Без семьи - Мало Гектор. Страница 16

В то время муж госпожи Миллиган был при смерти, а сама она, тяжело больная, лежала без сознания. Потому розыски ребенка взял на себя брат ее мужа – Джеймс Миллиган. Выбор этот был неудачен, так как Джеймс Миллиган вовсе не был заинтересован в том, чтобы пропавший ребенок нашелся. По английским законам, Джеймс Миллиган наследовал титул и состояние брата в том случае, если тот умирал бездетным. Однако Джеймсу Миллигану не удалось получить ожидаемое наследство, так как вскоре у госпожи Миллиган родился второй сын – Артур. Правда, этот ребенок был таким слабым, что врачи считали его недолговечным. Он мог умереть в любой момент, и тогда Джеймс Миллиган стал бы наследником состояния своего старшего брата. Джеймс Миллиган был уверен, что рано или поздно его надежды сбудутся, надо только терпеливо ждать. И он выжидал.

Однако предсказания врачей не оправдались: заботы и уход матери спасли жизнь Артуру. Хотя мальчик постоянно болел и врачи неоднократно приговаривали его к смерти, он каждый раз выздоравливал.

В последнее время у Артура развилась новая тяжелая болезнь – туберкулез бедра. Врачи предписали ему лежать неподвижно. Тогда госпожа Миллиган купила в Бордо маленькую баржу и превратила ее в плавучий домик. Благодаря этому Артур мог постоянно лежать на свежем воздухе, и только в плохую погоду его переносили внутрь, в комнату.

Месяц тому назад мать и сын выехали из Бордо и, проплыв вверх по Гаронне, попали в Южный канал. Отсюда, проехав целый ряд прудов и каналов, они могли попасть в Сену, доехать по ней до Руана, а там пересесть на пароход и вернуться в Англию.

В первый день моего пребывания на барже, которая называлась «Лебедь», я познакомился только с каютой, где меня поместили. Эта крохотная комнатка имела два метра в длину и около метра в ширину, но в ней помещалось все необходимое. Меблировка каюты состояла только из одного комода, но что это был за чудесный комод! Верхняя доска комода поднималась, и под ней находилась постель с матрацем, подушкой и одеялом. Конечно, эта постель была неширокой, но вполне достаточной для того, чтобы на ней можно было удобно спать. Под постелью помещался ящик, разделенный на несколько отделений, куда можно было складывать одежду и белье. У изголовья постели была приделана откидная доска, которая служила с голом. У ног откидывалась вторая доска, для сиденья. Маленькое круглое оконце давало достаточно света и воздуха.

Когда я разделся и лег в постель, я сразу заснул как убитый. Насколько эта койка была мягче тех сосновых игл, на которых я спал накануне! Тишина ночи уже не пугала меня, а звезды, смотревшие в окно, вселяли в меня бодрость и надежду.

Но как ни сладко спалось мне на новом месте, я все же проснулся на рассвете, так как беспокоился о своих питомцах. Я нашел их всех на палубе, где устроил накануне вечером. Они спали так безмятежно, словно жили здесь уже много месяцев. При моем появлении собаки проснулись и радостно бросились мне навстречу. Только Душка, хотя у него и был полуоткрыт один глаз, не двинулся с места, а, наоборот, принялся громко храпеть. Я сразу догадался, в чем дело: синьор Душка сердился на меня за то, что я не взял его с собой в каюту.

Рулевой, которого я видел накануне, тоже уже встал и чистил палубу. По моей просьбе он спустил мостки, и я мог сойти со своей труппой на берег.

В играх с собаками и Душкой, в беготне, прыжках через канавы и лазанье по деревьям время прошло незаметно. Когда мы вернулись к «Лебедю», лошади были уже запряжены и ждали только сигнала, чтобы пуститься в путь.

Я поспешил взойти на палубу. Через несколько минут якорь был поднят, матрос встал у руля, погонщик уселся верхом на лошадь, заскрипел блок у каната, и мы двинулись.

Какое наслаждение плыть по реке! Наша баржа плавно и легко скользила по воде. Лесистые берега тихо проплывали мимо, и ничего не было слышно, кроме журчанья воды да звона бубенчиков на шее у лошадей.

