Давай поженимся - Апдайк Джон. Страница 55

– Ерунда, – сказал Джерри. – Она бы не пришла ко мне, если бы уже не настроилась против тебя. Она же твоя жена – твое было дело ее удерживать. Из-за тебя мои дети будут теперь искалечены. Из-за того, что ты такое дерьмо, моя жена хочет умереть.

– Хватит, по-моему. Не обольщайся на счет Руфи: она вполне обойдется без тебя. И поосторожнее со словом “дерьмо”. Лучше не заводи меня, приятель Джерри. Ты сейчас ведешь игру со взрослыми людьми.

– У меня есть вопрос.

– Слушаю тебя.

– Насчет ваших супружеских отношений с Салли, которые я, как ты выражаешься, алиенировал. Если бы я вдруг исчез, ты думаешь, ты мог бы их восстановить?

Лицо Ричарда дернулось, как бывает, когда в фильме проскакивает несколько кадров, а быть может, Джерри в этот момент просто моргнул, затронув самую больную точку. Ричард медленно произнес:

– Если ты плюнешь на Салли, я сам решу, как с ней дальше быть. Сейчас я исхожу из того, что ты женишься на ней. Я прав?

Не правильно это, да?

– Я прав? Да или нет, Джерри?

– Я пришлю тебе сейчас Руфь. По-моему, все, что мне адресовано, ты уже выложил.

– На данный момент – да.

Когда Джерри вошел в дом, Руфь спросила его:

– Что он сказал?

– Ничего. Всякое разное. Если я не женюсь на Салли, он потащит меня в суд.

– За что? За то, что ты с ней спал?

– Это называется “алиенация супружеских отношений”.

– Но ведь инициатива-то принадлежала ей.

– Все это блеф, Руфь. Этот идиот и мерзавец не хочет говорить впрямую, вот он и блефует.

– Ну, он уязвлен. Он человек слабый.

– А кто не слабый?

– Нельзя же, чтоб он стоял там один на дворе. Выключи воду для кофе, когда чайник запоет.

Из окна кухни Джерри наблюдал за тем, как разговаривали Руфь и Ричард. С нею Ричард расслабился и вел себя совсем уж нелепо, по-домашнему: сел на качели и в изнеможении принялся раскачиваться – вперед, назад. Через некоторое время, побуждаемый, судя по жестам, Руфью, он встал, снял свой клетчатый пиджак, расстелил его на траве возле сарая, где хранились велосипеды, лестница и садовый инструмент, и они оба сели. Сидели рядышком и курили, деля одну сигарету. Когда Ричард затягивался, нижняя губа у него по-старчески отвисала; Руфь кивала в ответ на слова, вылетавшие у него изо рта вместе с дымом, она раскраснелась и вся напряглась, точно в сексуальном экстазе – так бывало в художественной школе, когда преподаватель останавливался у ее мольберта. Тучи, надвигавшиеся с запада, принесли с собой ветер; вокруг поглощенной разговором пары взлетали и кружились листья, и Джерри подумал, как хорошо было бы, если бы Ричард с Руфью так и остались навеки там, на заднем дворе, этакими садовыми статуями, полубогами-хранителями. Вода для кофе закипела; Джерри выключил горелку. За его спиной, в доме, жалобно причитал Джоффри: он попытался сам одеться и никак не мог справиться с пуговицами. Джерри застегнул его вельветовый комбинезончик и позвонил на работу – сказал, что проснулся с ощущением ужасной простуды. И в самом деле от недосыпа у него саднило горло и текло из носа. Позади бюро, за которым работала Руфь, он обнаружил картон, а в детской – несколько бутылочек с засохшей краской для картона и затвердевшую кисточку, которую он вымыл под краном на кухне. Когда Руфь и Ричард, наконец, вернулись в дом, они застали его в гостиной: он сидел на полу и писал плакаты для индепендентской церкви.

– Молодец, – сказала Руфь и подала кофе.

Ричард сидел на диване и в изумлении смотрел, как Джерри широкими уверенными мазками выводил РАСПРОДАЖА СТАРЬЯ по-диснеевски танцующими крупными буквами, а потом поставил число, указал место распродажи и нарисовал карикатурную сломанную лампу, пустую раму от картины и пару по-дурацки заштопанных носков. Руфь пошла к телефону.

Джерри спросил:

– Ты кому собираешься звонить? – Он-то ждал, что она сядет и будет восторгаться его творчеством.

