Шёлковый шнурок - Малик Владимир Кириллович. Страница 17

Теперь сомнений не было: это — Таленти. Арсен решительно заявил:

— Нет, милостивый пан, при всем нашем уважении мы ничего не можем сказать вам. Единственно, что могу сообщить: я только что прибыл из Стамбула… Думаю, пан понимает важность этого…

Королевский секретарь моментально оценил «важность этого».

— О! — воскликнул он. — Прямо из Стамбула?

— Да.

Таленти высунулся наружу, с головы до ног осмотрел Арсена.

— Невероятно! Кто вы такой?

— Потом узнаете… Меня зовут Анджей Комарницкий, но это вам ничего не говорит.

— Ладно, идите к воротам. Я прикажу вас пропустить…

Лошади рванули с места, и сани помчались к воротам замка.

— Ну, ты и зух [42], Арсен! — радостно воскликнул пораженный Спыхальский. — Теперь я не сомневаюсь — двери королевских покоев откроются! Разрази меня гром, если вру!

Арсен тоже был рад.

— Ещё бы! Безусловно, откроются. Пошли!

Стражники у ворот отобрали у них оружие и пропустили во двор.

Они сразу увидели пана Таленти, который прохаживался около высокого каменного крыльца. Королевский секретарь издали помахал им рукой.

— Сюда, панове!

По узкой лестнице он провёл их на второй этаж. Здесь, в небольшой сводчатой комнате, стояли несколько хорошо вымуштрованных жолнеров внутренней дворцовой стражи. Старший приказал прибывшим снять шапки, кожухи и привести себя в порядок, а сам тем временем внимательно смотрел, не осталось ли при них оружия.

— Прошу, панове! — Он указал рукою в сторону широкого коридора.

Таленти шёл впереди, начальник стражи замыкал шествие. Наконец в большом светлом зале с колоннами секретарь короля остановился.

— Подождите меня здесь, — сказал он вполголоса и скрылся за резными дверями с белым орлом. Через несколько минут возвратился и торжественно провозгласил: — Король ждёт вас, панове!

Арсен и пан Мартын вошли в королевский кабинет, такой огромный и роскошный, что самого короля они поначалу не заметили. Удивлённо смотрели на громадный резной, с позолотой, стол, на такие же великолепные, с резьбой и позолотой, шкафы и кресла, на портреты в тяжёлых рамах, на крашеный, натёртый до зеркального блеска пол и не видели, что король стоит справа, у стены, между двумя рыцарскими доспехами. А как только заметили, оба низко поклонились.

Ян Собеский прошёл на середину кабинета. Это был высокий, тучный мужчина с одутловатым лицом, чёрными глазами и тоже чёрными, но уже густо усеянными сединой усами и чубом. Кивком головы он ответил на поклон и спросил:

— Так это правда, панове, что вы прибыли из Стамбула?

— Да, ясновельможный пан круль, то — святая правда, — ответил Спыхальский, поскольку король смотрел на него. — Но только наполовину…

— Как это понять?

— Мне тоже приходилось бывать в Стамбуле, чтоб он пропал, и я до сих пор хорошо его помню, потому как частенько угощали там плетьми, когда был рабом на галере, но это было давно… А сейчас, ваша ясновельможность, из Стамбула прибыл мой лучший друг, э-э-э… шляхтич Анджей Комарницкий…

Арсен молча поклонился и, опасаясь, как бы пан Мартын не сболтнул лишнего при секретаре, сказал:

— Прошло немногим больше месяца, ваша ясновельможность, с тех пор, как я выехал из Стамбула. Я привёз очень важные вести, которые хотел бы передать вам одному.

Собеский пристально посмотрел на него и кивнул секретарю:

— Пан Таленти, выйди!

Секретарь вышел. Король перевёл взгляд с Арсена на Спыхальского.

— Пан Комарницкий решил поведать нечто мне одному… А пан…

— Пан Мартын Спыхальский — мой друг, от него у меня тайн нет, — ответил Арсен и добавил: — К тому же он служит у пана Яблоновского и расскажет вам много интересного о связях пана с сенатором Морштыном и его друзьями…

— О-о! — невольно вырвалось у короля. Он улыбнулся и указал на обитые голубым бархатом кресла. — Прошу, панове, садитесь! Говорите, пожалуйста!

