Три портрета эпохи Великой Французской Революции - Манфред Альберт Захарович. Страница 50

Мирабо пришлось ехать в Марсель. Его речи, обращенные непосредственно к народу, внесли успокоение в городе. Он наводит порядок и в Эксе. Не занимая никакой должности, не имея никакого официального положения, он становится в сущности главным политическим арбитром провинции Прованса.

По собственной инициативе, ни с кем не советуясь, он принимает решение о создании вооруженных отрядов, сформированных из добровольцев третьего сословия. Так по существу еще ранее, чем в Париже, Мирабо становится фактическим организатором национальной гвардии — вооруженной силы третьего сословия, вооруженной силы приближающейся революции. С Мирабо все должны отныне считаться. К каждому его слову прислушивается не только восторженно приветствующая его народная толпа, но еще вчера так безрассудно, высокомерно отвернувшееся от него дворянство. Ведь этот человек, пожелай он только, мог бы без каких-либо препятствий стать диктатором Прованса.

Но Мирабо это ни к чему. Он торопится в Париж, в Версаль. Там только и начнется настоящая, большая игра. Он уезжает в экипажах, забросанных доверху цветами, его провожает до самой границы Прованса и Дофине эскорт всадников из молодежи с факелами в руках.

Какая странная, превратная судьба у этого человека! Двадцать лет гонений, преследований, унижений, тюремных заключений и почти мгновенно полное изменение судьбы, триумф, всеобщее признание, почет и слава.

XVIII

5 мая 1789 года в Версале, в так называемом зале Малых забав, вступительной речью короля и докладом Жака Неккера — фактического главы правительства— состоялось торжественное открытие Генеральных штатов.

Депутаты разделены на три сословия. В нарядных одеждах, в широкополых шляпах с перьями, в туфлях на высоких красных каблуках, живописными рядами, строго сохраняя свою обособленность, в уверенных и непринужденных позах стоят представители дворянства.

В пышных сутанах и строгом черном одеянии по другую сторону также с сознанием своей важности и значительности стоят представители духовенства.

И наконец, поодаль, как бы на втором плане, с непокрытыми головами в однообразном одеянии жмутся друг к другу представители самого многочисленного третьего сословия. По установленному королевским указом порядку, третьему сословию, представляющему девять десятых всей нации, предоставлено 600 мест — столько же, сколько духовенству и дворянству вместе.

В зале царит оживление. Все охвачены нетерпеливым ожиданием. Все ждут, что в тронной речи Людовика XVI будут возвещены великие реформы, преобразования, призванные обновить и возродить страну.

Депутаты третьего сословия, либо никогда здесь не бывавшие, либо бывавшие крайне редко и только в роли просителей, в этих великолепных, нарядных апартаментах чувствуют себя робко и неуверенно. Лишь один среди них с высоко поднятой головой непринужденно, спокойно разглядывает присутствующих. Это граф де Мирабо. Но и он в толпе депутатов третьего сословия мало заметен. Да на него и не обращают большого внимания.

Слава сопровождала его лишь по дорогам Прованса. В соседних провинциях, в Париже, в Версале все приходилось начинать сначала.

В зале «Малых забав» и других покоях великолепного королевского дворца в Версале, где заседали Генеральные штаты, было совсем не просто заставить прислушаться к своему голосу. Среди депутатов Генеральных штатов было немало людей, имевших уже громкое имя в стране и внутренне предрасположенных к тому, чтобы играть роль лидера или влиятельного советника третьего сословия. Самым популярным и авторитетным был, бесспорно, маркиз до Лафайет, участник войны за независимость Америки, генерал американской армии, друг Вашингтона; он слыл «героем Нового и Старого Света» и, хотя и был избран в Генеральные штаты от дворянства, был бесспорно самым крупным авторитетом для депутатов третьего сословия.

