Западня - Малышева Анна Витальевна. Страница 83

Оставить в ванне в надежде, что девочка сама заберет? А если Виктор Эдуардович заглянет сюда раньше дочери? И как девочка догадается, что пакетик — для нее?

Дверь ванны приоткрылась, в щели показалась детская рука. Наташа сунула в протянутую ладонь пакетик и с ужасом подумала, что Милена не знает, что там запаковано, может сжать кулак, сирена заорет… Тогда все пропало. Но за дверью было тихо. Девушка вернулась в большую комнату. Через минуту туда вошел Виктор Эдуардович с большой кружкой:

— Попейте чаю, не дай бог простудитесь. Ну, с чего мы сегодня начнем? Разговоры в сувенирных магазинах нужны, как вы считаете? Сувениры покупать будете? Или отработаем телефонные разговоры? Предупреждаю — с такими слабыми познаниями вы вряд ли сможете понять собеседника. Особенно по телефону — это намного труднее.

Наташа достала из сумки кассету:

— Я хотела у вас попросить перевести одну песенку. Знаете, я давно собиралась учить немецкий язык, он мне нравится…А кассету прислали из Германии мои друзья. Это народные песни. Хотелось знать, о чем поют.

Виктор Эдуардович пожал плечами:

— На это уйдет больше чем полчаса. Лучше позаниматься.

— Но мне так хочется узнать слова… Хотя бы пару песенок. Первую и вторую.

— Вы согласны потратить свое оплаченное время на песенки? — еще больше удивился он. — Ну… Дело хозяйское. Об одном я вас попрошу — если вас кто-нибудь спросит, у кого вы брали уроки — меня не называйте. Боюсь, что вы заучите всего пару слов, а для меня это плохая реклама!

Наташа дала учителю слово не выдавать его, и даже выдавила слабую улыбку. Чтобы скрыть волнение, схватила кружку с чаем и стала отхлебывать по глоточку. Виктор Эдуардович повертел кассету и выдвинул ящик стола.

Оттуда появился маленький красный плейер.

— Вообще-то он" дочки и,. — но она у нас наказана, — о добродушной улыбкой пояснил он. — На время оставлена без музыки. Давайте послушаем ваши песенки.

Он надел наушники, вставил кассету и нажал кнопку воспроизведения. Отрегулировал громкость и стал слушать — внимательно, даже чуть приоткрыв рот от старания понять слова. Наташа слышала только слабое эхо веселой песенки. Пел какой-то мужчина, потом, видимо, вступил хор.

«'Господи, если Милена будет копаться, ему придется переводить всю кассету, — нервничала она. — Ну, беги же, беги!»

Милена будто услышала ее немой зов. В коридоре послышались осторожные шаги. Они приближались к входной двери, щелкнул ключ, Наташа стиснула в руках обжигающую кружку и преданно уставилась на Виктора Эдуардовича. Внезапно тот щелкнул кнопкой и отключил плейер.

Милена не остановилась, и Наташа поняла, что сейчас произойдет катастрофа.

— Про что он поет? — громко спросила она. Слава богу, Милена поняла и затихла.

— Про то, что без тюрингского кнедля он не рад воскресенью, — с улыбкой пояснил Виктор Эдуардович. — Очень содержательная песня. С вас довольно?

— Нет, пожалуйста, вторую!

Он пожал плечами и снова надавил кнопку. До Наташи донеслись задорные звуки вступлениями потом звонкий девчоночий голос стал лихо выводить тирольские трели. Одновременно с этим Наташа услышала, как открывается входная дверь. «Потише», — умоляла она про себя Милену. «Погромче!» — приказывала она неизвестной тирольской девочке. И та слушалась — распевала так, что любо-дорого… Виктор Эдуардович улыбался, слушая песенку. Было видно, что он даже немного растроган. Наконец учитель выключил плейер и снял наушники.

— Какой чудесный голосок! Наверное, этим трелям не научишься, надо родиться с таким горлом… Девочка поет, как славно гулять с мамой по зеленому летнему лесу.

В общем, смысл сводится к этому. Жизнь прекрасна. Ну, я думаю, что теперь-то с вас хватит? Уверяю — остальные песенки будут примерно такого же содержания.

