Убийство Президента Кеннеди - Манчестер Уильям. Страница 133

Начальник Управления лагерей и тюрем США указал, что «в конце концов даже автомашины подлежат регистрации, а водители обязаны иметь права», но его выявление осталось гласом вопиющего в пустыне. В общей сложности в конгресс было внесено 18 проектов законодательных мер по контролю над продажей оружия. Однако ни один из «антиружейных» законопроектов так и не попал в цель. Соединенные Штаты продолжали оставаться единственной цивилизованной страной в мире без твердых правил, регулирующих продажу огнестрельного оружия и владение им. Только в 1964 году в страну было ввезено около 600 тысяч единиц дешевого оружия.

Многие американцы усматривали во всех попытках установить контроль над оружием посягательство на их мужественность. Национальная ассоциация стрелков-любителей, пользующаяся большим влиянием, призвала своих членов, насчитывающих свыше полумиллиона человек, писать письма в Вашингтон и возражать против предложений о контроле над продажей оружия, а ее лоббисты принялись обрабатывать членов конгресса, используя фарисейский афоризм о том, что «убивает не ружье, а человек». Они настаивали на принятии еще одного закона Хиккенлупера, направленного всего лишь на прекращение ввоза ружей и пистолетов, изготовленных иностранными фирмами. Все попытки Катценбаха доказать, что ассоциация защищает не интересы спортсменов, а прибыли фабрикантов оружия, оказались тщетными.

Выходящий массовым тиражом журнал «Филд энд стрим» предупреждал своих читателей: «Экстремисты вновь требуют запретить продажу огнестрельного оружия». Журнал призывал владельцев оружия «перейти в наступление». Кстати, в февральском номере этого журнала в 1966 году одна из фирм, высылающая ружья и пистолеты по почте по получении соответствующего денежного перевода от любого лица, поместила объявление, рекламирующее дешевое ружье иностранного производства с оптическим прицелом, известное среди владельцев оружия под названием «винтовка марки Кеннеди». Рядом было напечатано рекламное объявление о выпуске специальных почтовых марок, посвященных памяти Кеннеди. Один предприимчивый репортер города Патерсон (штат Нью-Джерси) решил проверить, на что способны фирмы, продающие оружие по почте. Он послал одной из фирм заказ и приложил денежный чек с подписью «Л. X. Освальд». Он благополучно получил свое ружье.

Владельцы оружия последовали призыву журнала «Аутдор лайф» и бросились в атаку. Особенно воинственно вели они себя в штате Техас. В других районах страны судебные органы благожелательно отнеслись к двадцати с лишним тысячам законов и постановлений о контроле над продажей оружия, принятых местными органами власти в городах и штатах. В Далласе один судья отменил в 1962 году постановление муниципалитета, ограничивающее право на ношение оружия, на том основании, что оно якобы представляло собой «произвольное ущемление неотъемлемых прав граждан этого штата, не намеренных отказываться от этих прав в пользу правителей». По-видимому, под «правителями» имелось в виду федеральное правительство Соединенных Штатов, и надо признать, что это отношение не переменилось даже после убийства Кеннеди. Не успела зажить раненая рука губернатора Коннэли, как он уже обратился к конгрессменам, представляющим Техас, с призывом выступить против законопроекта Додда, а члены республиканской партии штага, собравшись на конференцию в Далласе, приняли резолюцию, бичующую какие-либо ограничения прав частных лиц приобретать оружие и пользоваться им.

«Большой Д.» по-прежнему отличался целым рядом странностей. В течение последней недели ноября 1963 года в сердцах либерального подполья пробудилась было надежда, что мучительная переоценка ценностей жителями города может пробудить к жизни их общественное сознание. Но надежде этой не суждено было сбыться. Чем больше было перемен в Далласе, тем яснее было, что он остается все тем же. Увяли венки «Прощай, дружище» на площади Дили, где был убит Кеннеди, и робкие ростки самосознания огрубели и превратились в защитный покров. Беспокойная тревога: «Помилуй бог, что скажут о нас в Нью-Йорке», перешла в состояние, описанное одним из местных психиатров следующим образом:

«Далласцы очень-очень гордятся Далласом. У отдельных граждан города это чувство перерастает в какую-то манию самолюбования. Вместо заботы о горе других их обуревает тревога за репутацию города».