Широкой известностью пользовались и ничем внешне не примечательный аббат Сиейес; важный, степенный, всегда самоуверенный ученый-астроном Байи; адвокат из Бретани Рено Шапелье, крепкий, коренастый человек, с первых дней заседаний считавший своим долгом выступать по любому вопросу; Шарль де Ламетт, происходивший из старинной аристократической фамилии, стяжавший себе широкую известность своим активным участием в американской войне; один из самых молодых депутатов (в 1789 году ему было двадцать восемь лет), Антуан де Барнав, умный, энергичный, превосходный оратор; коварный и лукавый князь Талей-ран, избранный депутатом от духовенства; и среди них скромный и еще никому не известный депутат от Арра-са Максимилиан де Робеспьер — сколько выдающихся политических деятелей, большинство из которых претендовало играть в этом Собрании первую роль. Когда проходили по залу Лафайет, Байи или Сиейесчи другие, никому не ведомые депутаты из провинции, составлявшие большинство представительства третьего сословия, перешептывались между собой: «Смотрите, вот идет Лафайет», «Вот идет Сиейес».

Среди этих соперничающих честолюбий Мирабо было нелегко выдвинуться вперед, завоевать симпатии или хотя бы заставить слушать себя. Было бы ошибочным сказать, что его не знали, что его имя оставалось неизвестным. Нет, у него была определенная известность. Но сама эта известность, весьма двусмысленная, скорее таила в себе предубеждение против него. Шумные, скандальные события его предшествующей жизни с большей или меньшей степенью достоверности, нередко со многими преувеличениями доходили и до провинциальных буржуа. К нему относились с недоверчивостью и настороженностью. Максимилиан Робеспьер в письме к своему другу Бюиссару от 24 мая 1789 года, давая характеристику наиболее заметных депутатов Генеральных штатов, о Мирабо писал: «Граф Мирабо не имеет никакого влияния, потому что его нравственный облик не внушает к нему доверия»35. Эти строки из частного письма Робеспьера, никогда ранее не встречавшегося с Мирабо, отражали ходячее мнение, господствующее в Версале, о депутате третьего сословия от Прованса.

Мирабо с его острым политическим чутьем, конечно, догадывался об этих настроениях. Но это его не смущало. Вкусив в Провансе от плодов дерева Славы, он был теперь уверен в себе и знал источник своей силы.

С первых же дней работы Генеральных штатов третье сословие натолкнулось на препятствие на первый взгляд формально процедурного характера — как проверять полномочия депутатов, как проводить голосование: по сословиям или сообща. За этой формальной стороной скрывалась одна из главнейших проблем будущего. Привилегированные сословия, поддерживаемые королем, настаивали на сословном голосовании. И именно поэтому, так как два всегда больше одного, депутаты третьего сословия категорически возражали, настаивая на персональном, поименном голосовании. Возникший на этой почве конфликт столько раз описан во всех работах по истории французской революции, что нет нужды здесь рассказывать все его перипетии, затянувшиеся почти на два месяца, поставив под угрозу саму будущность представительного органа, собравшегося в Версале. В ходе этих дебатов Мирабо несколько раз выступал: 18, 27, 28 мая. Исключительная сила его голоса и выразительность его речи заставили аудиторию слушать его со вниманием, хотя еще и не завоевали ему симпатий. Лишь одной неожиданной, импровизированной речью 11 июня, когда по ходу прений он счел необходимым выступить в защиту одного из своих друзей, журналиста дю Ровера, которого один из предыдущих ораторов требовал удалить из зала как недепутата, Мирабо сумел приковать к себе внимание всей аудитории. Эта краткая речь, как почти всегда в импровизациях Мирабо, была произнесена страстно и вдохновенно. Впервые речь Мирабо была встречена аплодисментами всего зала.

Решающий перелом произошел на знаменитом заседании 23 июня 1789 года, когда явившийся обер-церемониймейстер двора маркиз де Брезе зачитал распоряжение короля, предписывающее депутатам немедленно разделиться по сословиям и заседать раздельно.

Депутаты третьего сословия были в замешательстве. Открыто воспротивиться королевскому приказу? На это не хватало смелости. Подчиниться ему? Это значило капитулировать и добровольно отдать все с таким трудом завоеванные за два месяца позиции. Вероятно, мысленно каждый из присутствующих задавал себе вопрос: «Что же делать? Как поступить?»