Страх перед страхом - Малышева Анна Витальевна. Страница 39

– Придется покопаться. Когда же она училась?

– Мне нужны все, все! – напомнила Дуня, очень взволнованная. – Ну, кроме нашей компании, ты понимаешь, этих я достану без труда. И сокурсники, которые учатся с нами сейчас, мне тоже не нужны. Я их насквозь знаю, можно просто договориться… Мне нужны…

Она указала на некоторые лица на снимках. В общей сложности, набралось человек восемь. Светка вздохнула, сделала кислое лицо, но, видимо, не нашла в себе решимости отказать. Дуня мягко на нее нажимала, не переставая говорить комплименты, – дескать, кто бы еще в целом институте мог бы ей помочь? О, она даже не сомневалась, к кому обратиться!

В коридорах давно было тихо. Простучали по паркету каблучки какой-то опоздавшей студентки, проехала за окном машина. А Светка, сосредоточенно сопя и ругаясь на пыль, продолжала копаться в шкафу. На стол, одна за другой, ложились тонкие картонные папки с надписанными на них фамилиями. Дуня жадно отслеживала каждую. Наконец на стопку шлепнулись две последние папки, и Светка захлопнула шкаф.

– Ну вот, – довольно улыбаясь, сказала она. – Сейчас выпишем телефончики…

Дуня пробормотала, что очень, очень благодарна. Она следила за движениями секретарши, которая с подчеркнутой важностью раскрывала папку за папкой и списывала оттуда домашние телефоны.

– И адреса тоже, – попросила Дуня, не отрывая взгляда от одной из папок.

Та слегка удивилась, но сопротивляться не стала. Только поворчала, что у нее и без того много срочной работы. И в конце концов, сейчас вовсю идут лекции, почему Дуня здесь, а не в аудитории?

Девушка даже не стала отвечать. Она чувствовала себя как человек, который всю жизнь убеждал других, что привидений не существует, и наконец встретил призрака лицом к лицу. Она с трудом дождалась, когда Светка закончит свое многотрудное дело и выдаст ей листок с фамилиями. Помогла ей уложить папки обратно в шкаф, хотя та и отказывалась от всякой помощи. Пока Светка возилась, расставляя папки по алфавиту, Дуня быстро развязала тесемки одной из них и всмотрелась в снимок. Это лицо она помнила, как не помнить.

– Огромное тебе спасибо, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал жизнерадостно.

Но видно, благодарность получилась слишком тусклой, наигранной. Светка с удивлением подняла на нее глаза, но Дуня уже вышла из кабинета.

На лестнице, примостившись возле урны с сигаретой, она развернула список. Впрочем, ее интересовал только один пункт. Четвертый. Под этим номером педантичным, угловатым почерком секретарши было выведено: «Врач, Василий Николаевич». Московский адрес и телефон. И пометка: «Отчислен в 1998 г.».

В эти праздничные дни, когда ей не нужно было выходить на работу, Татьяна впервые за последнее время поняла, что покой ей вовсе не нужен. А она так мечтала о покое, когда начался весь этот кошмар! Исчезновение дочери, ее смерть, похороны, нелепая история с исчезнувшими деньгами, розыски Петра, дознания, слухи, смерть и похороны Леонида, уход мужа… Тогда у нее не было времени опомниться, присесть, оглядеться по сторонам.

Теперь свободного времени оказалось слишком много. И это время было заполнено только одним – пустотой. Она впервые поняла, как пусто и тихо стало в ее доме – теперь навсегда.

Изредка звонили родственники, но разговоры не клеились. Татьяна уже сообщила им, что осталась одна, – по телефону, избежав визитов, слез, выражений сочувствия. Она сделала это так сухо и равнодушно, что у многих создалось впечатление, что это ее ничуть не тронуло, что она была подготовлена к этому заранее. Но это было далеко не так. Оцепенение первых дней после ухода Алексея уже прошло. Его сменила боль – ровная и постоянная, – все равно, как если бы ныла рука, предчувствуя перемену погоды. У нее до сих пор не было нового телефона Алексея, она не знала, где его искать, если бы вдруг возникла необходимость. Он не звонил.