И Наташа радостно подтвердила, что теперь с нее действительно хватит. Она знала, что Милена уже на свободе. За окном слабо сверкнула молния, после минуты затишья над дальними крышами глухо разбился гром. «Только бы она не испугалась грозы», — подумала Наташа и тут же улыбнулась — она никак не могла отвязаться от мысли, что имеет дело со слабым, инфантильным ребенком. А ведь Милена только что обеспечила себе серьезную порку по меньшей мере. Наташа взглянула на руки Виктора Эдуардовича — большие мясистые руки, поросшие бледными волосками. И ее вдруг передернуло, она поставила кружку на стол и стала повторять за ним немецкие фразы.

Михаил вошел под козырек кинотеатра и стряхнул зонтик. Ливень, который час с лишним падал на Москву, на глазах превращался в моросящий, ласковый дождик. Где-то на востоке уже появлялись голубые проплешины в тучах. Машины, проезжающие по бульвару, поднимали фонтаны желто-бурой воды. Он закурил, взглянул на часы. Без двадцати пяти шесть. Все-таки слишком рано… Михаил так рвался из редакции, плел какую-то галиматью про больную родственницу, его отпустили, видно ничуть не поверив. Под козырьком почти никого нет. Только две нарядные женщины жмутся к старой афише, негромко переговариваясь, поглядывая в его сторону. К остановке подъехал троллейбус, щелкнули двери, вышли несколько пассажиров. Его будто обожгло — Лена! Девушка побежала к кинотеатру, прикрываясь разорванным пакетом, глянула на него, крикнула:

— А что вы не заходите? Идите, в зал уже пускают!

— Да, знаю, — сказал он, глядя на ее счастливое, румяное личико. — Сейчас пойду.

Она скрылась за стеклянными дверями. Женщины пошли за ней. Из подъехавшей машины вышла компания — пять человек, мужчины и женщины. У женщин в руках цветы. Они тоже пошли к кинотеатру. «Наверное, сливки общества, — подумал он. — Надо идти. Но, я бы все-таки хотел увидеть Милену…»

Он знал, что сегодня актеры будут заходить через служебный вход, чтобы не мешаться со зрителями. И все-таки не мог уйти, стоял еще несколько минут, разминая в пальцах потухшую сигарету. К кинотеатру тянулись люди — .молодежь в сопровождении взрослых, просто молодежь, просто взрослые. Он заметил у некоторых фотоаппараты и понял, что, скорее всего, ребята воспользовались случаем еще раз привести на спектакль родителей.

У входа в зал стояла Татьяна. Она выглядела ослепительно — черное обтягивающее платье, сверкающая брошка у горла, красный маникюр. Женщина кивнула Михаилу:

— Идите, занимайте место получше. Актеры уже все собрались, Наташа прибегала, спрашивала, как дела. Ничего, идет народ. Будет больше половины зала. А полный зал и не нужен, правда? Это все-таки вечер памяти, а не предвыборное собрание.

Он вошел, отыскал себе место. Ближе пятого ряда сесть уже не удалось. Черный сатиновый занавес был задернут. Актеров не было видно, но время от времени занавес начинал колыхаться — наверное, там поправляли декорации или просто припадали к многочисленным дырочкам, разглядывая зал. Он сел рядом с какой-то тучной женщиной, явно страдающей от тесноты кресла и духоты.

Быстро помолился, сам себе удивляясь — даже перед международным турниром он так не переживал. Будто решается его собственная судьба.

Перед сценой на высоком табурете, покрытом черной тканью, стоял большой фотографический портрет Ирины.

Перед ним — несколько букетов в стеклянных банках.

Михаил и подумать не мог, что Ирина когда-то так выглядела. Ясные, улыбчивые глаза, доверчивый взгляд, намек на улыбку — губы как будто только что дрогнули. Пышная волна завитых волос разбросана по плечам. Фото анфас Конечно, никаких намеков на горб. Наверное, в профиль женщина вообще не снималась.

В шесть часов, когда в зал еще входили зрители, на сцену поднялась Татьяна. Она встала посередине, подняла руку, извинилась, что нет микрофона. Но она надеется, что ее и так все услышат.

— Я знаю, — сказала она, — что сейчас здесь собрались не случайные люди. Кто-то из нас знал и любил Ирочку.

Кто-то давно потерял ее из виду, а некоторые дружил и до последнего времени. За занавесом вас ждут ее ребята. Ира сделала из этих ребят замечательных актеров. Сделала и ушла.