Наследница моря и огня - МакКиллип Патриция Анна. Страница 34

– Какая загадка? Ты пришла сюда, в это место, с загадкой?

– А куда еще мне было идти? Мой отец исчез; я пыталась найти тебя и не могла. Тебе следовало бы знать, что нет ничего в мире, что не изменилось бы…

– Какая загадка?

– Ты Мастер Загадок. Должна ли я говорить даже тебе?

Его рука напряглась.

– Нет, – сказал он. И, погрузившись в молчание, вступил в последнюю и решающую игру внутри этих стен. Она ждала, ее разум корпел над загадкой с ним вместе, поставив ее имя против ее жизни, против истории Ана, следуя одной нитью за другой в никуда, пока наконец он не наткнулся на предположение, которое переходило в другое, а то – в третье. Она чувствовала движение его пальцев. Но вот его голова поднялась, он опять встретился с ней взглядом, и ей захотелось, чтобы училище растворилось в морских водах.

– Илон. – Он позволил этому имени затеряться в новом молчании. – Я никогда его не видел… – Моргон резко отпустил ее и на одном тоне бросил во тьму древнее проклятие, от которого оконное стекло покрылось трещинами, похожими на паутину. – Они добрались даже до тебя.

Она немо взирала на место, где только что была его рука. Поднялась, чтобы уйти, понятия не имея куда. Он одним шагом настиг ее, удержал и развернул лицом к себе.

– Ты думаешь, для меня это важно? – с недоверием спросил он. – Ты так думаешь? Да кто я, чтобы судить тебя? Я так ослеплен ненавистью, что не могу видеть мою родную страну и тех, кого когда-то любил. Я преследую человека, который никогда в жизни не брался за оружие, чтобы убить его, когда он будет просто стоять передо мной. Вопреки совету каждого землеправителя, с которым я говорил. Что же ты такого совершила, чтобы я относился к тебе иначе, нежели с уважением?

– Я никогда и ничего не совершала.

– Ты дала мне истину.

Она молчала в его суровых объятиях и видела его лицо сквозь шелуху безмолвия – горестное, уязвленное, неподвластное законам, с заклейменным звездами лбом под растрепанными волосами. Ее руки поднялись и сомкнулись у него за спиной чуть ниже его плеч. Она прошептала:

– Моргон, остерегайся.

– Чего? Для чего? Ты знаешь, кто ждал меня на горе Эрленстар в день, когда Дет привел меня туда?

– Да, я догадалась.

– Основатель Лунголда восседал на Вершине Мира в течение веков, верша правосудие от имени Высшего. Куда я могу пойти, чтобы требовать справедливости? Арфист лишен родины и неподвластен закону ни одного из королей, Высший, похоже, не занят ни твоей судьбой, ни моей. Кого-нибудь обеспокоит, если я убью изменника? В Имрисе, в самом Ане никто и не усомнится…

– Никто и никогда не усомнится ни в чем, что ты делаешь! Ты сам себе закон, сам себе правосудие! Данан, Хар, Хьюриу, Моргол – они дадут тебе все, чего ни попросишь, ради твоего имени и ради истины, которую ты выстрадал. Но, Моргон, если ты создашь собственный закон, что будет с нами?

Он взглянул на нее; она уловила проблеск неуверенности в его глазах. И тут он медленно и упрямо покачал головой:

– Только одно. Только одно это. Кто-нибудь его все равно убьет: волшебник, возможно, сам Гистеслухлом. А у меня есть право.

– Моргон…

Его руки мучительно напряглись. Он больше не видел ее, а взирал лишь на некий темный и тайный ужас своей памяти. А она заметила бусинки пота у линии его волос и то, как натянулись мускулы сурового лица.

Он прошептал:

– Пока Гистеслухлом рылся в моем сознании, ничего другого не существовало. Но когда временами он… Когда он покидал меня и я обнаруживал, что все еще жив и лежу в темных недрах Эрленстара, я слышал, как играет на арфе Дет. Иногда он играл хедские песни. Он дал мне то, ради чего я остался жив.