Стоя на палубе, я смотрел на высокие тополя и на их листья, трепетавшие в спокойном утреннем воздухе. Длинной вереницей тянулись они вдоль берега, образуя как бы густой зеленый занавес, который, не пропуская ярких лучей солнца, разливал сквозь листву нежный и мягкий свет. В некоторых местах вода казалась совсем черной, как будто за ней скрывалась бездонная глубина, в других, наоборот, совершенно прозрачной, и сквозь нее можно было видеть блестящие камешки и бархатистые водяные травы.

Я был всецело занят моими наблюдениями, как вдруг услышал, что меня зовут. Я живо обернулся. Это крикнул Артур, которого вынесли на палубу. С ним была его мать.

– Как ты спал? – спросил он меня. – Лучше, чем в поле?

Я подошел к нему и вежливо ответил, обращаясь одновременно и к матери и к сыну.

– Где собаки? – продолжал он.

Я позвал собак и Душку. Они подошли поздороваться, а Душка начал гримасничать, как проделывал это всегда перед нашими представлениями.

Но о представлении в это утро не было и речи. Госпожа Миллиган уложила сына в тени и сама уселась с ним рядом.

– Пожалуйста, уведи собак и обезьяну, – обратилась она ко мне, – мы будем сейчас заниматься.

Я немедленно ушел со своей труппой в самый дальний угол.

Чем мог заниматься этот бедный маленький больной? Я видел, что мать велела ему повторить урок, а сама следила за ним по книге. Лежа на доске, Артур отвечал – вернее, пробовал отвечать, так как он все время запинался, ошибался и не мог связно произнести и трех слов. Мать терпеливо, но настойчиво поправляла его.

– Ты опять не знаешь басни, – сказала она.

– О мама! – с огорчением произнес Артур.

– Почему ты ее не выучил?

– Не мог.

– Почему?

– Не знаю… потому что не мог… потому что я болен.

– Голова у тебя не болит. И я никогда не позволю тебе под предлогом болезни расти неучем. Почему ты так огорчаешь меня?

Мне казалось, что госпожа Миллиган была слишком строга, а между тем она говорила ровным и нежным голосом.

– Мама, я не могу! Уверяю тебя, не могу! – И Артур заплакал.

Его слезы не поколебали госпожу Миллиган, хотя она казалась взволнованной и огорченной.

– Я хотела разрешить тебе сегодня утром поиграть с Реми и его собаками, продолжала она, – но теперь ты не будешь играть с ними до тех пор, пока не ответишь мне без ошибки всю басню.

Сказав это, она отдала книгу Артуру и ушла в свою каюту.

Оставшись один, Артур принялся повторять урок: я видел, как шевелились его губы.

Было очевидно, что он старался и работал усердно. Но это прилежание длилось недолго. Очень скоро он начал смотреть поверх книги, и его глаза, блуждающие по сторонам, встретились с моими.

Я сделал ему знак приняться за урок.

Он кротко улыбнулся, как бы благодаря меня за совет, и уставился в книгу. Но скоро снова начал смотреть по сторонам.

– Я очень хочу выучить басню и никак не могу, – обратился он ко мне. Я подошел к нему.

– Но она совсем не трудная, – заметил я.

– Напротив, очень трудная.

– Хочешь, я прочту ее наизусть? – предложил я. Он взял книгу, а я стал читать басню. Ему пришлось поправить меня всею три или четыре раза.

– Вот чудеса! Ты ее действительно знаешь! – удивленно воскликнул он.

– Не очень хорошо. Но теперь, мне кажется, я могу ответить ее уже без ошибки.

– Когда ты успел ее выучить?

– Я внимательно слушал, пока твоя мама читала ее вслух, а потом ясно представил себе все, о чем в ней говорится: овец, ягнят, собак, стерегущих стадо, и пастуха.

– Прекрасно! – воскликнул Артур. – Теперь я их тоже вижу. И, знаешь, я убежден, что сейчас выучу басню.

И действительно, меньше, чем в четверть часа, он выучил басню наизусть. В это время госпожа Миллиган подошла к нам.

Увидев нас вместе, она рассердилась, думая, что мы играем, но Артур не дал ей произнести ни слова.

– Я знаю басню, – закричал он, – и это Реми помог мне ее выучить!

Госпожа Миллиган посмотрела на меня с удивлением. Тогда Артур, не дожидаясь ее просьбы, прочел наизусть всю басню. Он прочел ее с торжеством и радостью, без запинок и ошибок.