Начал Арсен. Ему пришлось коротко рассказать о себе, о Юрии Хмельницком, о болгарских друзьях. Более подробно описал встречи с Кара-Мустафой и его окружением. Во всех деталях, какие только знал, сообщил о подготовке Порты к войне с Австрией, о целях, которые поставил султан перед войском.

Ян Собеский слушал внимательно, не перебивая и не спуская больших чёрных глаз с лица Арсена. Наконец, когда Арсен закончил, король сказал:

— Все это, пан Комарницкий, очень интересно и очень важно… Если, конечно, все это правда, то есть… отвечает положению вещей.

— Было бы ошибкой, ваша ясновельможность, не поверить моим словам, — с достоинством ответил Арсен. — Но я предполагал это и взял с собой пана Спыхальского. Сейчас он сообщит вам о том, в чем вы не сможете сомневаться, потому что касается это лично вас и вашего окружения, а вы, сопоставив все, поверите нам.

— Не обижайтесь, пан, я вынужден все проверять, прежде чем принимать решения. — Король дружески похлопал Арсена по колену и повернулся к Спыхальскому. — Что интересного может сообщить мне пан шляхтич?

— Мой светлейший пан круль! — торжественно начал пан Мартын. — Я, сам того не ведая, оказался невольным участником заговора против вашей ясновельможности и, как подсказал мне мой друг Комарницкий, против Речи Посполитой!.. [43]

— Внимательно слушаю, пан… Говори — и этим ты облегчишь свою душу, — поощрил его король.

Пан Мартын закашлялся.

— Коронный гетман Воеводства Русского пан Станислав Яблоновскнй, у которого я имею несчастье служить, с некоторых пор стал другом сенатора Морштына. Пан воевода несколько раз за последний год посылал меня в Варшаву с тайными письмами к пану сенатору, а тот в свою очередь посылал своих гонцов к пану воеводе. Но я, как честный человек, ни разу не поинтересовался содержанием этих писем, хотя и был предупреждён, что письма очень важные и тайные и что они могут стоить пану гетману воеводства, а мне — головы. Я не догадывался, холера меня забери, о содержании этих писем до тех пор, пока не услышал от людей сенатора, что французская партия готовится избрать пана Яблоновского королём Речи Посполитой… О я несчастный! Какие душевные муки претерпел я с того времени, нося в сердце эту страшную тайну!

Потрясённый король тихо произнёс:

— Ты искупил свой грех чистосердечным признанием, сын мой. — Он положил пухлую, тяжёлую руку на плечо Спыхальского. — Может, у тебя есть ещё что?

— Я узнал — тоже случайно, — что главный казначей Морштын, которого ваше величество одаряли своими щедротами, благосклонным вниманием, доносит французскому посланнику де Бетюну обо всем, что происходит в Речи Посполитой, а также посылает тайные письма секретарю министерства Кольеру в Париж… Это уже прямая измена, пся крев! — выругался пан Мартын, но сразу спохватился и покраснел. — Прошу простить мои недостойные слова, ваша ясновельможность…

Собеский побледнел от волнения и гнева.

— О пан Езус! Что я слышу! — воскликнул он. — Я многое знаю, но чтобы пан Станислав посягнул на корону — поверить не могу!

— Я тоже не поверил бы, если б не слышал собственными ушами, разрази меня гром! — поддакнул королю Спыхальский.

— Ну, а пан Морштын! — не мог успокоиться Собеский. — Сколько я сделал ему добра! Возвёл в чин сенатора и великого подскарбия Речи Посполитой! А он… Изменник, быдло… а не шляхтич! — Король начал ругаться, как простой жолнер. — Если все это правда, он заслуживает самой лютой кары!

— Какие доказательства потребует ваша ясновельможность? — спросил Арсен, боясь, что Собеский ограничится лишь взрывом гнева, а потом остынет.

Король наклонился к своим собеседникам и решительно произнёс:

— Мне нужны такие доказательства, которые недвусмысленно подтвердили бы вину Морштына и Яблоновского! Мне нужно хотя бы одно письмо! И — немедленно! Ибо на днях открывается вальный сейм, и на нем определится, каким путём пойдёт Речь Посполита: поддержит Австрию в войне с турками или будет спокойно наблюдать, как султан разгромит её, чтобы со временем захватить и Польшу. Вы меня поняли, панове?