Она закрыла глаза. Неуловимое лицо арфиста возникло в ее мыслях и тут же расплылось; она ощутила твердый, туго стянутый узел Моргонова потрясения и гнева и обман арфиста, подобный древней, не имеющей разгадки загадке, которую не могут оправдать никакие толкования и не может разрешить в тиши библиотеки ни один Мастер. Его мука отдалась в ней; его одиночество казалось бездонным провалом, в который слова упадут, словно камешки, беззвучно и бесследно. Она поняла, как его краткое слово затворяло двор за двором, королевство за королевством, пока он совершал свой нелегкий и тайный путь через Обитаемый Мир. Она прошептала слова Хара:

– Я бы отдала тебе шрамы с моих рук.

Его хватка ослабла. Он долго смотрел на нее, прежде чем заговорил.

– Но ты откажешь мне в этом единственном праве.

Она покачала головой. Ее голос повиновался ей не без борьбы.

– Ты убьешь его, но даже мертвый он будет снедать твою душу, пока ты его не поймешь.

Он уронил руки. Отвернулся от нее, опять подошел к окну. Коснулся стекла, покрытого трещинами, затем опять внезапно обернулся. Едва ли она видела в тени его лицо; голос его прозвучал грубо:

– Я должен уйти. Не знаю, когда увижу тебя снова.

– Куда ты направляешься?

– В Ануйн. Поговорить с Дуаком. И уйду оттуда, прежде чем ты там будешь. Так лучше всего для нас обоих. Если Гистеслухлом однажды поймет, как он может тебя использовать, я буду беспомощен; и тогда отдам ему свое сердце, если он попросит.

– А из Ануйна куда?

– Искать Дета. А затем… Не знаю… – И он вдруг запнулся. Опять от него заструилось молчание, а он стоял и вслушивался; казалось, его образ расплывается у границы неверного света. Она тоже вслушалась и ничего не услышала, кроме ночного ветра, колышущего огоньки, и бессловесных загадок, которые шептало море. Она шагнула к Моргону.

– Это Гистеслухлом? – Ее голос утонул в его тишине. Он не ответил, и она не поняла, услышал ли он ее. Внезапный страх сдавил ей горло; она с трудом прошептала: «Моргон». И тогда он оборотил к ней лицо. Она услышала внезапный и сухой звук его задержавшегося дыхания. Но он не двигался, пока она не подошла к нему. Тогда он медленно и устало вобрал ее в свое молчание, погрузив лицо в ее волосы.

– Мне нужно уходить. Я приду к тебе в Ануйн. За правосудием.

– Нет…

Он осторожно покачал головой, успокаивая ее. Она почувствовала, как ее руки скользнули прочь от него, а затем – непривычное, почти бесформенное сгущение воздуха там, где, наверное, колыхнулся под одеянием его меч. Моргон сказал что-то, чего она не расслышала, его голос затерялся в ропоте ветра. Она увидела тень, раздробленную потоками пламени, и все стало воспоминанием.

Она разделась и долгое время лежала, прежде чем погрузилась наконец в тревожный сон. Несколько часов спустя она проснулась и, уставившись в темноту, вздрогнула. Мысли теснились в ее голове, там царила неуемная сутолока имен, томлений, воспоминаний, гнева – клокочущий и брызжущий котел событий, побуждений, нечетких голосов. Она села в постели, спрашивая себя, не проникла ли нечаянно в разум кого-то из Меняющих Обличья, но тут же пришло странное осознание, что это – некто, ничего общего с ними не имеющий, и ее лицо тут же без колебаний оборотилось к Ану, как если бы она могла увидеть его сквозь глухие каменные стены и ночь. Сердце ее начало тяжело колотиться. К ней потянулись корни. Ее наследие, пребывавшее в поросших травой курганах, разваливающихся башнях, именах королей, войнах и преданиях, затягивавшее ее в хаос земли, слишком надолго покинутое и необузданное, постепенно упорядочивалось. Она встала. Ее руки скользнули по губам, и в один миг она постигла две вещи. То, что весь Ан наконец поднимается. И то, что дорога Звездоносца приведет его прямо в Хел.

9

Она выехала из Кэйтнарда на заре – и полтора дня спустя уже стояла в необозримом дубовом лесу на границе Хела, силясь, как никогда прежде, пробудить всю свою мощь и все свое чутье. Она уже уловила, пока ехала лесом, почти незаметное движение где-то впереди и подобную слабому, едва неразличимому запаху необходимость быстроты и осторожности. А ночью, бдительная и бессонная, она в один жуткий миг разглядела подобный очертаниям громадного зверя, вставшего на задние лапы в лунном свете, безжалостный, могучий, разъяренный ум, сосредоточившийся на единственной мысли о чьей-то погибели.