«Не позвонил ни разу, даже чтобы спросить, жива я еще или нет…» Татьяна кусала губы, лежа на разобранной постели. Был ясный день, но ей и в голову не приходило встать, умыться, привести себя в порядок. Она даже не смотрела на часы. «Нет, это бесчеловечно! Что я ему сделала, за что меня так ненавидеть! Я не узнаю его… Эта дрянь заморочила ему голову, держит его на расстоянии от меня, чтобы он не передумал. Ну конечно, первые дни – самые опасные, он еще тоскует, наверное…» И тут же яростно возражала сама себе: «Если бы тосковал – вернулся бы! Нет, он не вернется… Эгоист! Зверь! Тряпка!»

Осыпая мужа этими противоречивыми прозвищами, она не испытывала никакого облегчения. Вот если бы можно было выкрикнуть все это ему в лицо…

Алина позвонила ей только раз. Видно, женщина была слегка обижена на нее за то, что Татьяна отослала ее, пожелав остаться наедине с Петром. Та поинтересовалась, не слышно ли чего нового? Сообщила, что теперь ведет пристальное наблюдение за дверью квартиры напротив. Но тем не менее Петра видела только раз, во дворе – столкнулись возле подъезда – она выходила на улицу, он как раз входил.

– И он, гад, даже не поздоровался, – заметила Алина.

Татьяна подумала, что ничуть этим не удивлена. Знакомство получилось очень уж сумбурным и неприятным для всех сторон. Также Алина сообщила, что еще раз навестила прежнюю подружку, мать Жени Будановой. На этот раз застала дома и ее супруга. Девицы, по ее словам, дома не было – где-то шлялась. Родители не стали особо откровенничать, держались сухо и настороженно. Все, что удалось у них вытянуть, – что дочь ведет себя, как ей вздумается, и, конечно, в ее-то нежном возрасте это ужасно. Но ничего не поделаешь – нужно было браться за нее раньше, а теперь уже поздно.

– Как послушаешь их – волосы дыбом становятся, – заметила Алина. – Я же сама мать и боюсь за своих девчонок. Но я всегда держала их вот так!

И Татьяна очень ясно представила себе крепко сжатый кулак Алины. А руки у той было сильные, неженские. Разговор свелся к воспитанию детей, а эта тема была неприятна женщине, которой больше некого было воспитывать. Они попрощались как-то отрывисто, словно обе сомневались – будут ли созваниваться еще. Однако Алина напоследок заверила, что все держит под контролем, и как только что-то узнает – непременно сообщит. Татьяна поблагодарила.

И еще звонила Нелли. Женщина никак не думала, что ее просьба о помощи найдет в конце концов такой живой отклик у этой девушки, которая сперва показалась ей наивным ребенком, который способен утешиться так же быстро, как и заплакать. Но, видно, ее слова на поминках произвели на девушку более глубокое впечатление, чем ей думалось вначале.

Нелли задавала ей по телефону самые разнообразные вопросы, касающиеся Иры. Татьяна даже встревожилась – так много пришлось рассказать почти постороннему человеку. Но она понимала, что ей самой не под силу разузнать что-то самой о той вечеринке. А Нелли была одной из приглашенных – кому же верить, как не ей? Ее высокой белокурой подруге Татьяна бы ни за что не исповедовалась – а вот эта милая толстушка внушила ей некоторое доверие. Впрочем, женщина особенно в подробности не вдавалась. Она сообщала только самую нужную для розысков информацию. Рассказала об исчезновении и смерти своей дочки, о своих предположениях, какие у нее были отношения с Петром Врачом. А в последнем разговоре даже обмолвилась, что смерть Леонида тоже не кажется ей случайной. Какой уж тут случай – парня так жестоко избили… Ира погибла на глазах у множества свидетелей, было ясно, что ее не убивали. А вот где, как попался парень – было совершенно неясно. Она намекнула, что Петр Врач также мог иметь к этому какое-то отношение. Рассказала, что Леня был очень озабочен тем, чтобы вывести на чистую воду этого типа – он подозревал, что тот лжет и что-то знает об исчезновении и смерти Иры.

Нелли, услышав это, очень испугалась. У нее даже изменился голос:

– Вы думаете, он мог избить Леню?!

– Я не рискую его обвинять, – уклончиво ответила женщина. – Но как-то странно все совпало по времени… Буквально за день до этого я отговаривала его от разборок, просила не связываться… По крайней мере – не ходить никуда без меня. А он был так агрессивно настроен, что вряд ли послушал доброго совета…