– Снова миссис О., – сказала она. – Ричард считает, что мне надо поехать в Кэннонпорт и поговорить с его адвокатом.

– Зачем тебе говорить с адвокатом Ричарда?

– Он подберет мне адвоката. Ричард сказал:

– Я твердо уверен, что Руфь должна нанять адвоката.

– Пожалуй, – сказал Джерри, опуская кисточку сначала в воду, затем в малиновую краску.

– Если бы она наняла адвоката полгода тому назад, мы бы сегодня все так не страдали, и дело бы уже шло на заживление.

Малиновая краска жирно легла на картон.

Мужчины молчали, пока Руфь договаривалась с миссис О., чтобы та пришла через полчаса. Когда она повесила трубку, Ричард сказал ей:

– Он ждет тебя. Я прикинул, что ты подъедешь, к нему до полудня, сумеешь?

– Конечно. Я должна вернуться домой к трем, чтобы отправить Джоанну на музыку.

– Тогда я сейчас позвоню ему и подтвержу. У тебя ведь есть его адрес.

– Да, Ричард, да. Я же не идиотка. Ты только что дал его мне.

– Я устал. Господи, мне просто необходимо на боковую. Будем поддерживать контакт. – Ричард тяжело поднялся с дивана, а встав, явно почувствовал себя обязанным что-то изречь. – Сегодня у нас черный день, – сказал он, – но будем надеяться, что впереди нас ждут лучшие дни.

Сидя на полу, Джерри посмотрел на него снизу вверх и смутно почувствовал преимущество своей позы. Не вставая, он сказал:

– Ричард, мне хочется поблагодарить тебя за то, что ты так помогаешь Руфи и относишься ко всему так практически, по-мужски.

– Премного благодарен, – мрачно произнес Ричард.

Джерри увидел то, чего не заметил вчера ночью во время объяснений в тесном семейном кругу, а именно: что Ричард вылез из своего обитого ватой туннеля с глубокой раной, которую намерен использовать к своей выгоде в предстоящие жестокие дни.

Когда шаги Ричарда затихли на дорожке, Джерри спросил Руфь:

– О чем он там с тобой трепался так долго?

– О… видишь ли… О всяком разном. Он сказал мне, что я еще молодая, и хорошо выгляжу, и меня еще многое ждет в жизни. Что ты не единственный мужчина на свете и что по закону у тебя есть обязательства передо мной и детьми.

– Я этого никогда и не отрицал.

– Он сказал, что я все лето уговаривала тебя остаться, а теперь надо попробовать что-нибудь другое. Я должна дать тебе развод. Он сказал, что хватит думать о тебе, пора подумать о себе, о том, чего я хочу.

– Настоящий представитель Торговой палаты.

– Он говорит здравые вещи.

– А что он сказал про детей?

– Он сказал, что дети – это, конечно, важно, но не они должны определять мое решение. Собственно, он не сказал ничего такого, чего мы бы с тобой уже не знали, но все как-то становится яснее, когда слышишь от другого.

– Счастливая разводка. Черт меня подери. О'кей, когда ты сама примешься за свои чертовы плакаты для распродажи?

– Не приставай ко мне с ними – я не могу сейчас этим заниматься. Через четверть часа придет миссис О. Ты уже сделал один плакат – получилось отлично, сделай еще четыре таких же. И не оригинальничай – тогда это займет у тебя ровно пять минут. Ну что тебе сегодня еще делать? Или ты собираешься к ней?

– По-моему, я должен к ней поехать.

– Сделай для меня эти плакаты, и я никогда больше ни о чем тебя не попрошу.

– “Будем поддерживать контакт” – этот елейный мерзавец говорит моей жене, что он будет с ней поддерживать контакт.

– Джерри, мне пора одеваться.

Точно он ее задерживает. А может быть, все-таки задерживает? Хотя рука у него дрожала и пол под картоном перекатывался, будто палуба корабля, он все-таки старался сделать очередной плакат лучше предыдущего – смешнее, живее, завлекательнее. На это у него ушло больше пяти минут: Руфь приняла душ, оделась и спустилась вниз, а он все еще работал. На ней было гладкое черное платье, которое ему всегда нравилось: трикотаж облегал бедра, а черный цвет придавал что-то трагическое ее уступчиво-мягкому, бледному лицу. Она поцеловала его на прощание. А у него пальцы были выпачканы в краске, и он не мог до нее дотронуться. Он спросил: