Страх перед страхом - Малышева Анна Витальевна. Страница 37

– Я выброшу все ее снимки, – пробормотала Антонина Григорьевна. – Я думала, что уже выкинула все, но их было слишком много… Мерзавка! Я уверена – Леню убили из-за нее!

– Ну что вы говорите… – начала было Дуня, но женщина уже не слушала ее.

Она лихорадочно, будто в драке, терзала страницы альбомов, и фотографий на полу все прибавлялось. Их все-таки осталось немало, хотя раньше было неизмеримо больше… Теперь женщина уничтожала последние следы бывшей невесты сына, безжалостно вырывая снимки из пазов, вскрывая прозрачные пленки… В конце концов, избавившись от всех фотографий до единой, она собралась было сгрести их и порвать, но Дуня выхватила у нее снимки:

– Я сама!

И не успела та опомниться, как девушка торопливо сунула снимки в свою объемистую сумку, все время висевшую у нее на плече. Но гнев Антонины Григорьевны остыл так же внезапно, как и разгорелся. Она бессильно опустилась на край дивана и заплакала, кусая мокрые пальцы и выдавливая слово за словом. Ей мешали рыдания, но кое-что Дуня все-таки поняла. И то, что она услышала, заставило ее остолбенеть.

Антонина Григорьевна возмущалась тем, что эта девица – имелась в виду Ольга – не пожелала оставить ее сына в покое, даже после того как он сам от нее отказался. А кто начал первым? Разве не она его бросила? Следовало иметь хоть каплю совести и по крайней мере не напоминать о себе! Так нет же – она написала ему письмо! Хотелось бы знать, что там было, в этом письме! Наверняка эта дрянь напоминала ему, что долг все еще не выплачен… Да разве он в этом виноват?! Он ведь занял эти деньги, вовсе не собираясь никого обманывать, – просто не смог потом их вернуть…

– Он не был создан для коммерции… – всхлипывала женщина. – И поэтому прогорел… А эта дрянь, эта дрянь… Я уверена – она решила ему сделать какую-то пакость и натравила на него мужа… Поэтому Леню убили!

– Я ничего не понимаю, какой долг?! – воскликнула Дуня.

– Ты ничего не знаешь, он об этом никому не рассказывал… – Антонина Григорьевна больше не плакала. Она сидела на диване, бессильно сжимая руки и глядя в пространство опухшими, покрасневшими глазами. Дуня осторожно присела рядом. – Это была неудачная попытка, опыт… Если бы знать, как все в конце концов обернется… Он просто хотел заработать денег. И для кого? Для нее же, для этой девчонки…

Так Дуня узнала все – и о сумме долга, и о процентах, и о метаниях Лени, который никак не мог найти выхода из создавшейся ситуации. И о его компаньоне – бывшем сокурснике в институте. Этот парень не был членом их тесного кружка, он всегда держался особняком. Дуня даже с трудом вспомнила его – он был ничем не примечателен, да к тому же давно бросил учебу.

– Так Ольга вышла замуж за кредитора? – повторила она, совершенно растерявшись. – Зачем? Почему?

– Да потому что у него были деньги, а у Лени уже одни долги… И расплатиться он мог, только продав нашу квартиру! – Она с яростью обвела взглядом стены комнаты. – Тогда мы с ним оказались бы на улице. А его отец… Он и мог бы помочь, но Леня сам не хотел его ни о чем просить. Единственное, что он от него принял, – это работу… Потому что нужно ведь было как-то жить. И то Ленька мучился, хотел переменить место. Потому и связался с коммерцией…

– Так он до сих пор должен? – перебила ее Дуня.

– До сих пор. Не знаю уж, сколько там набежало процентов, но основная сумма составляла восемь тысяч долларов!

Дуня тихо охнула. Слегка придя в себя, она спросила – как же его до сих пор оставляли в покое? Деньги немалые!

– Да ведь Ольга… – начала было Антонина Григорьевна и тут же замолчала.

Но Дуня уже поняла. Кредитор женился на невесте своего должника. В дело вмешались личные мотивы. Вряд ли причиной, по которой Леню не трогали, была больная совесть кредитора. В такое объяснение Дуня верила мало – кого и когда это останавливало, да и совесть – понятие настолько растяжимое, когда дело касается денег… Но, может, девушка сумела повлиять на своего супруга?

