится ли новая угроза.

Охранники-бедуины с автоматами наперевес врезались в толпу журналистов, отгоняя их от ворот. Прогремела очередь; пули прошли в считанных дюймах над головами репортеров, на землю посыпались гильзы. Другой бедуин грубо схватил Виргу за шиворот и поволок прочь.

— Нет, — вдруг сказал мужчина за воротами — тот, что спустил на Виргу добермана. — Этого оставьте.

Бедуин поднял голову. Он тотчас выпустил Виргу и занялся другими.

Человек за воротами подобрал с земли конец цепочки и подтащил собаку к себе. Еще кто-то отозвал второго пса.

Вирга тряхнул головой: от удара о ворота она кружилась. Он встал, медленно отряхнулся и посмотрел через решетку на высокого блондина с одутловатым, неприятно бледным лицом. Глаза этого человека казались мертвыми, они смотрели сквозь Виргу. Рядом со светловолосым стоял второй мужчина, смуглый, кудрявый и широкоплечий. Оба глядели одинаково равнодушно и надменно. И у обоих, бросилось в глаза профессору, на лбу были одинаковые странные отметины. Какие, он затруднялся сказать.

Светловолосый сказал по-английски:

— Я слышал, как вы что-то сказали. Вы американец?

— Да, — ответил Вирга. У него вдруг разболелась голова. — Американец.

— Журналист? — спросил блондин. Собака сидела у его ног, плотоядно глядя на Виргу.

— Нет. — Он на миг задумался о том, кто же он, но головная боль мешала вспомнить.

— Ваше имя?

— Вирга, — ответил он. — Джеймс Вирга.

Светловолосый кивнул, взглянул на смуглого, и тот без единого слова повернулся и пошел по подъездной дороге к особняку.

Вирга вдруг вспомнил:

— Я теолог.

— Я знаю, — ответил блондин. Он отодвинул засов, потом другой и наконец распахнул ворота.

Толпа позади Вирги вновь устремилась вперед. Светловолосый схватил Виргу за плечо, втащил во двор и под охраной добермана торопливо задвинул засовы. Толпа отшвырнула от ворот сыплющих проклятиями бедуинов; люди с криками и мольбами напирали на решетку.

Светловолосый спокойно распорядился:

— Рашид, пристрели троих.

Его слова возымели действие. Журналисты шарахнулись от ворот; каждый старался спрятаться за чужую спину, отчаянно цепляясь за коллег и топча тех, кто не удержался на ногах.

Но один из охранников уже выступил вперед. Довольно улыбаясь, он с нарочито медленно поднял автомат, и в следующий миг по охваченной ужасом толпе ударила очередь. Во все стороны полетели гильзы.

Взяв добермана на короткий поводок, светловолосый пошел по подъездной дороге от ворот. Увидев, что Вирга медлит, он обернулся и негромко спросил:

— Идете?

Вирга смотрел сквозь решетку на убитого. Толпа журналистов рассеялась; кое-кто и убегая продолжал снимать. Один из бедуинов пнул мертвеца в лицо. Вирга отвернулся.

— Да, — сказал он. — Иду.

17

Вирга шагал по полутемным коридорам следом за блондином, который всего за несколько минут до этого приказал казнить трех человек.

Они поднялись по длинной мраморной лестнице, испачканной остатками еды и экскрементами, и профессор задался вопросом, не гуляют ли здешние доберманы сами по себе. Они очутились в начале узкого коридора с дюжиной закрытых дверей и прошли мимо них туда, где коридор то оборачивался огромным залом, то вдруг расширялся нишей. Один участок больше походил на разгромленный музей исламского искусства — Вирга увидел картины, изодранные в клочья, словно ногтями безумца, и черепки древних и, вероятно, бесценных глиняных сосудов. Останки некогда прекрасных предметов теперь хрустели у них под ногами.