Шёлковый шнурок - Малик Владимир Кириллович. Страница 19

Первым не выдержал Хромой Юзек. Видя, что противник не держит в руках оружия, он решил использовать своё преимущество и одним ударом ятагана покончить с ним. Его бросок был быстр и решителен. Ятаган молнией сверкнул над головой Спыхальского.

Но более быстрым оказался пан Мартын. Как клещами, схватил он занесённую над ним руку своей левой, а правой ударил противника в лицо с такой силой, что Юзек свалился как сноп и лежал бездыханно, не подавая никаких признаков жизни.

— Ге-ге, паршивец, да ты, как вижу, слаб против меня! — пробормотал Мартын, вытаскивая у него из кармана тугой свёрток бумаг. — Сам виноват, сукин сын!

С этими словами он схватил Юзека за ноги и поволок к реке. С сожалением взглянул на ятаган, все ещё зажатый у того в кулаке, но решил, что брать его не следует. Подняв тело над прорубью, тихо опустил под лёд.

Мелкий снежок все продолжал сыпаться с неба, заметая следы трагедии, только что разыгравшейся на берегу Вислы. «До утра и намёка не останется», — подумал пан Мартын. Засунув глубоко за пазуху драгоценный свёрток, Спыхальский торопливо пошёл разыскивать Арсена.

7

В это время на противоположной стороне посольской усадьбы происходили события бескровные, но не менее важные.

Место для наблюдения Арсен выбрал себе необычное — на широкой, занесённой снегом крыше надвратной башни. Здесь было очень холодно, ветер продувал насквозь, но зато безопасно, а главное — отсюда весь двор посольства открывался как на ладони.

Он сразу заметил там какое-то оживление. Кто-то с фонарём ходил возле конюшни и каретного сарая. В доме замигали огни — то в одном окне, то во втором, то в третьем. Доносились человеческие голоса, лошадиное ржанье…

Арсен замер, насторожившись…

Около полуночи, когда за Вислой прокричали первые петухи, от крыльца посольского дома отъехали крытые сани. «Неужели сам посланник выезжает куда-то так рано?» — подумал Арсен.

Перед санями трусцой бежал ключник: у пояса позвякивали ключи. Было слышно, как он тяжело дышит.

Казак плотнее прижался к заснеженной крыше.

Ключник открыл замок на воротах, широко распахнул их. Сняв шапку, стал в сторонке, давая саням дорогу, и Арсен увидел его широкую лысину. «Верно, посланника провожает», — решил казак, но тут же изменил мнение, расслышав слова, которыми перекинулись ключник и кучер, слова, прояснившие картину.

— Янек, скоро ли назад? — спросил ключник, когда сани поравнялись с ним.

Кучер придержал лошадей.

— Не волнуйся, отец, — послышалось в ответ. — Передай матери, что к обеду вернусь. Пусть приготовит горячего чаю, чтоб погреться с мороза. Отвезу этого пана, — он указал кнутом на сани, — к «Белому лебедю», оттуда он поедет в Париж на перекладных. А я — домой. Будь здоров, отец.

Янек хлестнул кнутом — лошади дружно рванули из ворот и помчались в снежно-мутную тьму ночи.

Ключник закрыл ворота, щёлкнул замком, а потом медленно побрёл по двору, что-то бормоча себе под нос.

Сердце Арсена билось часто-часто. Он выждал, пока ключник скрылся в темноте, и спрыгнул на землю.

— Фу, холера ясная! Кто тутай? — послышался испуганный голос пана Мартына. — Это ты, Арсен? Свалился как снег на голову! Так можно и шею свернуть человеку! — Спыхальский выбрался из сугроба, куда он нырнул, услыхав, что открываются ворота, и обнял товарища. — Удача, пане-брате! Есть письмо! Правда, пришлось одного негодяя спровадить на дно Вислы раков кормить…

— Это и вправду удача, — согласился Арсен, стуча зубами от холода. — Но послушай, что я скажу. Только что выехал французский гонец, направляется в Париж. Думаю, не с пустыми руками…

— Почему не схватил?

— Их было трое. Кроме гонца — кучер и ключник…

— Эх, холера ясная! А куда он поехал?

— В том-то и дело, что я не понял… Кучер сказал — к «Белому лебедю».

— К «Белому лебедю»? Чудак ты, это же корчма на познанской дороге и первая станция, где можно переменить лошадей! — воскликнул Спыхальский. — Мы их догоним!

