Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович. Страница 12

– Королев! Тебя не вижу. Где находишься?

Молчание.

«Нужно идти домой… Отсюда курс градусов двадцать должен быть… – я посмотрел на компас. Стрелка показывала девяносто градусов. – Так, развернемся влево…» Однако стрелка никак не реагировала на разворот самолета. Я сделал полный вираж, а стрелка так и показывала все время на девяносто. «Куда же идти? Хоть бы солнце выглянуло…» Свинцовый полог надежно скрывал дневное светило, и определить по нему, где юг, а где север, не было возможности.

Я беспомощно оглянулся вокруг. «Положеньице… Самолет целый, а куда лететь, не знаю. Так и упадешь. Еще на чьей территории падать придется… Что это там?» В серой дымке что-то промелькнуло и исчезло. «Может, Виктор?» Я развернулся и пошел в направлении мелькнувшего самолета. «Нет, не Виктор…» Это работала пара «горбатых», как называли штурмовики «Ил-2». «Ничего, когда-нибудь пойдут же они домой… И меня доведут». А пока я решил помочь «горбатым» штурмовать. Но «Илы» не приняли меня в свою компанию. Стрелки «горбатых» открыли по мне бешеный огонь. «Этого еще мне не хватало! Немцы не сбили, так эти запросто срубят!» Я отвалил в сторону. «Сколько они еще будут работать? Может, только пришли, а у меня бензин кончается… Постой, они же, наверное, выходят из атаки в сторону своей территории!» Так это или нет, я не знал точно, но выбора не было, и я пошел в том направлении, куда выходили из атак штурмовики.

Путь пролегал вдоль какой-то речушки. На ее берегу показалось село. Какое? Кто там? По улице шло до взвода солдат. Я снизился до бреющего. «Немцы! – определил по цвету шинелей. – Не в ту сторону, наверное, иду…» Все же я решил идти прежним курсом. Если он неверный, то скоро должен показаться Кривой Рог: «Здесь все речки к Кривому Рогу идут».

Вместо Кривого Рога впереди показался аэродром…

– Что ж ты по радио не отвечал? Тут уже думали, что не вернешься. Обстрел-то приличный был. Понял теперь, что такое штурмовка? – Королев искренне обрадовался моему возвращению и сейчас говорил, не давая мне и слова сказать.

В моем самолете насчитали шестнадцать пробоин. Были разбиты приемник и передатчик, компас, несколько пуль (как только не загорелся?) попало в бензобак…

– На чем же мне летать теперь? Пока баки сменят… – спросил я подошедшего Архипенко.

– Может, Чугунов сегодня прилетит. Возьмешь его машину. Я сейчас быстренько схожу на КП, узнаю.

– Даст он мне свою машину, как же!..

– А я его, здеся, спрашивать не буду. Ну, я пошел, – и Архипенко направился к командному пункту своей стремительной, казалось, даже семенящей, походкой.

Волков уже начал ремонт самолета. Ему помогали и Ананьев, и Карпушкин, и Бурмакова.

– Ну как, Николай, долго провозитесь? Волков обиделся на нечаянно вырвавшееся у командира экипажа слово «провозитесь», но не подал виду.

– Кто ж его знает… Будут баки, то завтра к вечеру закончим.

– Разве их нет?

– Не привезли еще из Козельщины.

– Так, наверное, и с этими летать можно. Не текут.

– Нельзя… Протектор пока затянул пробоины. Только он растворяется потихоньку в бензине, слизь получается. Забьет фильтры, и мотор обрежет. Хорошо, если на земле. А в воздухе, в бою? Нельзя…

– Ну ладно. Давайте помогу вам. Что делать нужно?

– Что делать? Вы свое дело сделали… – Николай показал на пробоины.

– Что я, виноват, что ли?! – в свою очередь обиделся я.

Механик смутился.

– Да нет, что вы… Вы только летали, отдохнуть надо… А это наше дело, ремонтировать… И помощников у меня хватает. Всегда бы столько было. Мне только командовать осталось! Даже Галка работает.

– Ну, братцы, новостей, здеся, целая куча, – заговорил Архипенко, присаживаясь к костру.

– Прилетит Чугунов сегодня? – спросил я. Меня больше всего волновал вопрос, будет ли у меня самолет.