Этой версии она вслух не высказывала, инстинктивно чувствуя, что Антонина Григорьевна думает о том же. Дуня встала и попросила разрешения сделать телефонный звонок. Та только отмахнулась:

– Делай что хочешь. Мне уже все равно. Я все потеряла…

Она опять заплакала. Дуня вышла в другую комнату и набрала номер. Она слушала гудки до тех пор, пока не поняла, что никто отвечать не собирается. И в тот самый момент, когда она уже собралась было дать отбой, трубку неожиданно сняли. Ей не ответили «алло», там не раздалось вообще ни единого слова. Просто кто-то ее слушал.

– Извините, можно Татьяну Николаевну? – торопливо спросила она.

Трубку в тот же миг положили, так что она даже сама засомневалась – было ли соединение, или же это просто какая-то помеха на линии? Она повторила попытку, но теперь, сколько она не ждала, ей никто не отвечал.

До Татьяны она дозвонилась только через несколько часов – и эти часы были далеко не самыми лучшими в ее жизни. Она разрывалась на части – что предпринять? Заехала к родителям Нелли, втайне надеясь, что подружка уже вернулась и поиски можно прекратить. Но Нелли все еще не было, как не было и никаких известий от нее. Она поехала домой, сварила себе кофе и, усевшись с чашкой у телефона, обзвонила всех друзей. Компания уже гудела, как растревоженный улей. Об исчезновении девушки узнали все, и все ломали голову, куда она могла запропаститься. Кто-то уже поехал к родителям Нелли, чтобы их поддержать.

Когда Татьяна наконец сняла трубку, Дуня торопливо представилась ей, напомнила о беседе после поминок. Женщина сразу вспомнила ее и спросила, что случилось. Голос у нее был встревоженный. Дуня рассказала об исчезновении подруги и спросила – не известно ли ей что-нибудь об этом. Может, они созванивались?

– Она в самом деле звонила мне несколько раз, – сказала Татьяна. – Но чтобы она куда-то собиралась… Первый раз слышу.

– А вчера она вам звонила?

Татьяна ответила, что вчера ее вообще не было дома. Она весь день провела в гранитной мастерской, заказывая памятник, потом ездила на кладбище, потом пришлось еще заехать к родственникам.

– Вокруг меня теперь так много похорон… – грустно сказала она. – Кажется, что уже вся жизнь состоит из них…

Дуня замялась и спросила, в самом ли деле та считает опасным человека, поиски которого поручила Нелли. И если да – то почему же она не обратилась прямо в милицию? Неужели порядочней полагаться на слабую, наивную девушку, какой была Нелли?

Произнеся слово «была», она внутренне содрогнулась. Это прозвучало как приговор – и не было почти никакой надежды. Татьяна встревожилась:

– О чем вы? Я ничего от нее не требовала, она вызвалась совершенно добровольно! И потом, я ведь не предполагала, что это может оказаться опасным.

Она замолчала и потом спросила, когда пропала Нелли. Услышав ответ, Татьяна сказала, что нужно было известить ее пораньше. Как-никак, она в какой-то мере чувствует себя ответственной за случившееся… Если в самом деле что-то случилось.

Дуня запальчиво ответила:

– Я весь день пыталась до вас дозвониться, но трубку сняли только один раз. Да и то сразу положили.

– Меня не было дома, я пришла только что, и никто трубку не снимал, – устало ответила та.

И как Дуня ни настаивала, у Татьяны не было ни сил, ни желания спорить. Она наскоро попрощалась и взяла с Дуни слово, что та немедленно позвонит, как только будет что-то известно о Нелли. На этом они и простились.

Глава 10

Нелли не появилась ни пятого мая, ни шестого. Подали в розыск, но родителей даже не стали обнадеживать, что девушку скоро найдут. Из милиции отец вернулся в таком состоянии, что к вечеру его увезли на «скорой» – снять приступ дома с помощью уколов не удалось. Мать Нелли осталась в одиночестве – правда, в относительном… В квартире вместе с ней дежурили близкие родственники, сменявшие друг друга, как часовые. Приходили, пили чай и понуро исчезали друзья Нелли. Но она почти не обращала внимания на этих людей, и если бы ее спросили – кто в данный момент находится в квартире, – женщина не смогла бы ответить. Она сидела возле телефона, положив руку на столик рядом с аппаратом, готовая в любой момент снять трубку. Телефон звонил часто – те, кто не мог прийти сам, считали своим долгом хотя бы поинтересоваться, как продвигается дело. Но единственного голоса, который она желала услышать, в трубке так и не прозвучало.