— Далеко это?

— Верхами — часа два или три…

— Тогда не будем терять времени. Возьмём коней — и в погоню! Бежим!

Они во весь дух припустили по безлюдным заснежённым улицам к подворью пана Морштына. Там оседлали своих коней и помчались на познанскую дорогу.

К «Белому лебедю» прибыли утром.

— Опоздали! — сокрушённо воскликнул пан Мартын, увидев удаляющиеся в вихре снежной пыли крытые сани. Вскоре они исчезли за горой.

Во дворе корчмы Арсен заметил Янека, возившегося у саней, но не подал и виду, что знает его.

— Хлопец, где найти корчмаря? — спросил казак, подойдя к нему.

— Где ж ему быть ещё? У себя!

Хозяин корчмы и заезжего двора, приземистый толстяк, был за стойкой. Резал на широкой не совсем чистой доске хлеб. В зале, несмотря на раннее время, сидели уже несколько путников.

Арсен поздоровался и, перегнувшись через стойку, произнёс тихо, но твёрдо:

— Именем короля, пан, давай коней! Лучших и немедленно! Своих мы оставим здесь — накормишь и напоишь. Понял?

Корчмарь вытаращил на него глаза.

— Матка боска! Приезжает один — именем короля, приезжает второй — тоже именем короля… И все требуют самых лучших лошадей, и немедленно! А где бедному корчмарю их взять? Чем их накормить?

Арсен кинул золотую монету.

— Я тороплюсь! Живо!

Корчмарь зажал деньги в кулаке.

— Мигом, милостивый пан! — Он торопливо выкатился из-за стойки и почтительно поклонился. — Идём!

Выходя из корчмы, Арсен сунул корчмарю ещё одну монету, взял его под руку.

— Меня интересует пан, который приехал недавно вон с тем кучером. — Он указал кивком головы на Янека. — Тот пан поляк?

Корчмарь недоуменно посмотрел на любопытного посетителя.

— Нет, пан, он не поляк: по-нашему говорит плохо.

— Какой масти коней ты ему дал?

— Серых в яблоках.

— Сани открытые или с будкой?

— С будкой… За это мне заплатили дополнительно.

— Как звать кучера, который повёз его?

— Антось, пан.

— Угу, хорошо! Это все, что я хотел знать, — сказал Арсен, подходя с хозяином к конюшне. И строго добавил: — А ты, пан корчмарь, ешь борщ с грибами да держи язык за зубами! Понял?

— Как не понять! Мне не впервой, — ответил корчмарь, выводя из конюшни двух лошадей.

Оседлать их было делом нескольких минут… И вот друзья уже верхом, пригнувшись, вихрем мчатся по следу, оставленному санями француза.

Догнали они его к полудню, и то лишь потому, что кучер, съехав с дороги, наскочил на заметённый снегом пень и сломал копыл [44].

— Бог в помощь, пан Антось! — поприветствовал Арсен кучера. Тот, насыпав коням овса в торбы, ловко орудовал топором. — Сломался?

— Сломался, — неохотно буркнул кучер. — Откуда пан узнал, как меня звать?

— Я все знаю, — улыбнулся казак и кивнул на будку: — Пан там?

— Эге. Как залез, носа не показывает…

— Ну, мы с ним по душам поговорим, а ты знай своё — помалкивай!

Оставив озадаченного Антося раздумывать над этими словами, Арсен и Спыхальский бросились к саням, откинули войлочный полог.

Посланец мирно спал, укрывшись тяжёлым бараньим кожухом.

Арсен взвёл курок пистолета, а Спыхальский без церемоний стащил со спящего кожух, толкнул его в бок.

— Эй, пан, будет спать! Приехали!

Тот заморгал сонными глазами — и замер, с перепугу лишился языка.

— Бумаги, пан! — приказал Арсен, вытаскивая из-за пояса посланца два заряженных пистолета.

Тот что-то залопотал по-французски и, зажмурив глаза, весь съёжился. Он, видимо, решил, что его сейчас убьют.

— Да ты не бойся! — сказал Арсен, ему неприятно было видеть смертельный страх в глазах нарочного. — Нам нужны только твои бумаги. Понимаешь, бумаги! Письма посланника де Бетюна. Где они?

Француз наконец понял, чего от него хотят.

— Ах, пожалуйста, — перешёл он на польский. — Бумаги?.. Они вот здесь. — И показал на небольшой кожаный чемоданчик в углу.