– Чугунов? – переспросил Архипенко с таким видом, будто с трудом вспомнил, зачем он ходил на КП. – Чугунов не прилетит. Он разбил машину.

– Как?!

– Как бьют машины? Умненько разбил. Облетывал сегодня утром, сел на вынужденную в какие-то ямы. В общем, от самолета щепки остались.

– А сам?

– Целый…

Прошло несколько дней. Напряженные бои на плацдарме продолжались, но авиация обеих сторон бездействовала: низкая облачность, дожди и туманы не давали возможности подняться в воздух. Такая погода при угрожающей неопределенности на фронте угнетающе действовала на летчиков. Все так же они прислушивались к шуму моторов в степи…

Внизу – передний край

Прошла и напряженность на плацдарме. Наземные войска остановили контрнаступление фашистов. Больше двадцати километров им нигде не удалось продвинуться.

Понемногу улучшалась погода, и у летчиков опять началась работа – в воздухе частенько появлялись одиночные фашистские бомбардировщики. Они обычно шли в облаках, выходили вниз на короткое время, сбрасывали бомбы и снова уходили в облака. Поймать их было затруднительно, но истребители поднимались и не теряли надежды на встречу…

Шли на высоте четыреста метров. Совсем рядом, метров на десять выше, простирался ровный пласт густых, как сметана, облаков. Нас подняли по шуму мотора, донесшемуся из облаков, – над аэродромом прошел «Юнкерс». Где он сейчас? Попробуй найди! С земли приказали продолжать патрулирование, и мы пошли на запад, поближе к линии фронта. «Черта с два тут увидишь, – подумал я, поглядывая вокруг. – Не такие они дураки, чтобы ждать, пока их поймают.

Сбросят – и снова в облака. Вниз они не пойдут…» Я посмотрел вниз, на землю. Там километрах в полутора от нас в черной осенней степи что-то блеснуло в нескольких местах и потухло, а вокруг этих вспышек сразу же образовались белые и черные концентрические круги. «Как в учебниках звуковые волны рисуют… Да это же бомбы взорвались!»

– Виктор, слева видел разрывы бомб?

– Видел… Какой-то «ас» даже из облаков не вышел, бросил в божий свет как в копеечку, – ответил Королев и внезапно скомандовал: – Разворот вправо!.

Королев развернулся градусов на тридцать вправо. «Что он там увидел?!» – удивился я. Воздушное пространство впереди было так же пустынно, как и вокруг Виктор продолжал маневрировать, подворачивать самолет то вправо, то влево, подошел к самым облакам. И тут я увидел, что метрах в двадцати впереди носа самолета Виктора из облаков торчат… «лапти»! Шасси «Юнкерса», как приклеенные к нижней кромке облаков, висели в воздухе. Но облака были настолько плотные, что сам бомбардировщик не просматривался. Только сзади «лаптей» ровный слой облаков взвихривался, колебался… Естественно, и фашист не видел землю, думал, что он неуязвимый идет в облаках…

Виктор закончил маневрировать, приподнял нос своего самолета. В прицеле чуть ниже центральной марки висели ноги «Юнкерса». Сама центральная марка смотрела в облака. Там, за их тоненьким слоем, должен быть фюзеляж бомбардировщика… Виктор нажал гашетку. Красные ленты трасс вырвались из носа его самолета и тут же исчезли в ровном светло-сером слое. Вслед за трассой вверху исчезли и ноги «Юнкерса», а самого Виктора прилично-таки тряхнуло воздушной волной.

«Ушел, сволочь!» – со злостью подумал Виктор, отдавая ручку от себя: ему вовсе не хотелось испытать «прелесть» столкновения с бомбардировщиком в облаках.

– Отворачивай, Витька! – крикнул я. Виктор рванул «ястребок» влево и в тот же миг увидел, как совсем рядом из облачности вывалился «Юнкерс».

За какие-то доли секунды «Юнкерс» успел перевернуться на спину и сейчас с отрицательным углом пикировал к земле, а за ним тянулась слегка изогнутая полоса черного дыма. Эта зыбкая полоса как бы отмечала последний путь гитлеровцев.

Это действительно был их последний путь. Сколько ни смотрели летчики, парашютистов они так и не обнаружили.

– Теперь-то можно и домой идти! – передал Виктор.

– Хорошо, что я всегда привязываюсь плечевыми ремнями и стопорю их. А то бы… – донеслось из-за закрытой двери.