В глазах этих граждан Даллас в значительной мере себя реабилитировал уже в первый месяц деятельности нового правительства. Речь идет о том, что в 1963 году в конце спортивного сезона студенческих команд спортивные комментаторы страны остановили свой выбор на команде регбистов техасского университета и высшего военно-морского училища США, назвав их соответственно командами № 1 и № 2.

Они встретились в Техасе на большой спортивной арене Коттон-Боул. Кадеты получили хорошую трепку. Весь Даллас ликовал.

Дух публичного раскаяния улетучился довольно быстро. Полицейские Джесса Карри были возмущены не действиями своего местного начальства, а решениями Верховного суда США об охране прав подсудимых, которые, по мнению полиции Далласа, помешали им допросить должным образом Освальда в день убийства Кеннеди. Находясь под первым впечатлением катастрофы, происшедшей 22 ноября, инспектор школьного образования Далласа Уайт поклялся, что уволит преподавательницу, сказавшую своим ученикам, что ей хочется плюнуть в лицо президенту Кеннеди. Прошло несколько дней, и он изменил свое мнение. Это, однако, не помешало ему спустя две недели отстранить от обязанностей другую учительницу, написавшую письмо в редакцию журнала «Тайм» о том, что она была свидетельницей, как «наши газеты и многие руководители Далласа сеяли семена ненависти». Она была убеждена, что эти действия толкнули убийцу на преступный акт.

Вице-президент одной из нефтяных компаний Далласа и член дирекции крупного универмага выступили на страницах печати с резкой критикой ультраправых организаций города — оба были вынуждены подать в отставку. Конечно, большинство жителей Далласа глубоко сожалело о случившемся, и, в то время как местные власти отказались финансировать сооружение какого-либо памятника Кеннеди или мемориальной доски в его память (они объясняли, что расходование общественных средств на указанные цели было бы с их стороны нарушением законов), комитет, созданный самими гражданами, решил превратить один из запущенных кварталов близ здания суда в площадь памяти Кеннеди. Однако эти планы где-то застряли. В конце концов был открыт памятник в Торговом центре, где 22 ноября должен был выступить Кеннеди. Однако на том месте, где было совершено преступление, не было ничего, что говорило бы о том, что именно здесь пролилась кровь президента. Это отсутствие каких-либо знаков памяти о случившемся особенно разительно бросалось в глаза за неделю до опубликования доклада комиссии Уоррена, когда Американский легион проводил в Далласе свою ежегодную конференцию. Шесть часов подряд девицы с булавами в ярких одеждах тамбурмажоров вышагивали впереди одетых в разноцветные мундиры колонн мимо Техасского склада школьных учебников. Никто не остановился около здания. Ничто даже не напоминало о событии, которое недавно здесь произошло.

Весной 1966 года, то есть через год после того, как в Раннимиде был открыт музей Кеннеди, отцы Далласа соблаговолили пересмотреть свою позицию и совершили поворот на 180 градусов, выделив из ассигнований, предназначенных для озеленения города, сумму в размере 20 тысяч долларов на сооружение мемориальной доски в честь Кеннеди. Первоначальный вариант текста доски состоял из десяти абзацев. Его авторы сообщали о том, что площадь названа в честь Дж. Г. Б. Дили (о телевизионной компании УПА, владельцем которой он был, они не упоминали), далее описывали первую хижину, сооруженную на месте нынешнего города примерно в 1841 году, напоминали о декрете Техасского законодательного собрания, создавшем в 1846 году округ Даллас рассказывали о строительстве платного моста через реку Тринити в 1855 году, включении Далласа в состав штата в 1856 году, об открытии регулярного судоходства по Тринити в 1868 году, завершении строительства железнодорожной ветки от Далласа до залива в 1872 году и затем торжественно сообщали о сооружении здания железнодорожного вокзала в 1873 году. «На этом фоне созидательной деятельности, — говорилось далее в проекте надписи, — это место, к несчастью, стало сценой трагедии, потрясшей весь мир».